Ледяное сердце герцога (СИ) - Ваганова Ирина Львовна

— Матушка, что с вами? — спросила Ланна, увидев вытянутое безвольное лицо матери.

Не дождавшись ответа, девушка взяла из рук Эмми письмо и прочитала его.

— Что скажешь? — не открывая глаз, спросила герцогиня.

— Нам объяснили, как спасти жизнь брата, это главное. Правду об этом несчастии узнаем, когда Громм поправится. Жениться на леди Стоун он собирался, в этом нет ничего страшного.

— Собирался, — согласилась мать, — однако ушел с помолвки, пропадал долгое время, а теперь это письмо. Кто выдвигает требования? Невеста? Почему только она способна помочь Громму? И поможет ли?

— Поможет. Ей незачем выходить замуж, если брат умрет. Титул у нее есть, а наследство Луззи не получит, пока не родит сына.

— Ты права. Спасибо, дорогая, успокоила меня. В любом случае мы вынуждены подчиниться.

Эмми сказала не совсем верно, ее не успокоили слова Ланны. Тревога за умирающего сына, за собственную судьбу и будущее дочерей осталась в душе, но стало ясно, что ей не придется принимать никаких решений самостоятельно. Нашелся руководитель. Кто бы он ни был, какие бы цели не преследовал, герцогиня Эдуан не сумеет ему противостоять. Упрямством ничего не поправишь, значит, надо смириться. Переживания из-за исчезновения Громма с помолвки, испуг за его жизнь, когда он нашелся, попытки найти объяснения происходящему подточили здоровье герцогини. Она слегла с невыносимой мигренью.

Данетц был весьма доволен. Простачок Солоу со своей глупой дуэлью пришелся кстати. Люди барона во время поединка посетили дом Виктоу, где Милтина оставалась одна. Трио сказал девушке, что герцог ранен и зовет ее. Та, конечно, поверила и отправилась в приготовленную ловушку. Теперь в руках Данетца не только жизнь Эдуана, но и его любовница. Пока венчание Луззи и герцога не состоялось, праздновать рано, но настроение все-таки победное. Барон в гостинице изрядно выпил, отдохнул и решил не откладывать разговор с певицей. Ее держали в пригороде Эду, туда он и поехал, добравшись верхами до нужного места. Потребовалась поддержка Хэша, чтобы сползти с лошади, хмель пока не отпускал. Данетц, покачиваясь, зашел в неприметный дом, подручные остались в сенях. Сквозь немытое окно скудный свет осеннего солнца едва пробивался, но барону не требовалось рассматривать узницу, да и ей незачем видеть его.

— Как с тобой обращались? — спросил он.

— Кто вы? Где Громм?

Данетц сел на лавку, облокотясь на грубый, из толстых, плохо выскобленных досок стол. Милтина продолжала стоять, она еще надеялась увидеть любимого, готова была бежать к нему.

— Герцог Эдуан, — начал барон, не глядя на девушку, — забудет тебя. Чем раньше ты смиришься с этим, тем лучше для тебя.

— Могу его увидеть? С ним все хорошо?

— Будет хорошо, если ты не вмешаешься.

— Кто вы?

Данетц оторвал взгляд от столешницы и поднял глаза на пленницу.

— Пойми, красавица: кто я, что с Эдуаном, и прочие вопросы, касающиеся аристократов не должны тебя волновать. Жизнь или смерть — твой выбор сейчас.

— Чья смерть? — голос Милтины дрогнул.

— Твоя, — он икнул, почесал грудь и продолжил. — Самое разумное сейчас — прикончить тебя. Мне жаль губить такую птаху. Ты юна, пригожа, чудесно поешь.

Девушка молчала, глядя на мучителя сквозь слезы. Слова незнакомца капали расплавленным свинцом:

— Выбирай: или ты уезжаешь в столицу, где тебе помогут устроиться в королевский театр Колуи, или умрешь.

— Почему? Кому я мешаю? — она сжимала сплетенные пальцы рук до боли.

— Ты мешаешь герцогу Эдуану. Король осуждает вашу связь, — твердо сказал Данетц, — пойми, потерять милость его величества для человека из высшего круга весьма и весьма нежелательно.

Барон усмехнулся и продолжил, сам веря тому, что говорит:

— Такого человека лишат титула, имущества. Он окажется в тюрьме или, того хуже, на каторге.

— Громм сам мог бы мне…

— Ты не хуже меня знаешь этого гордеца! Эдуан отмахнется от угроз, не станет слушать советов! Только любящая его разумная девушка может спасти его.

Милтина опустилась на лавку напротив барона, посмотрела на него в упор:

— Что я должна делать?

— Грамоту знаешь?

— Отец учил читать и писать.

— Превосходно. Напишешь герцогу письмо о том, что оставляешь его и просишь позабыть ваши отношения.

— Вы обещаете не убивать меня? Я не хочу умирать.

— О тебе будут заботиться, поверь, я не воюю с девушками. Да. Эдуан знает твой почерк? Подумай и напиши так, чтобы герцог не усомнился в твоей подписи.

Данетц поднялся, шагнул к двери: «Хэш! Неси бумагу, чернила и перо!»

Барон ушел. Пленница сидела не шевелясь. Когда принесли бумагу, она старательно вывела:

«Громм, я полюбила другого. Уезжаю с ним. Прощай!

Спасенный тобой из когтей орлана менестрель».

На следующий день Милтина в сопровождении Хэша уехала в Колуи. Барон поручил эсквайру устроить певицу в королевский театр, найти верного человека, который будет опекать девушку и следить за каждым ее шагом. Для этих нужд выделил солидную сумму. На вопрос Хэша, не разыщет ли Эдуан свою возлюбленную в столице королевства, Данетц рассмеялся: «Герцогу не до путешествий теперь!»

Следующим после дуэли утром дом Эдуанов посетила леди Стоун. Глаза гостьи казались заплаканными, пальцы подрагивали, привычного слоя пудры на лице не было. Родимое пятнышко, которое Луззи обычно прятала, вовсе не портило ее, а делало особенной. Сестры Громма увидели невесту брата подавленной свалившимся горем. Она теперь не выглядела надменной куклой и такой нравилась им больше.

Герцогиня лежала у себя с головной болью, ее дочерям пришлось самим заниматься гостьей. Лирра и Ланна проводили леди Стоун в комнату раненого. Луззи впервые оказалась в спальне жениха, здесь ее волнение достигло предела. Девушка замерла, осматриваясь, как будто важно было, в какой обстановке умирает человек, доставивший ей столько неприятностей. Похоже, хозяин бывал здесь редко и не вносил никаких изменений с тех пор, когда комната принадлежала его отцу, выглядела спальня старомодно. Тяжелые бархатные занавеси цвета черненого серебра не пропускали солнечных лучей, серым шелком с вычурным золотистым рисунком были обиты стены, на той, что против окон, висели три картины знаменитого художника, изобразившего величайшие битвы королевства. Единственное, что здесь понравилось девушке, — добротный березовый паркет, выложенный красивым рисунком. В нем угадывался вкус герцогини Эдуан. Ну, может быть, еще кровать, которая сочеталась с мебелью в гостиной. Кровать стояла белым изголовьем к стене, с кресла рядом с ней свисало небрежно брошенное покрывало в тон штор, его, по-видимому, стягивали в спешке, да так и забыли.

Невеста присела на краешек, погладила лежащую поверх одеяла руку герцога. Больной не реагировал.

— Мне нужно немного воды, — не поворачивая головы, сказала Луззи, — распорядитесь.

Вскоре принесли кружку. Леди Стоун достала из кармана склянку, вылила содержимое в воду и отдала кружку младшей сестре Громма:

— Он должен это выпить.

Потом она достала крохотную коробочку, отстранившись, приоткрыла ее и поднесла к ноздрям раненого. Тот заморгал, резко отвернулся. Луззи спрятала коробочку, встала, предлагая Ланне напоить брата. Тот сделал несколько жадных глотков, откинулся на подушку и спросил:

— Что со мной?

— Вам надо одеться, — сообщила Луззи, не отвечая на вопрос, — скоро приедет священник, он обвенчает нас в домовой церкви.

Эдуан отрицательно покачал головой:

— Это невозможно. Простите, леди Стоун, я не могу быть вашим мужем.

— Хорошо. Я подожду, — сказала девушка и обратилась к Лирре и Ланне, — пригласите меня, когда он будет готов.

Сделав шага три к выходу, она вдруг вспомнила что-то важное, вернулась:

— Здесь письмо от известной вам певички, ваша светлость.

Она положила на кровать рядом с рукой Громма конверт и вышла.