Белый Волк - Александр Мазин

Доски, впрочем, тоже особой чистотой не отличались.

Медвежонок отправил свою рабыню (таких здесь называли — «тир») помогать женщинам, проследил, чтобы наших коней разместили и обиходили, и только после этого вошел в дом.

Вшивая Борода (пузатый датчанин хорошо за сорок) не выказал особой радости по поводу нашего появления, но и протестовать не стал. Закон гостеприимства не позволил. Позже выяснилось, что Тюркир — один их неудавшихся женихов Рунгерд. Причем лично он был — дважды неудавшимся, поскольку в первый раз его убрал из списка Сваре Медведь, а во второй — сама Рунгерд, под тем предлогом, что Борода схоронил уже двух жен, а она не хочет быть третьей.

Свартхёвди о неудачном сватовстве отлично знал и с ходу начал острить на эту тему. Тюркир мрачно отбрехивался. Я же начал догадываться, что Медвежонок принял предложение погостить не только из желания пожрать и выпить на халяву, но и чуток повеселиться. Покуражиться над ближним своим здесь полагали неплохим развлечением.

Причем иронизировал не только Свартхёвди, но и Черный Лебедь[25]. И даже сынок Вшивой Бороды Хунди Толстый. Набивая брюхо отцовским хавчиком, он неблагодарно похрюкивал на ту тему, что у него жена (которая, кстати, жила здесь же, в доме свекра) здорова и весела, несмотря на третью беременность. А у папаши третья жена всё никак не может залететь.

И эта третья жена (связка ключей на поясе сообщала всем о ее официальном статусе[26]), бабенка лет двадцати с небольшим, довольно симпатичная, тоже присутствовавшая на пиру, никак за честь мужа не вступалась, а напротив, подхихикивала, терлась около пасынка (и о пасынка — тоже) и всячески демонстрировала оному свое расположение. Недобрый взгляд Хундиной законной жены ее не смущал. Равно как и гневный — собственного мужа.

Атмосфера понемногу накалялась. И я, чтобы разрядить ее, поинтересовался у хозяина, что он думает по поводу летнего похода Рагнара.

Свартхёвди, Сван и Хунди дружно заржали, а Тюркир яростно сверкнул глазами и пожелал своему конунгу уплыть и не возвращаться.

Вывод: я ляпнул что-то не в масть.

Так и оказалось.

В молодости Тюркир был хускарлом Сигурда Кольцо, Рагнарова папаши. Но с самим Рагнаром не очень-то дружил. И тот попер его из дружины, едва папаша помер. Обидно, однако!

Раздосадованный хозяин вылез из-за стола и почапал во двор. Видимо, отлить. Но не только.

Через минуту снаружи раздался женский визг, оборвавшийся звуком плюхи.

Я вскочил. Никак не могу привыкнуть к тому, что кто-то бьет женщину.

— Куда ты? — поинтересовался Свартхёвди.

Снаружи донесся еще один вскрик, потише.

— Так это… — Кроме меня, на крики никто не отреагировал. Бьют, значит, так надо. — Отлить! — нашелся я. И выскочил наружу.

Во дворе — никакого криминала. Зато из открытой баньки доносилось ритмичное оханье. Кто-то кого-то имел. Вшивая Борода и имел, надо полагать. Он — хозяин. Я — гость. Следовательно, не мое собачье дело, кого он там пользует.

Окропив ближайший сугроб, я вернулся к столу.

В отсутствие Бороды обстановка заметно потеплела. Мачеха теперь вилась не только вокруг пасынка, но и Свана по могучей спинке похлопывала. Я протянул рог, чтоб мне набулькали пива, плеснул чуток в сторону очага (здесь так принято) и без лишней спешки восполнил убыток жидкости, попутно прислушиваясь к разговору. А разговор шел об интересном: о второй жене Рагнара Лотброка, матери Ивара Бескостого, Бьёрна Железнобокого, а также Сигурда и Хвитсерка, с которыми я не имел счастья познакомиться лично. Звали эту замечательную женщину Аслауг, и была она дочерью Сигурда Убийцы Фафнира[27] и Брюнхильды, дочери Будли…

Я протянул кубок за новой порцией, но тут в помещение, вместе с толикой свежего воздуха, вошел Вшивая Борода. Слегка встрепанный, но довольный. И тоже потребовал пива. Ясное дело, ему поднесли первому.

А потом в дом скромно, как мышка, шмыгнула рабыня Медвежонка. Прошмыгнула — и забилась в уголок. Однако Свартхёвди успел ее заметить и не преминул похвастаться приобретением: продемонстрировать, какой цветочек он отхватил.

«Цветочек» покорно подошел к хозяину. Однако личико прятал под шерстяным платком. С чего бы?

Последнее стало понятно, когда Свартхёвди, желавший, чтобы все увидели, какая у него теперь красотка в собственности, и какие чудесные у нее глазки, оный платок сдернул…

И обнаружил, что от былой красоты его рабыни осталась только половина. Вторая половина пряталась под здоровенным фингалом.

Лицо Свартхёвди окаменело.

Он медленно поднялся с лавки. Я увидел, как вздулись жилы на мускулистой шее Медвежонка, и почуял недоброе. Мой друг молчал. И это молчание напомнило мне…

Будь Свартхёвди в ясном сознании, я бы поддержал его в любом случае. Даже если бы он был неправ. Плевать, что против нас было бы трое сильных бойцов (Тюркира со счетов списывать рановато) и толпа челяди. Но я помнил, каков был Медвежонок в гостях у ирландцев. Не дай Бог!

Именно этот страх и подтолкнул меня к действию.

Когда, толкнувшись двумя ногами, он прыгнул назад, через скамью, не глядя цапнул со стены первый попавшийся топор, я всё-таки успел чуть раньше, перехватил руку с оружием и отработанным приемом взял на захват.

Один я бы его ни за что не удержал. Такая силища! Вдобавок боли Свартхёвди не чувствовал и, кажется, даже не понял, что его держат, потому что ринулся вперед, опрокинув здоровенный стол. Сван и Хунди к этому моменту уже успели вскочить и схватиться за оружие, а вот Вшивая Борода тормозил — сказывалось долгое отсутствие практики.

Свартхёвди споткнулся о мебель и упал. Но тут же поднялся (это притом, что я висел на нем, как лайка на медведе) и глухо заревел.

Хускарлы похватали оружие, но… разделились. Хунди — с копьем на изготовку… А Сван — так, чтобы при необходимости это копье отбить и прикрыть Медвежонка. Ах да, они же родственники!

Из оскаленного рта Свартхёвди потекла слюна…

— Берсерк! — истошно завопил кто-то, и челядь с воплями и визгом бросилась кто куда.

Медвежонок наконец заметил, что ему что-то мешает, и стряхнул меня.

Стряхнул удачно. Как раз к кожаному ведерку с водой, только что принесенному кем-то из челяди.

И я, опередив прыжок Медвежонка буквально на долю секунды, выплеснул ледяную воду ему на голову.

И с воплем:

— Хватай его! — снова напрыгнул на Свартхёвди.

Сам бы я его не удержал, но Сван и Хунди кинулись мне на помощь, и втроем мы его кое-как одолели.

К счастью, Медвежонок быстро пришел в себя. Может, вода помогла, а может, безумие еще не успело накрыть его целиком… Словом, он пришел в себя и просипел:

— Ульф, ты? Что, опять?

— Опять, — «порадовал» я его, бросил Свану: — Помоги ему, — а сам, с отнятым у Медвежонка топором, двинулся к хозяину дома.

Вшивая Борода так и стоял, разинув щербатую пасть. Надо полагать, осмысливал то, что произошло.

В руке у него был меч, и при моем приближении он попятился и рефлекторно поднял оружие (надо полагать, выглядел я не очень дружелюбно), но сделал это как-то вяло, и я обухом топора без труда вышиб клинок и, перебросив топор в левую руку, правой, от души, вложившись, с доворотом корпуса, врезал Бороде по роже.

Видно, судьба у меня такая: лупить Рунгердиных женихов.

Тюркира отбросило к стене (даром что весу в нем было раза в полтора больше, чем во мне), где он и отек на пол, не выказывая ни малейшего желания вступить со мной в поединок.

Хунди Толстый попытался мне что-то сказать, но я бросил ему:

— Утром!

Прихватил со стены медвежью шкуру, собственное барахлишко и отправился спать на конюшню.

Запах навоза и сена мне как-то ближе, чем дым очага и вонь блевотины.

За Свартхёвди я не беспокоился. Вокруг него уже хлопотали женщины, поили чем-то горячим… Да и Сван присмотрит, если что.

Устал я что-то от древнескандинавских развлечений. Неплохо бы отдохнуть. Для начала — просто выспаться.

Выспаться у меня — получилось. Но не сразу. Потому что, стоило мне разоблачиться и забраться в импровизированный спальный мешок, как ко мне пожаловала гостья.

Угадайте — кто?

Нет, не угадали. Рабыня Медвежонка, несомненно, ухаживала за хозяином.

Своим вниманием меня почтила хозяйка поместья. Я легко опознал ее в темноте по характерному звяканью ключей.

Что ж, по-своему, это даже справедливо, решил я, и минуток через пятнадцать супруга грубияна и насильника Тюркира охала и повизгивала, изо всех сил пытаясь процарапать дорогой лен моей нательной рубахи.

Вот не могу понять эту специфику мужского организма. Только что казалось — никаких сил больше нет. Упал — и заснул. А стоит пощупать теплую упругую попку — и такая бодрость просыпается… Минут на сорок.

Но нам хватило.

— Будет сын — назовешь Волчонком, — пробормотал я по-русски вслед выскользнувшей из-под шкуры одноразовой подружке…