Тайна Караидели - Кирей Мэргэн

— Э, Мидхат, скорей сюда! — позвал Иршат. — Ты знаешь, мы рыбака видели, того, ну…

— И я видел его! — ответил Мидхат. — Он белугой торгует.

— Белугой?

— Ну да.

— Так это ты, наверно, другого видел.

— Толстого.

— A-а! Ясно. А мы — длинного.

— Так, значит, они оба здесь промышляют!

— Скорее надо Фатиму найти!

— Пошли! Только давайте рассредоточимся, — предложил Юлай. — В разные стороны пойдем, тогда кто-нибудь из нас обязательно увидит Фатиму.

Так и сделали, «рассредоточились».

Мидхат, едва немного отдалился от своих друзей, натолкнулся на человека, который в последнее время просто-напросто не выходил у него из головы.

Это был не кто иной, как старик из палатки. Тот самый старик с бородкой, который все время ускользал и исчезал.

День необычайных встреч!..

Мидхат решил, что на этот раз во что бы то ни стало задержит проклятого старика. Но как? Ведь стоит отойти от него на шаг, и он скроется в толпе. А Мидхату нечего и думать о том, чтобы самому справиться со стариком. Старик он или не старик, а все-таки взрослый, а Мидхат хоть и молодой, да, пожалуй, слишком…

Однако произошло чудо.

В следующее мгновение Мидхат увидел Закирьяна.

С криком радости бросился он к бакенщику.

— Закирьян-агай, Закирьян-агай!.. — закричал он, но тут же спохватился: старик-то стоял совсем рядом и кричать было нельзя.

Нельзя было и говорить о старике в его присутствии.

— Который час? — спросил Мидхат не своим голосом, спросил только для того, чтобы что-то спросить. Чтобы старик не заподозрил, что Мидхат суетится потому, что хочет его задержать.

— Когда человек спрашивает, который час, — степенно отвечал бакенщик Закирьян, — он не должен так волноваться.

— Да… Но вы понимаете… Я опаздываю… Наши уже там… А я…

Закирьян улыбнулся и достал из нагрудного кармана часы с цепочкой.

— На моих часах марки «Павел Буре» без десяти два. Это значит, что сейчас именно столько. Ведь «Павел Буре» — это лучшие часы в мире. А мой «Павел Буре» — самый лучший из всех «Павлов Буре». Понял? «Павел Буре».

Бакенщик говорил медленно, словно взвешивая каждое слово. Мидхат прямо-таки с ума сходил, а Закирьян не торопился выслушивать его.

— Закирьян-агай, я погиб! — наконец перебил он бакенщика. — Погиб, погиб…

— Что такое опять случилось?

— Опаздываю! Опаздываю! — громко прокричал Мидхат и, встав на цыпочки, прошептал на ухо бакенщику: — Закирьян-агай, очень вас прошу, ну очень-очень, я сейчас сбегаю… а вы, вы последите, пожалуйста, за тем вон стариком… Хорошо?.. Я вернусь через две минуты…

Закирьян ухмыльнулся, кивнул головой в знак согласия, и Мидхат убежал.

Но следить за стариком Закирьяну не пришлось. Тот сам подошел к бакенщику и вежливо обратился к нему:

— Может, и мне скажете, сколько на ваших часах?

— Пэ-эжалста, — радушно отвечал Закирьян. — Без девяти два.

— Спасибо, — поклонился старик и вдруг спросил: — А не продадите ли вы свои часы?

— Часы? Продавать? А зачем? — пожал плечами Закирьян.

— Видите ли… — наклонил голову старик. — Я часовщик. И очень люблю фирму «Павел Буре». Были у меня когда-то часы этой фирмы, да вот всякое в жизни бывает — потерял. А такие старинные часы в магазине не купишь. Разве что по случаю. Вы уж извините, что я к вам с таким предложением.

— Ничего, ничего, — важно ответил Закирьян. Ему понравилось то, что старик хорошо отозвался о его часах. Он снова достал их, оглядел старика с головы до ног и проговорил: — Эти часы дорогие. Оч-чень дорого стоят!

— А сколько вы за них взяли бы?

— Сколько я взял бы? О-о-о! У вас, пожалуй, столько никогда и не бывало.

— А все-таки?

— Двести рублей! — ляпнул Закирьян и сам испугался названной огромной суммы.

Старик не спеша взял часы в руки, положил их в свой карман, спокойно и уверенно достал пачку денег и, отсчитав, протянул ее Закирьяну.

— Получите. Двести.

Закирьян посмотрел на него, как на сумасшедшего.

Но старик бы на вид вполне нормальный человек.

На какое-то мгновение взгляды покупателя и продавца встретились. Что-то странное уловил Закирьян в этом спокойном, но цепком взгляде и, не выдержав его, отвернулся.

— Всего хорошего, — сказал старик, приподнимая тюбетейку.

— Да, — невпопад ответил Закирьян.

Старик повернулся и ушел.

Карабаш и его сын

Надо ли говорить о новых переживаниях Мидхата, который опять упустил старика с бородкой?

Ребята спали еще крепким сном, когда Фатима встала и умылась прохладной утренней водой.

День обещал быть погожим. В этот утренний час хотелось Фатиме побыть наедине с собой, со своими мыслями.

Она взяла свою тетрадь, в которую записывала все интересные события, перелистала ее, затем вырвала чистую страницу и принялась писать новое письмо директору школы. Она писала, особенно не задумываясь, потому что, собственно говоря, все, что она хотела сказать, было уже продумано ею и взвешено. Слова будто бы сами ложились на бумагу:

«Здравствуйте, Рустам-агай!

Спасибо вам за ваше письмо.

Оно многому меня научило, а главное — успокоило.

Вообще-то дела идут у нас неплохо. Ребята многое узнали, многое повидали, услышали и записали. Наша «Партизанская книга» стала теперь богатой и интересной. Ребята стараются ничего не упустить, они увлечены походом и всем, что с ним связано, я бы даже сказала, что у них появился своеобразный азарт. Меня это радует.

Слышат ребята не только о героях, но и о тех людях, которые боролись против Советской власти.

Факты подобного рода всплывают каждый раз, когда мы раскрываем «Партизанскую книгу», чтобы сделать новую запись. Раньше мне казалось, что надо записывать как можно больше, записывать все, что удастся, — это исторический материал! Но потом подумала: а стоит ли забивать головы наших мальчишек и девчонок всеми этими сведениями?

Между тем жители едва ли не всех аулов, где мы побывали, непременно говорят, и говорят много, о главаре белой банды Карабаше и о его сыне, который таинственно исчез.

Ребята записывают, расспрашивают о подробностях. Что же я — должна все это пресекать? И как в этом случае объяснить ребятам, почему я пытаюсь скрыть от них половину правды?

Как же все-таки быть? Напишите, пожалуйста, Рустам-агай!

Для того чтобы мой вопрос выглядел конкретнее, коротко пишу вам о Карабаше.

Он орудовал в районах, по которым мы путешествуем, почти до двадцатого года. Сколотив свой разбойничий отряд, он совершал налеты на аулы, грабил население. Награбленное добро грабители возили продавать в Уфу, Челябинск и другие отдаленные города, чтобы не попадаться на глаза тем людям, которые были свидетелями их преступлений. Совершая свои разбойничьи набеги, Карабаш выдавал себя за представителя Советской власти. Раздобыв фальшивые документы, врывался в дома, производил обыски и уносил вещи.

Таким образом, он наносил двойной вред, настраивая людей против Советской власти.

«Трофеи» свои Карабаш не делил ни с кем. Говорят, даже и от сына родного прятал, хотя сын-то ведь вместе с ним ходил на грабежи. В конце концов Карабаша поймали. Сыну удалось скрыться. Было это в двадцатом году.

На следствии выяснилось, что настоящее имя Карабаша — Тахвитдин, сокращенно — Тахай. Судили его открытым судом. Народу пришло очень много. Люди были готовы разорвать его на куски.

Сын Карабаша, Сахай Тахаев, вовремя скрылся. Говорили, что до того, как попасть в отряд отца, он служил в Красной Армии. На суде Карабаш пытался воспользоваться этим, чтобы добиться снисхождения.

Карабаш был расстреляй.

Где сейчас его сын? Наверно, за границей. Или прячется где-нибудь».

Сабантуй

В ауле Кызылъяр путешественников ждал неожиданный сюрприз — сабантуй.

Сабантуй — это веселый народный праздник, который бывает у башкир в конце июня, после завершения весенних полевых работ. Во время сабантуя в одном из больших аулов собираются жители целого района и с самого утра до позднего вечера поют и танцуют, в игры разные играют, состязаются в беге и прыжках, устраивают скачки.

Вот и в Кызылъяре на обширной площади — майдане — собралось множество народу.

На самой середине майдана установили длинный шест, к верхушке которого крепко-накрепко привязаны были призовые полотенца, предназначенные для победителей — борцов, бегунов, прыгунов. Рядом с шестом возвышалась временно построенная трибуна из свежевыструганных досок. На трибуне стоял большой репродуктор, из которого время от времени доносился голос одного из членов сабантуйской комиссии, объявлявшего программу праздника и называвшего фамилии наиболее известных участников соревнований. Между объявлениями звучала музыка.