Сатирические очерки - Мариано де Ларра

Ты спрашиваешь меня, не добиваюсь ли и я чего-нибудь. Отвечаю: я не добиваюсь никакой службы, ибо знаю, что мне вряд ли ее предоставят, хотя я и батуэк. Мне предлагали уже много мест, но ни одного я не получил. Зато мне говорили, что я человек здравомыслящий, что я, конечно, могу рассчитывать, но должен немного подождать… На этот раз я пришел не во-время, и раньше никогда не приходил во-время: иногда – слишком поздно, иногда – слишком рано. Суди сам, ну не глупец ли я! Не иначе, как я учился вместе с самим Вараввой![130] Тем не менее у меня есть много покровителей, и поскольку я бываю полезен в некоторых случаях и меня в этом уверяли не однажды, то может случиться, что наступит такой день, когда я поверю, что получу что-нибудь. Более того. Иногда, слушая кого-нибудь, я начинаю верить в это, как в спасение своей души благодаря божьей помощи, что важнее всего, а также покаянию и добропорядочной жизни, которую я собираюсь вести. Ты видишь, что в этом отношении я почти изменяю своей обычной недоверчивости.

Впрочем, я не добиваюсь места; и все же мне известно, что значит обладать теплым местечком и жалованьем, которое постоянно течет, словно река. Заболел человек или не заболел – он пропускает службу, а жалованье ему идет; или сидит он на службе, читает у камина «Газету» или «Почту»,[131] покуривает одну сигару за другой, и не успел еще он прийти, а уже наступает час отправляться домой. Если есть дома восьмилетний мальчишка, его также привлекают к делу, хотя бы он и не желал этого и не знал даже «Отче наш», и вот он уже числится на службе. Предположим, что человек не подходит для данной должности или у него нашелся враг и его уволили. Все же и при этом остается приличное жалованье, если не за то, что он делает сейчас, то хотя бы за то, что оставил прежнее свое дело. Все эти соображения, способные даже пень сдвинуть с места, меня тем не менее не сделали горячим приверженцем службы; только принадлежность к этой нации могла бы заставить меня насладиться этими легкими способами добывания денег, насладиться столь же естественно, как наслаждается рыба в воде. Что же касается обучения другим профессиям, то это и противно нашей природе и отвергается нашим разумением, ибо для того, чтобы знать все, вовсе нет нужды чему-либо обучаться.

Можно указать еще на кое-какие преимущества службы: есть, например, некоторые должности, где имеют дело с процентами на капитал и образуются излишки… Один отчитывается, а другой вовсе не дает отчета или дает его на свой лад. Не думайте, что мне это не нравится, нет, сеньор. Кто богом обласкан, тот апостолам мил. Некоторые тебе скажут, что нет ничего хорошего в том, что к каждой руке, через которую проходят эти реки денег, что-нибудь да прилипает. В ответ я хотел бы спросить, возможно ли, что наступит время, когда ничто и ни к кому не будет прилипать. Все дело в том, что имеются вещи сами по себе крайне прилипчивые, и когда слишком приближаешься к кадушке с медом, и не хочешь, а что-нибудь да пристанет; и ясно, что вина тут ни в коем случае не твоя, а меда, который обладает способностью прилипать.

Есть и другие должности, вроде той, которую занимал один из друзей моего отца: двадцать тысяч реалов он получал жалованья да еще сорок тысяч зарабатывал благодаря ловкости рук. Но надо сказать, что деньги попадали превосходному человеку, который умел их использовать. В конце года, к рождеству он мог сказать, что за истекшие двенадцать месяцев роздал свыше пятисот реалов небольшими порциями приблизительно по полдуро нуждающимся девицам и другим беднякам, ибо – этого никто не станет отрицать – человек он милосердный и раздает милостыню… Таким образом, какое значение имеет то, что он немножко нечист на руку? Он возвращает богу то, что отбирает у людей, если только пользоваться теми невинными суммами, которые сами просятся в руки, – значит отбирать. Если бы он, скажем, отправился на большую дорогу грабить прохожих, – тогда другое дело; но когда речь идет о том, чтобы обобрать этого прохожего в самой конторе, со всеми мыслимыми удобствами и без малейшего риска… Предположим, например, что ты столоначальник и от тебя зависит заключение какой-нибудь сделки. Ты делаешь услугу своему другу только из удовольствия ему услужить, не более того. Мне кажется это вполне разумным, каждый на твоем месте поступил бы точно так же. Этот друг, который обязан своей удачей твоему скромному содействию, поступит совершенно правильно, если, будучи признательным, подсунет тебе небольшой подарочек в виде малой суммы… Скажем, ты проявить щепетильность и не примешь ее; кто-нибудь другой примет, и, что хуже всего, друг твой обидится и будет прав. С другой стороны, если он полновластный владелец своих денег, то почему кому-нибудь может не нравиться, что он их дает кому придется или выбрасывает в окошко? Наконец, признательность – великая добродетель, и было бы величайшей грубостью проявить неуважение к порядочному человеку, который… Словом… Хорош был бы наш мир, если бы добродетели из него исчезли, если бы не стало на свете услужливых чиновников и отзывчивых сердец.

То же я скажу и в случае, когда к тебе с просьбой обращается какая-нибудь сеньора, к тому же прехорошенькая или в сопровождении хорошенькой дочки. Как можно отказать в приеме сеньоре, явившейся с дочкой? Для этого надо обладать поистине тигриным сердцем. Я во всяком случае могу уверить, что в подобном случае никогда бы не осмелился проявить невежливость. Господи, ведь это же сеньора!

Добавим к этому, что, поступив на службу, вы можете считать себя более чем подготовленным к должности, если умеете напускать на себя важность; заставлять мужчин и некрасивых женщин дожидаться в приемной; предупреждать швейцара о том, что сеньор чиновник чрезвычайно занят; не узнавать никого при входе и выходе; разговаривать высокомерно; теребить в рассеянности галстук и терять папки с документами. Из этого не следует, что других чиновников не бывает, но я был бы рад удовлетворить свое любопытство и посмотреть хотя бы на одного из этих других.

Далее, есть люди, которые у нас ни к чему иному и не пригодны, и таких большинство.

– Кем вы можете стать, если не чиновником? – сказал мне несколько дней назад один ультрабатуэк. – Или вы хотите, чтобы у нас, в Батуэкии, люди, привыкшие к своей конторе, своему моциону после завтрака, к своей «Газете», сигаре, чтобы эти люди принялись набивать себе голову полудюжиной наук и так называемых прикладных искусств ради того, чтобы жить иначе, чем до сих пор, без удовольствия получить жалованье и вознаграждение за кое-какие махинации? Самому богу известно, что это – глупость, ибо у меня и мне подобных, а таких немало, имеются головы на плечах, более приспособленные для ношения париков, чем для наук, и я об этом заявляю с гордостью. Я могу наверняка сказать, что мой отец и еще мой дед никогда не ведали, что такое книга; в лучшем случае они умоли подписываться, и все же отец умер восьмидесяти пяти лет от роду, а дед девяноста; и никогда у них даже мизинчик не болел. И не подумайте, что они были какие-нибудь нищие; нет, они всю жизнь были чиновниками, и можно сказать, что они в конторе и зубы обломали, а когда они умерли, один из них имел один орден, другой – два.

Батуэк был прав. Ты видишь, таким образом, что если я не добиваюсь места, то вовсе не потому, что не знаю, какие выгоды оно дает человеку. На этом пути я вижу только одно препятствие, а именно: слишком мало имеется мест. Если бы не это, то получил бы уже местечко себе и я. Вот в чем наша беда. Ибо, поскольку революции – такие, какими они совершаются сейчас, – по сути дела только вопрос смены имен, главное заключается в этих взлетах и падениях, в том, чтобы знать, кто именно должен стать хозяином ночлежки. Имеется всего десять вакансий (эта беда нас удручает) и двадцать претендентов. Я полагаю, что все было бы улажено, если бы было двадцать вакансий и десять претендентов, и не могу понять, как до сих пор не догадались об этом, хотя эта истина бросается в глаза.

Однако придется тебе удивиться. Поскольку бывают всякие люди, один из тех редких батуэков, которые не походят на батуэков, сказал мне вчера по этому поводу:

– Батуэки, искренне любящие родину, должны были бы начать с того, чтобы отбросить всякую мысль о должности и сжечь все прошения – как уже поданные, так и те, которые предстояло подать. Если правительству понадобятся люди, оно разыщет их, так как знает, где их искать, и имена их хорошо известны. Тот же, кого не станут разыскивать, не должен заставлять себя искать, а пусть преклонит колена и проявит усердие. Если есть в мире государство, где человек может добиться благополучия с помощью любого вида искусства или науки, – так это именно наша страна, где остро ощущается недостаток в них. Но если полагают, что можно назвать хорошим лишь то правительство, которое каждому предоставит ренту в двадцать четыре тысячи реалов за проявленную им лойяльность, то никогда не дождутся подобного правительства в Батуэкии, ибо один в большей мере, другой – в меньшей, но все мы склонны, весьма склонны получать жалованье в последний день месяца или, в крайнем случае, в первый день следующего месяца. К этому надо прибавить, что следовать по избранной нами сейчас колее – значит раздевать одного святого ради того, чтобы одеть другого, а этого раздеть, чтобы одеть третьего и т. д., и клянусь, что чувствует себя хорошо лишь тот, кто одет. Да, сеньор Андрес, мы здесь увидим зарю надежды лишь тогда, когда все убедятся в необходимости прекратить кровопускание из этого уже обескровленного тела; когда у моих соотечественников замыслы будут поскромнее, появится единообразие во взглядах на будущее, осторожность в движении вперед, когда будет у них меньше эгоизма, меньше страха, меньше различных партий и оттенков, меньше лени и безделья; когда небеса ниспошлют нам свет, дабы видеть, и усердие, дабы трудиться; когда, наконец, мы в самом деле захотим быть счастливыми, ибо приближается к счастью тот, кто действительно этого желает, так как небеса столь милостивы, что, вероятно, пожелают нам дать то, чего мы действительно желаем.