Социальная сеть мертвых - Евгений Номак

Никто не заметил, откуда она появилась. Это была девочка, десяти лет: грязное от копоти личико, слипшиеся в крови волосы, большая дырявая мужская рубашка, и босые ноги. Она куталась в широкий синий шарф, надев его как шаль. Девочка шла очень аккуратно, переступая и огибая тела, словно боялась сделать больно раненым. Она почти незаметно улыбалась и шепотом здоровалась со всеми, напевая в перерывах старую польскую песню.

Девочка подошла к немецкому солдату, который трясся в судороге. Сквозное ранение в голову было явно смертельным. Жизнь покидала его, а он из-за всех сил держался за нее. Ненависть, боль и страх наполняли его глазницы кровавыми слезами. Девочка наклонилась и поцеловала его в лоб рядом с пулевым отверстием.

– Вшистко бейджи добже, – прошептала она и улыбнулась ему. Солдат перестал дергаться и явно не понимал что происходит. Он попытался улыбнуться в ответ

– Ви хайст ду? – тихо спросил он

– Мила, – ответила девочка, положила ладошку на веки и закрыла их. Судорога отпустила его, а он – жизнь.

Следующим был русский старшина, у которого оторвало ногу. Из артерии конечности хлестала кровь, а сам боец кричал от боли.

– Та тишо, – сказала девочка и опять улыбнулась. Она сняла с ремня старшины нож, отрезала лоскут своего шарфа, накрыла им рану и немного подержала. Затем взяла его ладонь и положила на лоскут.

– Тераж шалик. То не боли!

Офицер смотрел на нее как на чудо. Боль осталась, но он ее уже почти не чувствовал.

– Вшистко бейджи добже.

Также она поступила и с немецким солдатом, который сдерживал кровь на шее. Девочка отрезала еще лоскут от шарфа и приложила к его горлу. Она шла и целовала умирающих, словно отпуская их в небеса, а с живыми делилась своим шарфом. Её видели все, и через какое-то время стон прекратился полностью. Все смотрели на нее с великой надеждой в глазах и внимали ее голосу. А шарфа на ее плечах становилось все меньше и меньше. Она дрожала от холода, но продолжала петь и улыбаться солдатам.

Она исчезла, так же как и появилась. Никто так и не понял куда. Но надежда, которую она принесла с собой, огромным синим шарфом обогрела сердца и души раненых и победила страх всех тех, кто умер в этот день.

Комар – джин и говорящий золотой унитаз

Анатолий стоял на балконе и курил. Впереди заходило уставшее и нервное солнце, а сзади из кухни доносились пискливые ворчания тещи, дежурно осуждающей очередную блогер-диву. Жена жарила лук со свеклой для борща и в пол уха слушала маму:

– АнастаСися! Только подумай, Леночка! АнастаСися! – сочилась она ядом, как раненый молочай. – Шестнадцать лет, мозгов с гулькин нос и полтора миллиона подписчиков! И главное, ничего не делает! Губки уточкой свернула и на тебе – пятьсот тысяч лайков! А псевдоним какой взяла! АнастаСися! Твою мать, зла не хватает!

– Дай, глянуть, – послышался голос супруги. Леночка вытерла руги об фартук и взяла планшет у тещи: – Стройненькая, какая! – протянула она тоскливо. – Никогда такой не была. Всю жизнь ты меня блинами со сгущенкой кормила. А тут девочка-дюймовочка!

– Да я не о внешности её, – оправдывалась мама. – Откуда столько внимания к её персоне? Что, мало худых девчонок в России? Вон наша Нинка такая же худая, красивая и безмозглая!

– Вот дочь наша в дедушку пошла. Худенькая и стройненькая. И ничего не безмозглая! Хорошие гены у деда! И почему мне твои достались? Сейчас бы может тоже легенцы в обтяжку носила бы. Еще молодая совсем.

– А знаешь, сколько она зарабатывает? – не унималась тёща. – Сто тыщ в месяц, не меньше! За что?! За утиные губки? – она свернула свои в трубочку. – Я тёже тяк умею. Однако мне никто сто тыщ не платит!

– Сто тысяч хорошие деньги! Не помешали бы, – Леночка снова вернулась к готовке. – Может комплекс какой для похудения купила бы себе. А того глядишь, и на липосакцию хватило бы. А потом купила бы себе купальник и на пляж.

– А ты у Толика попроси, – съязвила тёща. – Может почку продаст, раз зарабатывать нормально не может. Целыми днями на унитазе с газеткой сидит.

– А ты, можно подумать, за олигарха замуж вышла? На зубы себе за всю жизнь не накопил! Бульончики пьет да пюрешку губами жует!

– А ты отца не трогай! Жили может и не богато, но на блины со сгущенкой хватало!

– Вот где они, – Леночка шлепнула себя по животу, – твои блины со сгущенкой!

Внимание Толика отвлек комар, усевшийся на кисть левой руки. Уж очень наглый был кровосос. Толик почувствовал большой укус, закусил сигарету и занес руку для удара. И тут его взгляд привлекли красные ножки насекомого. Словно красные сапожки на каждой лапке. Он замер, разглядывая маленького вампира, пока тот не напился крови Анатолия под завязку, так что потекло сзади брюшка. Комар поднял голову и посмотрел своей жертве прямо в глаза.

– Не убивай меня, – вдруг пропищал комар. – Я не галлюцинация!

– Если галлюцинация говорит, что она не галлюцинация, то это скорее всего галлюцинация!

– Ну что тебе стоит? Просто не убивай! – повторила галлюцинация. – Дело то пустяковое.

– Господь с тобой! – улыбнулся Толик. – Лети, конечно.

Комар взлетел с руки и приземлился на ухе у Толика:

– Я знала, что ты очень добрый человек! – уже прошептал он. – Меня зовут Аматуррахмана Аль Абдул-Авваль, и тысяча семьсот пятьдесят четыре года назад я вкусила кровь великого джина Мухаррама и с тех пор стала бессмертной. С тех пор я сама стала джиньей и исполняю желания. Есть одно условие правда, человек должен быть с добрым сердцем и не пытаться меня убить. Ты выполнил его. Я могу исполнить любое твоё желание. Только одно. Подожди отвечать! Тебе надо будет произнести «Желаю….», и желание исполнится. Но перед этим хорошо подумай. Не используй его зря и не отдавай никому. Деньги заказывать нельзя. Не умею.– Аматуррахман Аль Абдул-Авваль пожала демонстративно плечами, взмыла в воздух и исчезла в закате.

Анатолий выплюнул истлевший окурок и вышел на кухню.

– … сережки дочери купить не может, – продолжала досадовать тёща. – Я тебе в четыре года уже золотые сережки купила с изумрудами.

– Тут такое дело, – перебил Толик Антонину Павловну, – долго объяснять, но произошло чудо. Теперь я могу пожелать что угодно, и желание исполнится.

– Что ты несешь? – спросила тёща. – Небось, за воротник уже залил?

– Мама, Толик не пьёт, ты же знаешь!

– А это мы еще не знаем! Может у него там