Убийство городов - Александр Проханов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рыжебородый комбат произнес свою бурную речь и в изнеможении отступил в глубину трибуны.
Площадь ликовала. Колыхались знамена, особенно красные, пламенные, со звездой и серпом и молотом.
Рябинин восхищенно внимал. Оратор угадал его чувства, нашел для них огненные слова.
Рябинин оставил свой дом, милых родителей, любимую девушку, чтобы участвовать в этом весеннем походе. Сражаться и, если придется, сложить свою голову за великую идею земли.
Он видел лица в толпе. Тяжелые, утомленные трудами на заводах и в шахтах, в окалине и угольной пыли, лица вдохновенно светились, словно под насупленными бровями глаза углядели чудесную мечту, которая вдруг открылась среди беспросветных трудов и унылого течения дней. Преображенные, они уже не расстанутся с этой мечтой, вступая в ряды батальонов.
К микрофону шагнул седовласый, в очках человек, в камуфляже, грубых ботинках, с автоматом через плечо, все с тем же георгиевским бантом.
– Я обыкновенный школьный учитель. Преподавал детям русский язык и русскую литературу. Пушкина, Гоголя, Есенина, Толстого. Все эти великие русские художники учили добру, красоте, справедливости. Они воспевали природу, проникали в тайны человеческой души, объясняли, как душа связана с Богом. На русском языке говорили великие подвижники, философы, полководцы. Полагают, что русский язык был создан, чтобы на нем разговаривали ангелы. И этот божественный язык, язык моих предков и моих потомков, язык, которым на могильном камне напишут мое имя, – этот язык хотят украсть киевские изуверы. Хотят отнять у меня мои русские мысли и мои русские чувства. Хотят духовно меня убить. Вот почему я оставил школу, взял автомат и теперь собираю батальон под названием «Пушкин». Мы воюем за русское дело, за русское слово, за Тютчева, Блока и Шолохова, за государство свободных русских людей – Новороссию. Но государство наше будет русским в том смысле, в каком понимал это Пушкин. Русский – значит всемирный, открытый миру. Мы предложим миру нашу русскую любовь и справедливость, русскую доброту и божественную красоту. Мир, покоренный бездуховными злодеями, тоскует по русской правде. Я соберу мой батальон и назову его «Пушкин»! Вступайте в наш бессмертный пушкинский союз!
Он тряхнул сединами, подбросил на плече автомат, поправил очки и отступил. Площадь ликовала, обожала его. Тянула к нему руки. Рябинин ликовал со всеми. Он пришел сюда воевать за Пушкина, за Тургенева, который воскликнул: «О, великий, могучий и свободный русский язык!» Он напишет книгу об этой войне. И язык этой книги будет сражаться. Воспевать не убийства, а жизнь вечную. Книга сбережет от забвения этих чудесных людей. И того, с жестоким шрамом и георгиевским бантом. И этого, с наивными очками учителя и автоматом повстанца. И комбата Козерога, который сегодня поведет Рябинина в бой. В бой за великий, могучий, свободный русский язык.
В толпе, среди икон и хоругвей, он заметил странного знаменосца. На голове его был вязаный, с георгиевской лентой, чепец. Лицо красное, словно ошпарено. Глаза голубые, с лопнувшими сосудиками. Губы мокрые, ярко-розовые, приоткрытые, словно человек, не переставая смеялся. Одет он был в разноцветные, одна на другую, рубахи и кофты, был похож на лоскутную бабу, которую ставят на чайник. В руках он держал шест, на котором развевались цветные ленты и позванивали бубенцы. Встряхивал шестом, пританцовывал, кружил на месте, напоминая шамана или африканского жреца. Все, что происходило на площади, волновало его. Он воздевал свой шест. Ему не мешали, видно, он был неизменным участником подобных военных торжеств.
Теперь со сцены вещал батюшка в черном подряснике, поверх которого был надет военный жилет. Из карманов торчали автоматные магазины. Борода у батюшки съехала на сторону, словно ее смел ветер. Из-под военного картуза виднелась тугая косица. На груди сиял крест.
– Братья и сестры, спросим себя, чего хотим мы, оставившие свои очаги, рабочие места, служение в учреждениях и даже в храмах. Мы толком не ответим, но все сойдемся на том, что хотим жить в стране, где все поступают по совести. А что есть совесть? Это звучащий в душе голос Божий. Значит, мы хотим жить в стране, построенной по закону Божьему. А закон Божий есть божественная справедливость, которая соединяет человека с человеком, человека с народом, народ с государством, а государство с Господом Богом. Из Новороссии свет Православия хлынул когда-то по всей Руси и превратил Россию в Святую Русь. Отсюда, от нас, пошла православная империя, и теперь от нас она вновь возродится. Но нет империи без императора, и здесь, в Новороссии, уже присутствует среди нас будущий Государь Император. Может, он танкист, а может, артиллерист, а может, комбат. Сейчас он не виден, но скоро откроется. И когда нас станут спрашивать, за что воюем, мы твердо ответим: «За Веру, Царя и Отечество!»
Площадь ликовала. Страстно волновались красные знамена с серпом и молотом. Колыхалась хоругвь со Спасом. Плескалось георгиевское полотнище. Звенели бубенцы на шесте шамана. Все были едины, нераздельны и неразлучны. И Рябинин был принят в это восхитительное братство.
На сцену поставили ящики, в которых лежали автоматы. Говорил комбат Козерог в пиратской косынке, с красочным «стечкиным» на бедре.
– Граждане свободного Донбасса! Сегодня, на этой праздничной площади, мы отмечаем рождение батальона «Марс». В нашу вольную донецкую степь бандеровские поджигатели принесли черный огонь войны. Они хотят превратить в пепел наши города, наши заводы и шахты, нашу свободу! Но мы отвечаем встречным огнем, алым огнем Победы! И этот праведный огонь Победы батальон «Марс» понесет по всей Украине, до Киева и до Львова! Не все из нас пройдут парадом по Крещатику, но имена героев золотом засверкают на монументе Свободы, который мы воздвигнем на Саур Могиле, рядом с монументом Великой Победы! Бойцы батальона, сегодня, на этой площади, вы получаете в свои руки оружие! Перед лицом ваших братьев клянитесь, что не выпустите из рук автомат, даже если в сердце вам вопьется пуля врага! Оружие, которое вы получаете, свято! В нем не остыло тепло тех рук, что водружали над Берлином знамя Победы!
Козерог отдал честь, приложив к косынке заостренную ладонь. На трибуну стали подниматься новобранцы, и комбат передавал каждому автомат, перед этим целуя оружие. Новобранец принимал из рук командира «калашников», произносил «Служу Донбассу» и возвращался в строй.
Когда Рябинин поднялся на помост и комбат поцеловал ствол и протянул ему автомат, Рябинин, окруженный ликующей толпой, родными лицами, плещущими знаменами, испытал мгновенный восторг. В сердце хлынул свет. Он обожал своего командира. Обожал людей с прекрасными одухотворенными лицами. Обожал эту землю, которую пришел защищать и на которую, быть может, упадет, не выпуская оружия.
Автомат был близко у глаз. Его ствол утратил воронение, а цевье и ложе были белесыми от прикосновений чьих-то горячих и страстных рук. Рябинин прижал к губам автомат, поцеловал его теплую сталь. Слышал, как площадь восхищенно откликается на его поцелуй.
Вернулся в строй. Видел, как чеченец Адам стиснул автомат, и в его зеленых глазах плясало солнце.
Он слушал ораторов, воображая, как опишет в книге этот красочный митинг.
По площади вдруг пронесся ропот. Люди обращали лица к небу, указывали куда-то в синюю высь.
– Прилетел, сучий глаз! Значит, будут бомбить, – произнес ополченец в каске, поднимая вверх обмотанную бинтом руку.
– Это паук. Значит, гаубицу наводит. А если летучая мышь, то авиацию. – Второй ополченец в казачьей папахе с красным верхом задрал к небу седую бородку.
Рябинин стал смотреть туда, куда смотрела вся площадь. Высоко, похожий на паучка, реял беспилотник. Его плотное темное тельце, окруженное лапками, покачивалось и пульсировало. Медленно перемещалось над площадью.
– Мочить его! Бей ему в глаз!
Ударила автоматная очередь. Другая, третья. В небо полетели бледные трассеры, колючие росчерки. Автоматные стволы тянулись вверх, грохотали. Острые пунктиры мчались к беспилотнику, гасли на солнце.
Чеченец Адам подбросил ствол, раскрыв у прорези сверкающее зеленое око, и выпустил долбящую очередь.
Рябинин прицелился в скользящего паучка и ударил с веселой торопливостью, чувствуя, как рвется в руках автомат, как пули уносятся ввысь, сливаясь с вихрем других очередей.
Паучок, покачиваясь, уклонялся от пуль, а потом вильнул и скрылся за крышей пышного, с колоннами здания. Ему вслед летели гаснущие, опоздавшие трассы.
Рябинин опустил автомат, в котором замирали биения. Между ним и оружием установилась тайная связь. Они принадлежали друг другу. Автомат был его, Рябинина. А он, Рябинин, был его, автомата.
Митинг завершился. Толпа, колыхая знаменами, уплывала с площади. Новобранцы грузились в «КамАз». Рябинин видел, как светилось лицо осетина Мераба, ласкающего автомат. Как страстно оглядывал ствол и приклад серб Драгош. Как Аурелио прижимал к груди подержанный «калашников».