Самоубийство: сборник общественных, философских и критических статей - Епископ Михаил
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Быть может, были правы те, которые находили, что газетам не следовало бы слишком поддерживать практику самоубийств постоянными о них публикациями.
III.
И все-таки я не вижу, как бороться со злом. Эти беглые отрывки должны появиться в сборнике, для которого написаны специальные статьи на ту же тему, но я не знал содержания этих статей. Все, что я мог бы прибавить к сказанному, заключается в следующем.
Причины самоубийств, лежащие в социальных условиях, — одно, и я их вообще не думал рассматривать, но есть и такие причины, которые имеют характер чисто культурный — в идеях и настроениях общественной среды. Человек иногда убивает себя не потому, что положение его сделалось безвыходным, а потому, что при подобных обстоятельствах многие другие так поступали. В юношеском возрасте подобные случаи, кажется, особенно часты. Против внушений, производимых постоянно подавляемыми примерами, бороться можно только внушениями, но, конечно, не в смысле морализирования и устрашений.
Христианство объявило самоубийство грехом, но это, как известно, не останавливает руку очень многих самоубийц, знающих, что это — грех и тем не менее сознательно его совершающих. С точки зрения независимой этики трудно было бы и придумать какие-либо доводы против лишения себя жизни, которые были бы неопровержимы для людей, решившихся на самоубийство: все это были бы только одни жалкие слова. Общество может посредством уголовного закона запретить отнимать жизнь у других и наказывает за преступление этого закона, но если и само оно не имеет права отнимать жизнь у людей под видом смертной казни, то во имя свободы человеческой личности, в себе самой носящей цель самого существования, не имеет права и запрещать кому бы то ни было распоряжаться своею жизнью: недаром самоубийство, как особый вид преступления, исключено почти из всех уголовных кодексов Западной Европы. Да и чем устрашить самоубийцу? Отказом в христианском погребении? Но ведь многих не устрашает судьба души в загробном мире, не то, что судьба тела, обреченного на гниение.
Каждому из них известны случаи, когда люди, нанесшие себе смертельную рану или принявшие сильно действующий яд, сразу не умирали и пред смертью умоляли их спасти, раскаивались в своем поступке, говорили, что хотят жить, жить, жить. Такие случаи не могут не производить сильного впечатления, не внушать сомнения импульсивной молодежи. Еще более для развития задерживающих мотивов могло бы иметь значение, если бы люди, покушавшиеся на самоубийство и оставшиеся в живых, с своей стороны знакомили других со своими переживаниями. Я твердо убежден, что если бы большая часть покушений на самоубийство среди, напр., учащейся молодежи не оканчивались смертью покушавшихся, все они потом продолжали бы жить и находили бы, что жить стоит и нужно, пока смерть не придет сама собою. Если это соображение имеет хоть самую малую степень вероятности, им нельзя, думается мне, пренебрегать, хотя бы у нас и не было полной уверенности, что средство окажется более или менее действительным. Утопающий хватается и за соломинку.
Социальные причины увеличения числа самоубийств сами по себе, культурные условия — тоже особая статья, но нужно действовать и на индивидуальную психику. Примеры покушений на самоубийство, не сразу прекращавших жизнь, а оставлявших достаточно времени для того, чтобы человек стал сожалеть о своем поступке и страстно желать жить, и особенно примеры покушений неудавшихся, после которых люди продолжали жить целые годы и десятки лет, нисколько не жалея, что не умерли, и даже радуясь, что остались живы, — такие примеры должны быть противопоставлены тем, которые действуют, когда люди умирают, оставив стереотипные записочки с просьбами никого в смерти их не винить или с заявлениями о разочаровании в жизни.
Принятие и непринятие мира.
(Отрывок из книги „О смысле жизни“).1
Иванов-Разумник
...Если жизнь обладает субъективной осмысленностью, то мир может быть принят нами; но отсюда еще далеко до утверждения, что он должен быть принят нами. Доказать этого нельзя; здесь логика бессильна; здесь область психологии, а не логики.
Если бы жизнь имела объективный смысл, то тогда и только тогда была бы возможность оправдания мирового зла. Это прекрасно понимают все сторонники мистической теории прогресса. Они рассуждают так: для того, чтобы мировое зло могло быть оправдано, жизнь человека и человечества должна иметь объективный смысл, выявляющийся в области нуменальнаго; следовательно, жизнь имеет объективный смысл... Почему „следовательно“? Потому, что мировое зло должно быть оправдано, — такова твердая вера последователей мистической теории прогресса. Мы не обладаем этой верой, а потому и выводы наши получают совсем иное направление. Мы приходим к мысли о субъективной осмысленности жизни, а отсюда и к ясному сознанию, что мировое зло не может быть оправдано.
Жизнь субъективно осмыслена; цель ее в настоящем; цель эта и критерий субъективной осмысленности жизни заключается в полноте бытия. Все это прекрасно, но вот перед нами трупик утонувшего шестилетнего мальчика Василия, черненького и тихонького сына Василия Фивейскаго; вот другой мальчик, затравленный собаками зверя-помещика; вот убитый камнем сын Человека, с золотыми, как солнечные лучи, кудрями; вот перед нами все жертвы случайностей, суеверия, инквизиции, Филиппа II; вот, наконец, все ужасы наших дней, нисколько не уступающие ни Филиппу II, ни инквизиции... Чем все это может быть оправдано? — Ничем. Надо иметь мужество прямо взглянуть в глаза правде и твердо идти до конца по пути „свирепейшей имманенции“.
Нет в мире мысли, нет в мире силы, которая могла бы оправдать мировое зло; если бы даже такое оправдание было возможно в области трансцендентного, то я заранее отказываюсь от него и почтительнейше возвращаю Господу Богу билет на право входа в мировую гармонию, — так говорил Иван Карамазов. Вместе с ним мы раз навсегда категорически отказываемся от трансцендентных утешений и остаемся в области;
