Фатальная ошибка - Джон Катценбах

Эшли откинула голову на кожаный подголовник и на миг закрыла глаза, впервые за много часов чувствуя себя в безопасности. Она расслабилась и вздохнула:

— Спасибо, что приехал, папа.

За этой короткой фразой крылось многое.

Скотт тронул автомобиль с места. Ему, понятно, была незнакома фигура, скользнувшая за дерево, когда они проезжали мимо. Эшли могла бы узнать ее, если бы не закрывала глаз и не отвлекалась на разговоры с отцом.

Майкл О’Коннел посмотрел им вслед, запоминая водителя, автомобиль и его номер.

— Вы слушаете когда-нибудь песни о любви? — спросила она.

Вопрос был настолько неожиданный, что я на миг даже растерялся:

— Песни о любви?

— Да. Ну, знаете, что-нибудь вроде «Ты только посмотри, у меня любовь внутри!» или просто «Я встретил девушку, ее зовут Мария», — продолжать можно без конца.

— Да, в общем-то, нет, — ответил я. — Точнее, каждому, наверное, приходится слышать их время от времени. Разве не о любви поют девяносто девять процентов поп- и рок-певцов, исполнителей кантри и даже панков? Об утраченной или неразделенной любви, о счастливой и несчастливой. Но я не совсем понимаю, какое отношение это имеет к тому, о чем мы говорим.

Я был слегка раздражен. Меня интересовало, какие шаги предприняла Эшли, а главное, хотелось лучше понять Майкла О’Коннела.

— В большинстве этих песен говорится вовсе не о любви, а о чем угодно другом. Чаще всего о неудовлетворенности, а также о страсти и похоти, о потребности и разочаровании. И очень редко — о том, чем является любовь на самом деле. Ведь если отбросить все эти аспекты, то любовь сведется, пожалуй, ко взаимной зависимости двух людей. Проблема в том, что часто мы не понимаем этого, так как слишком одержимы одним из упомянутых аспектов любви и именно его принимаем за настоящую любовь.

— Хорошо, — медленно проговорил я. — И чем же была любовь для Майкла О’Коннела?

— Для него это была злость, ярость.

Я молчал.

— И такая любовь была ему необходима. Необходима как воздух.

13

Простое решение

Урчание двигателя спортивного автомобиля мгновенно убаюкало Эшли, и почти целый час она даже ни разу не шевельнулась, затем вдруг открыла глаза и выпрямилась, в недоумении озираясь. Откинувшись на сиденье, она потерла лицо, чтобы прогнать остатки сна.

— Господи, — сказала она, — я что, уснула?

— Устала? — ответил Скотт вопросом на вопрос.

— Да, пожалуй. А главное, впервые за много часов действительно расслабилась. Какое-то странное ощущение. Не то чтобы плохое или особенно хорошее, просто странное.

— Не против поговорить о деле?

Эшли задумалась. У нее было чувство, что с каждой милей, отдалявшей их от Бостона, возникшая проблема становится все более далекой и менее значительной.

— Расскажи просто то же самое, что ты рассказала матери и ее партнерше, — добавил Скотт спокойно, сознавая, что отзывается об отношениях Салли и Хоуп с ханжеской формальностью. — Я, по крайней мере, буду так же информирован, как они, и мы сможем выработать какой-нибудь разумный план действий.

Он не был уверен, что дочь так уж рвется вырабатывать план действий, но она, по-видимому, ожидала каких-то подобных слов от него, и то, что он их произнес, само по себе должно было звучать успокаивающе.

Помолчав, Эшли произнесла, передернувшись:

— Мертвые цветы. Мертвые цветы, прикрепленные напротив моей двери. И то, что он стал следить за мной, вместо того чтобы встретиться в кафе, как мы договаривались. Выслеживал меня, словно охотник какого-нибудь зверя. — Она посмотрела в окно, приводя в порядок свои мысли, и добавила с тяжким вздохом: — Лучше, наверное, начать с самого начала, чтобы тебе было понятнее.

Скотт переключил скорость на минимальную, свернул на правую полосу, по которой его «порше» никогда не ездил, и приготовился слушать.

К тому времени, когда они добрались до университетского городка, в котором жил Скотт, Эшли посвятила его в детали своих взаимоотношений с Майклом О’Коннелом, если их можно было так назвать. Она изложила историю их знакомства в несколько завуалированном виде, стесняясь обсуждать с отцом такие темы, как секс и алкоголь, и употребляла вполне невинные эвфемизмы типа «заинтересоваться» или «приподнятое настроение» вместо более откровенных выражений.

Скотт, конечно, понимал, что́ она подразумевает, но воздерживался от слишком подробных расспросов, считая, что ему нет необходимости знать все детали.

Он пару раз переключал скорость, когда они свернули с основной автомагистрали и углубились в сеть местных дорог. Эшли успокоилась и разглядывала пейзаж за окном. Наступил новый день, над головой раскинулось высокое голубое небо.

— Приятно вернуться домой, — сказала она. — За всеми делами забываешь, как близко тебе это место. А между тем вот оно, никуда не делось. Те же поля, та же ратуша, те же рестораны, кофейни. Детишки, перебрасывающие друг другу диск на лужайке. Возникает ощущение, что все в мире прекрасно, нигде не может происходить ничего плохого. — Она с шумом выдохнула воздух. — Ну вот, папа, я все тебе рассказала. Что ты об этом думаешь?

Скотт выдавил из себя улыбку, пряча за ней охватившее его смятение.

— Я думаю, надо найти способ с минимальным ущербом охладить пыл мистера О’Коннела, — ответил он, сам не вполне уверенный в том, что говорит. Тем не менее он постарался вложить в свои слова как можно больше убежденности. — Может быть, достаточно просто поговорить с ним. Или уехать куда-нибудь на время. Это, конечно, помешает твоей диссертации, но в жизни всегда так. Все происходит не совсем так, как планируешь. Однако я не сомневаюсь, мы что-нибудь придумаем. Судя по твоему рассказу, это не такая серьезная проблема, как я боялся.

Эшли, казалось, вздохнула с облегчением:

— Ты так думаешь?

— Да. И уверен, что твоя мама придерживается того же мнения. В своей практике ей нередко приходилось сталкиваться с крутыми типами — и в делах о разводе, и в делах о мелких преступлениях. И случаев дурного, оскорбительного обращения она тоже насмотрелась, хотя это, как я понимаю, не совсем то, что мы имеем сейчас. Так что она вполне компетентна в делах подобного рода.

Эшли кивнула.

— Он ведь ни разу не ударил тебя? — спросил Скотт, хотя дочь уже отвечала на этот вопрос.

— Я же говорила тебе, что нет. Он только все время твердит, что мы созданы друг для друга.

— Хм. Не знаю, кто создал его, но знаю, кто создал тебя, и не уверен, что это делалось для него.

Эшли улыбнулась.

— И поверь мне, — Скотт старался продолжать в том же шутливом духе, — не такая уж это большая трудность, чтобы с ней не мог справиться историк с хорошей репутацией. Все, что требуется, — провести небольшое расследование: докопаться до первоисточников, найти какие-нибудь документы, свидетельства очевидцев. Короче, затратим немного усилий — и определенный результат будет достигнут.

— Пап, — рассмеялась Эшли, — можно подумать, что это какая-то научная проблема.

— А разве не так? — отозвался Скотт и, повернувшись к ней, успел поймать у нее на губах улыбку, которая пробуждала в нем столько воспоминаний и в которой заключалась главная ценность всей его жизни.

По субботам в школе, где работала Хоуп, проводились футбольные матчи, и она рвалась туда, но в то же время хотела дождаться приезда Скотта и Эшли. Она знала по опыту, что утреннее солнце хоть и подсушит поле, но не до конца, так что игра предстоит тяжелая и грязная. Лет двадцать назад мысль о том, что девушкам придется бегать по грязи, казалась настолько дикой, что матч, скорее всего, отменили бы. Теперь же Хоуп была уверена, что ее футболисткам не терпится схватиться с противником в этих экстремальных условиях. Пот и грязь ныне воспринимались позитивно. В том, что касалось грязи, прогресс был налицо.

Она возилась на кухне, поглядывая то на стенные часы, то за окно и прислушиваясь, не раздастся ли знакомый шум автомобиля Скотта. Потеряшка тоже ждал у входной двери. Он был уже слишком стар, чтобы изнывать от нетерпения, но оставаться не у дел все-таки не желал. Он хорошо знал вопрос «Хочешь на футбол?», и, как бы тихо Хоуп ни произносила его, он мгновенно переходил от полукоматозного состояния к бурной радости.

Окно было раскрыто, из соседних домов доносились привычные звуки, ставшие непременной составляющей субботнего утра: кашель заводимой газонокосилки, сменяющийся внезапным ревом; завывание воздуходувки, разметающей опавшие листья; пронзительные крики ребятни в соседнем дворе. Трудно было представить, чтобы что-нибудь могло угрожать этой упорядоченной жизни. Хоуп, конечно, не могла знать, что та же мысль почти в то же время пришла в голову Эшли.