Враг из прошлого - Валерий Гусев

Мы пришли вовремя. Сеня Бернар уже стоял возле машины. Тетушка Тильда его провожала. И пихала ему в руки банку кофе. Он не мог ее взять. Потому что руки его были заняты. В одной руке трость, в другой все тот же пакетик.

Мы подошли к ним попрощаться. Он растянул губы в неохотной улыбке.

– Здравствуйте, – ни к селу ни к городу сказал Алешка. И достал откуда-то из своих джинсов, на которых все время расстегивалась молния, именной пистолет Матвеича.

– Ты что, дурак? – Сеня Бернар попятился и уперся спиной в машину. – Убери пушку!

– Лежать! – заорал Алешка. – Сидеть! К ноге! Сумку на землю!

Сеня Бернар послушно поставил сумку возле ноги.

– Дим, – Алешка держал нестреляющий пистолет двумя руками, – забери сумку и отдай тетушке Тильде.

Я так и сделал. В сумке был подсвечник. Не деревянный, раскрашенный под бронзу, – настоящий. Спер все-таки! Я отдал его тетушке. И она, как ни странно, все поняла. Взяла подсвечник и прижала его к груди. Потом высморкалась, заглянула в платочек – нет ли там чего лишнего, сложила зонтик в трость и ахнула им Сеню по башке.

– Это тебе от благодарных зрителей!

– Он этого достоин, – небрежно заметил Алешка.

Сеня, согнувшись вдвое, нырнул в машину и умчался.

– Зря мы его отпустили, – вздохнул я.

– Он далеко не уедет, – Алешка сунул пистолет за пояс. – Его встретят и обратно завернут.

– Я получила такое удово-о-о-льствие, – протянула тетушка Тильда. – А он еще и слабительное украл.

– Это я украл, – признался Алешка.

– У тебя тоже проблемы со стулом? – ахнула тетушка.

– Это не у меня. Это еще у одного врага человечества.

– А как же теперь Атосик?

Алешка немного смутился, а потом сказал:

– Матильда Львовна, вы их неправильно воспитываете. Им не лекарства нужны, а игры на свежем воздухе. Тогда у них не будет проблем ни со стулом, ни со столом. Вы поваляйтесь с ними на травке, попрыгайте через забор, полазайте по деревьям.

Тетушка Тильда посмотрела на него, подумала и сказала:

– Хорошо. Как-нибудь в другой раз. Попрыгаю через забор. Полазаю по крыше. Я этого достойна.

Мы вынесли во двор качалку, усадили тетушку и вволю набегались с Атосиком и Гамлетом. А тетушка очень нам завидовала в своей качалке под клетчатым пледом.

– Все! – сказал Алешка. – Пошли домой, окрошку варить.

Тут у меня даже закружилась голова от всех его заморочек.

– Подожди, – сказал я, – ты же какую-то окрошку подарил Лодочнику, в мисочке.

Алешка вздохнул:

– Это, Дим, была не окрошка в мисочке, а коньячок в бутылочке.

– Ты что! – Я прямо ахнул. – Матвеичев коньяк ему отдал? Этому окаянному негодяю?

Мне бы Алешкину выдержку. Он и глазом не моргнул.

– А что? Мне его так жалко стало. Морковкин на него ругается, вся жизнь у него прошла в тюрьме, а сейчас его опять посадят. Человек он одинокий. Должен же кто-то его пожалеть.

Это уже какие-то новые песни.

– Матвеич обидится.

– Спасибо скажет.

– И папа обидится.

– И папа спасибо скажет.

Вот и поговори с ним.

– А мама что скажет? – последний довод.

– Мама скажет: из двух сыновей один всегда самый умный, а другой… самый старший.

Самый старший дал самому умному подзатыльник.

– Это не аргумент, – вмешалась тетушка Тильда.

– А зонтиком по башке – аргумент? – засмеялся Алешка.

– Это суровое возмездие.

Меня тревожила наступающая ночь. Алешка был безмятежен. Он, наверное, надеялся, что скоро приедет папа. Или еще на что-то. Но папа пока не приехал и даже не позвонил.

А тьма вокруг сгущалась.

Помню, как-то в далеком детстве я читал какую-то старинную книгу. И там говорилось, что был такой обычай: непримиримые враги, обнажив шпаги, сражались в темном подземелье. Они не видели друг друга, только слышали шорох шагов и тяжелое дыхание противника. Они наносили в темноту удары шпагой. Иногда – в пустоту, иногда – в живое тело врага. И было такое поверье, что в этой дуэли во мраке побеждает тот, кто честен и прав.

Я об этом вспомнил, потому что мне показалось, будто все это время мы вслепую тыкали шпагой в темном подвале. Правда, тут же мне подумалось, что у младшего брата в левой руке был маленький фонарик. Как у Комарика в «Мухе-цокотухе».

– Вари окрошку! – распорядился Алешка. – Я такой голодный.

– Молнию поддерни, – посоветовал я. – И проверь сигнализацию.

– Фиг с ней! Никто сегодня не припрется. Если только папа. Со своими операми.

Старший брат послушался умного.

Окрошку варить не надо. Она готовится за десять минут. Я принес в кают-компанию всю кастрюлю, чтобы не бегать на кухню за добавкой.

– Изуми-и-и!.. – сказал Алешка, отставив первую тарелку. – Но малова-а-а!..

Мы навернули еще по тарелке.

– Лех, – спросил я, – а почему ты думаешь, что Ганс не придет сегодня ночью поджигать дом?

– А он очень занят, Дим. Я его загрузил.

– Коньяк пьет?

Тут последовал неожиданный ответ:

– Уже не пьет. Уже бегает. Дим, надо папе и Матвеичу окрошки оставить.

– А что тут оставлять? – Я наклонил кастрюлю. – Тут одна тарелка осталась.

– Интересно – кто ее достоин?

Мы уснули, полные до краев окрошки и гордые за расправу с Марковским. И уверенные в том, что все опасности нам уже не грозят.

И ошиблись. Глубокой ночью у калитки грохнула хлопушка.

– Папенька прибыли, – сквозь сон пробормотал Алешка и сел на своем рундуке. – Опять штаны надевать надо.

Пока мы оделись и, булькая окрошкой в животах, спустились вниз, там уже топталась целая команда приехавших. Матвеич и папа отряхивались от конфетти, а двое оперативников посмеивались, убирая пистолеты в подплечники.

– А чего вы приехали? – спросил Алешка. – На готовенькое?

– Штаны застегни, – сказал папа.

– Сеню привезли? – спросил Алешка.

– В машине сидит.

– Плачет? Вы ему не верьте. Это он заказал Гансу ограбить квартиру гражданина О.

– Великий артист, – усмехнулся Матвеич.

– Он не великий артист, он мелкий жулик, – сказал я. – Он у Матильды подсвечник чуть не украл.

– Разберемся, – пообещал папа. – Возьмем Ганса и разберемся. – Он достал мобильник и что-то там приказал. А потом спросил меня: – Поесть что-нибудь найдется?

– Окрошка была, – неуверенно ответил я. – Но Алешка…

– Понятно, – кивнул папа. – То-то у него джинсы на пузе не сходятся.

– Я вам яичницу сделаю.

Молодые опера обрадовались:

– С колбасой или с салом?

– С солью, – сказал Алешка. – У Матвеича соли до фига. Девать некуда.

После яичницы мы услышали на берегу фырканье катера.

– И мы с вами, – строго заявил Алешка.

– Во втором эшелоне, – сказал папа.

Уже светало, когда милицейский катер подошел к причалу лодочной станции.

– Извините, – сказали опера и отодвинули в сторону Матвеича и папу. – Это наша работа.

Они вскочили на причал, вышибли дверь и ворвались в дом. И вышли оттуда с пустыми руками. Рванулись в мастерскую. Тоже пусто.

– Неужели ушел? – огорченно покачал головой Матвеич.

– Он в туалете, – сказал Алешка.

Опера его услышали. Подбежали к туалету, и один из них, с юмором, закричал:

– Выходи, Леопольд! Выходи, подлый трус!

– Он не может, – сказал я. – Он заболел. У него насморк.

– В попе, – хихикнул Алешка.

Глава XV

«Мы этого достойны!»

Когда тетушка Тильда узнала о том, что Алешка влил в коньяк слабительное из бутылочки на подоконнике, то сначала пришла в ужас, а потом долго смеялась:

– Это изуми-и-и!.. Алекс, мне это средство принесла наша молочница Фрося. Его дают крупному рогатому скоту.

– В виде коров? – сумрачно уточнил Алешка.

– По чайной ложечке на ведро воды. Атосику я давала по одной капле. А ты булькнул весь пузырек.

– Зато с гарантией, – сказал я.

– Федор Матвеич не обиделся за свой коньяк?

– Нет, он до сих пор смеется.

– А за столом, – добавил я, – садится на всякий случай подальше от Алешки. Он его террористом называет.

– Да… А Сеню мне все-таки жалко. Он в молодости был хороший актер. А потом немного зазнался, перестал работать над собой и занялся всякими махинациями. Жалко мне его…

– А вы знаете, Матильда Львовна, – сказал папа, – что на одном из допросов он написал на вас жалобу за нанесение побоев твердым предметом?

Алешка хихикнул:

– А Ганс на меня жалобу не написал? За нанесение ущерба здоровью с помощью жидкого предмета?

– Ему сейчас не до этого. Он вовсю отбивается от предъявленных ему обвинений в нескольких кражах.

– И называет тебя фашистом? – спросил Алешка.

– Называет. И грозится отомстить.

Алешка опять хихикнул:

– Ага, он Матвеичу уже отомстил. Не сходя с горшка.

– Алекс! – Тетушка Матильда стукнула зонтиком в пол. – Что за выражения. Мне, конечно, от фонаря…

– До лампочки, – поправил Алешка.

– Мне, конечно, от лампочки, но ты должен следить за своей речью. И не засорять ее всякими глупыми словами. Врубился? Или как это… въехал?