Привал странников - Анатолий Степанов

— Что ты у него купила, Дуся?

— Не понимаю, о чем вы, Александр Иваныч.

— Ого, официально, как на допросе! И сразу с отказа. А если шмон с понятыми? Если найду? Соучастницей пущу, Дуся.

Дуся тут же уронила слезу. Крупную, умелую. Смирнов ждал. Она достала из рукава кофты платочек, промокнула глаза, и высморкалась.

— Ничего я у него не покупала. В залог взяла.

— Покажи.

Она выдвинула денежный ящичек и положила на стойку кольцо с зеленым камнем. Подошел Казарян, глянул на кольцо через Сашино плечо, удивился:

— Вполне приличный изумруд. Вполне, вполне.

— Изумруд, не изумруд, а на золоте — проба.

— Сколько ты ему за кольцо отвалила? — ласково спросил Александр.

— Я не покупала, я в залог. Сто пятьдесят ему налила.

— Ты мне зубы не заговаривай. Сколько?

— Двести рублей.

— Вот и ладушки. А теперь — по порядку, и не торопись, с подробностями.

Не впервой. Дуся рассказывала, как под протокол.

— Часов в двенадцать явился. Тихий такой, спокойный. Постоял в дверях, осмотрелся — и ко мне. "Дусенька, — говорит, — край. Срочно к сестре ехать надо, а, как на грех, ни копейки. Возьми у меня кольцо, последнюю память о матери. Слезами обливаюсь, но продаю". Столковались на двух сотнях. Я ему сто пятьдесят налила и кружку пива. Отошел он к столику, за которым Кащей стоял, выпил свои сто пятьдесят, поговорили они с Кащеем и ушли. Все.

— Чемодан при нем был? — задал первый вопрос Александр.

— Явился-то без чемодана. А потом, когда они вышли, я в окно глянула. Вижу: с чемоданом идет. Значит, в тамбуре его оставлял.

— Кащей — это Серафим Прохоров?

— Он самый, Санечка.

— Совсем, что ли, спился?

— Пьет, сильно пьет.

— А живет все там же, на Красноармейской?

— Там же, там же. Напротив ильюшинской шарашки.

Хоть и тихо говорила Дуся, но при словах "ильюшинская шарашка" инженеры быстро подняли головы от кружек и опасливо осмотрелись.

— Наказала ты себя на двести рублей, — сказал Александр, взял со стойки кольцо и осторожно спрятал его во внутренний карман. — Тронулись, Рома.

…На углу Красноармейской возвышалось монументальное здание клуба летчиков — бывший ресторан сомнительной репутации "Эльдорадо". Напротив соперничало с ним шиком конструктивистское чудо — жилой дом работников авиации, в первом этаже которого находился гастроном. Заглянули туда. В винном отделе Смирнов спросил:

— Кащей сегодня водку брал?

— А когда он ее не берет? — вопросом на вопрос ответила ленивая продавщица.

— Сколько бутылок взял?

— А кто ты такой, чтобы тебе отвечать? — не могла перейти на ответы женщина.

Вопросами отделывалась. Александр развернул удостоверение, показал. Продавщица с удовлетворением усмехнулась:

— Достукался, значит. Три поллитры он взял. И не сучка, а "Московской".

— Гуляет, выходит. Ну, будь здорова, тетка! — пожелал ей Александр и двинулся к выходу. Примолкнувший Казарян уважительно двинулся за ним.

Во дворе кащеевского дома женщина рубила дрова.

— Серафим дома? — спросил Смирнов.

Женщина разогнулась, воткнула топор в колоду, заправила под платок высыпавшиеся из-под него волосы и ответила недобро:

— Где ж ему быть? Если не в пивной, то дома.

— Как к нему пройти?

— По лестнице на второй этаж. Вторая комната направо.

Казарян переложил пистолет в карман.

— Что ж, правильно, — кивнул Смирнов, но свой оставил под мышкой. Начнем, помолясь.

Казарян резким ударом ноги открыл дверь и влетел в комнату. Следом за ним в помещение вошел Смирнов и прикрыл за собой дверь.

За столом сидели двое, распивали. Но сейчас отвлеклись от хорошего занятия: смотрели на вошедших.

— Оружие на пол! — приказал Смирнов.

Кащей молчал, улыбался длинной застывшей улыбкой.

Второй ответил спокойно:

— Оружия никогда не ношу. Мне отягчающих не надо.

— Пощупай его, Казарян.

— Встать! — велел Казарян, и неизвестный гражданин послушно поднялся. Под мышками, под ремнем спереди и сзади, по карманам, в промежности, по голенищам скоро и умело проверил Роман и доложил, что не врет неизвестный. Пусто.

Смирнов демонстративно, так, чтобы все видели, переложил пистолет, ногой придвинул к двери табуретку, сел на нее, не вынимая руки из кармана, распорядился:

— Иди позвони, Рома! Чтобы сразу подавали.

Роман вмиг ссыпался по лестнице. Не снимая с лица улыбки, Кащей сказал:

— А я тебя помню, Александр.

— Я тебя тоже, Серафим Николаевич.

— Выходит, вора из тебя не получилось, и ты решил в цветные перекраситься.

— Выходит так, Кащей.

Разговор иссяк. Маялись в ожидании. Первым не выдержал неизвестный гражданин:

— За что тормознул, начальник?

— За кражу квартиры на Скаковой.

— Ошибка вышла, начальник. Не был я там и знать ничего не знаю.

— Зато я знаю.

— Вещички-то нашел, начальник?

— Не искал пока.

— Вещичек нет, и кражи нет, начальник.

— А мне много не надо, по малости обойдусь. Одного колечка от Дуськи хватит.

Теперь все замолчали окончательно. Бывал в таких норах Смирнов, и часто бывал. Нищета закоренелого пьянства: неубранная кровать, грязное тряпье вместо постельного белья, взлохмаченное, как в бурю; подобранная на помойке мебель: разномастные табуретки, кухонная тумбочка с сортирным деревянным запором вместо стола. Господи, а запах! Пахло прокисшим алкоголем, нечистым потом, перебродившей помойкой.

Зашумела под окном машина: Казарян загонял ее прямо во двор.

— Пойдемте, граждане, — буднично сказал Александр.

— А я-то зачем? — спросил Кащей.

— Для порядка, — ответил Александр, и все трое спустились по лестнице.

Кащей и гражданин привычно направились к распахнутым дверцам "воронка".

— Не торопитесь, граждане, чистым, свежим воздухом подышим, — сказал Александр и оглядел двор. — В кащеевский сарай вы его не поставили, не дураки, в чужие — опасно, под замками они, да и заметить могут, за поленницами, ясное дело, не спрячешь. Вот что, Рома. Переверни-ка собачью будку.

Казарян поднатужился и перевернул конуру. Конура встала на бок и обнаружила старый фибровый чемодан.

Смирнов поднялся к себе в кабинет. За ним как привязанный плелся Казарян.

— У тебя что, дел нет? — спросил Александр, усаживаясь. Роман сел напротив, устало растер ладонями лицо.

— Саня, расскажи, как это ты сделал?

— Ты же видел.

— Видел, но почему именно так? Почему сразу в цвет?

— Все примитивно, Рома, как обезьянья задница.

— Не прибедняйся. Ты — великий сыщик, Саня.

Смирнов тихо засмеялся и смеялся долго. Потом сказал:

— Я — бывшая шпана, Роман. Я с московской окраины. Я такой же, как они. И поэтому мне не надо залезать в их шкуру, чтобы представить себе, как они могут действовать. Мысленно я просто действовал в этих обстоятельствах.

— И как ты действовал в сегодняшних обстоятельствах?

— Действовал все-таки он. Когда я увидел до капли выжатый графинчик, то понял, что маэстро с сильнейшего бодуна. Просто так выпить на работе профессионал себе не позволит. А то, что в квартире писателя действовал профессионал, понятно с первого взгляда. На скачок, Рома, он пошел непохмеленным, с нервишками врастопырку, — такого тоже просто так не бывает. Значит, вчера пропил все до копейки. Квартира без наводки тоже выбрана безошибочно. Следовательно, он или местный, или очень хорошо знает этот район.

И вот он собирает вещички и выходит с чемоданом. Денег по-прежнему нет, а душа горит, писательские сто граммов ему — как слону дробинка. На что выпить? Надо реализовать взятое по мелочам. У Белорусского вокзала суета, народу полно, товар спокойно не предложишь, да и милиция там постоянно. Беговая — слишком близко. Лучшее место — пивная на аллеях, к тому же известно, что Дуська по-тихому принимает товар. Нешумно, народу мало, подходы хорошо просматриваются, чуть что — можно задним ходом уйти в эльдорадовские переулки, где хрен его найдешь. И он туда отправился. А потом отправились и мы.

— Железная логика! — восхитился Казарян.

— Логика, Рома, появилась задним числом. Сейчас, когда я вслух рассуждаю. А тогда просто шел, как лунатик, его путем, и все.

— Завидую тебе, Саня.

— А я тебе. Конечно, в таких случаях тебе, Рома, будет труднее, чем мне. Хоть и путался ты с приблатненными, но ты — интеллигентный, воспитанный, с хорошо тренированным мышлением человек. Ты мыслишь глубже, остроумней, масштабнее. Со временем ты будешь моим начальником.

Теперь засмеялся Казарян.

— Ты что ржешь, будущий начальник?

— Потому что смешно. Зря ты жалуешься на несовершенство своего мыслительного аппарата.

Без стука в кабинет вошел Сам. Смирнов и Казарян вскочили.