Сожженые мосты ч.6 (СИ,с иллюстрациями) - Александр Маркьянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как интересно… Вы даете мне задачу, которую я не могу отказаться решать, хотя бы из чувства профессиональной гордости.
Сэр Джеффри улыбнулся
— На это и рассчитано, сэр. Я тоже кое-что понимаю в психотехнике.
— Да, да… Хорошо. Тогда я, прежде всего, попробую поставить себя на место психотестера с противоположной стороны. У него есть ограничения?
— Какого рода?
— Например — на количество исходного материала.
— Нет. Выбор предельно широк.
— Интересно… на схему тестирования?
— Любые законные методы, включая полиграф, тест Роршаха и все остальное.
— Интересно, интересно… Тогда бы я прежде всего обратил внимание на людей с сангвиническим типом характера. В них присутствуют эмоции, но их в меру, не чересчур много. Они деятельны в отличие от меланхоликов и сначала думают и только потом делают — в отличие от холериков. Это охрана?
— Простите?
— Люди, которых тестируем — это охрана?
— Да. Плюс кое-какие категории обслуги — например, экипаж личного самолета.
— Пилоты… Это еще интереснее, они проходят предполетный контроль. Значит, проблема, которую мы создадим, должна нарастать лавинообразно. Очень интересно. Ищите сангвиников, сэр Джеффри, других не будет. Идеально — сангвиников с холерическими чертами. Мой человек просмотрит их — а потом мы сделаем окончательный выбор и начнем работать уже целенаправленно.
Когда это все началось? В Крыму? В Сочи? В Константинополе? Или в Гельсингфорсе, куда он, дурак отправил ее на отдых.
— К лучшему другу, бля!
Он даже сам не заметил, как сказал это вслух. Понял — только тогда, когда увидел, что на него смотрят. Опустил голову — забудут.
Черт… как хочется выпить… Но нельзя.
Интересно, этот ублюдок кому-то разболтал. Может, кто-то из тех, кто сейчас смотрел на него — смотрел со скрытым злорадством: что, мол, получил — модный мужской аксессуар наступающего осеннего сезона?
Ветвистые рога!
Правду говорят, что поздняя любовь — самая крепкая. Не говорят только — насколько крепкая.
Они познакомились в Крыму, и произошло это совершенно случайно. Потом, он долго вспоминал тот день. По условиям трудового контракта с авиакомпанией — он был тогда главным летчиком-инструктором в одной из авиакомпаний страны, его еще не пригласили в ОАЧ — ему полагался двадцатиоднодневный оплачиваемый тур за счет авиакомпании в любой дом отдыха в пределах Российской Империи. На сей раз, он выбрал Крым — в Гельсингфорсе, в шхерах отдыхать и ловить рыбу надоело, в Одессе был слишком много отдыхающих, а в Константинополь с наступлением лета перебирался весь двор, и об отдыхе в этом городе можно было забыть. А Крым — с одной стороны Черное море, недалеко Одесса, куда можно скататься на прогулочном теплоходике, с другой стороны — несмотря на обилие вилл и имений на берегу есть еще места, где не ступала нога человека, есть…
Тогда он встал в шесть часов утра — проклятая привычка, въевшаяся в кожу еще с армии. Шесть ноль-ноль — подъем! Шесть ноль-ноль — подъем! Санаторий весь спит — а у него подъем, видите ли. Он и заказал себе номер на первом этаже — чтобы никого не беспокоить своими подъемами. Надев старые, разношенные, еще с армейских времен оставшиеся треники, сунув ноги в кеды, он перескочил через перила балкона (ругались, что он затоптал цветы под окном, хоть он и делал это исключительно из благих побуждений, чтобы никого не будить своими подъемами) — и скользящим, волчьим бегом побежал по тропе. Это был его первый день — из двадцати одного.
Солнце еще толком не встало, но было уже и не темно. Это был совершенно особенный момент — когда всем вокруг светлеет, но свет не прямой, он исходит из-за горизонта и все вокруг замирает в предчувствии первых солнечных лучей. Все на какие-то мгновения становится серым, призрачным.
Он бежал по аллее, замощенной речным песком, отсчитывая в уме темп бега, примитивный речитатив, позволяющий втянуться. Это тоже было с армии — военные авиаторы относились к армии и вынуждены были вместе со всеми сдавать армейский общефизический тест, включающий в себя кросс пять километров по пересеченной местности. Вот и умирали на маршруте гордые летуны-авиаторы, многие из которых были в хороших званиях, в авиации продвигались быстро, там были надбавки за опасность и в жаловании и в очередности званий. И не было для рядового пехотинца большего наслаждения — чем смотреть на полумертвого авиатора, полковника, который, шатаясь и еле переставляя ноги, бежит к финишу.
Из ВВС он ушел глупо, по случайности — облетывали новый истребитель, и при резком маневре у него начал начало разрушаться правое крыло. Руководитель полетов просек вовремя, заорал, забыв про дисциплину радиосвязи "Восьмому — приказываю прыгать!" — но внизу был аэродром, были летчики и были другие самолеты. Хуже того — были бомбардировщики, готовящиеся выполнять задания с боевыми стрельбами. Он отвел самолет в сторону и только тогда рванул рычаг катапульты — на неуправляемом, уже беспорядочно кувыркающемся самолете. Приземлился плохо — высота были недостаточной, а самолет — поврежденным и не слушающимся управления. Хорошо хоть выздоровел, однако приговор ВВК[22] был суров: к полетам на всех типах реактивной боевой авиации не годен. Либо — уходи на разведчики, самолеты ДРЛО или транспортники, либо механиком, либо на штабную работу. Он ушел совсем — потому что в ВВС больше себя не представлял.
Как потом оказалось, в числе прочих готовящихся к учебному бомбометанию бомбардировщиков, был и самолет, командиром которого был тогда еще наследник престола, цесаревич Александр. Он дослуживал последний год, и учения эти для него были тоже — последними. Мужественного летчика, отказавшегося, несмотря на приказ руководителя полетов катапультироваться и отведшего самолет в сторону от летного поля он запомнил. Потом много лет спустя, его имя случайно попадется в числе прочих, в бумагах, поданных на подпись теперь уже Императору Александру Пятому. Через два дня ему придет конверт — отправителем будет Собственная, Его Императорского Величества Канцелярия. Но это все будет потом…
А пока — а пока он просто бежал, наслаждаясь предрассветным покоем и тишиной, с наслаждением чувствуя, как пружинит под ногами речной песок, коим была посыпана дорожка, как в легкие врывается исполненный запаха моря и сосновой смолы свежий ночной воздух. Здесь раньше была одна из резиденций одного из Великих князей старой ветви династии. Потом ветвь династии у руля сменилась, Министерство уделов больше не стало финансировать разгульную жизнь всех Романовых без исключения — и наследники Великого князя продали фамильный особняк крупному товариществу на вере. Товарищество оставило сад, спуск к воде и пристань, снесла старый особняк и воздвигла на его месте модерновую десятиэтажку санатория.
Не сбавляя темпа, он одним махом перескочил через невысокую живую изгородь — мало кто в его сорок лет способен был на такое — петляя, начал спускаться по извилистой, каменистой тропинке к пляжу. Он любил бегать по колено в воде — песок и водная толща давали отличную дополнительную нагрузку при беге. Ни разу даже не поскользнувшись, он выбежал на короткий, каменистый пляж у пристани и…
Она походила на русалку, выходящую из морской пены — такое сравнение пришло ему в голову. Он остановился — как рысак на полном скаку — а она какое-то время не видела его. Потом, услышав, или почувствовав что-то, повернулась, вскрикнула, присела в воду. А он стоял как дурак — и пытался привести растрепанные мысли в порядок…
— Ты кто?
Она не ответила, прячась в воде.
— Кто ты? Не бойся, скажи. Я Андрей.
— Варя…
— Варя… Ну, вылезай из воды, Варя…
— Я боюсь…
Он понял не сразу. Потом дошло — огляделся, подобрал с мокрой гальки купальник, бросил его в воду, близко к ней. Девушка начала одеваться, со страхом поглядывая на него.
— Ты не бойся. Выходи. Я не кусаюсь.
— Я все равно боюсь…
— Господи… Ну, хочешь, я отвернусь. Все. Не смотрю…
Шлепанье босых ног было ему ответом. Он честно не подсматривал — пока оно не затихло где-то вдали. Потом он совершил свою обычную пробежку — и вдруг понял, что не может забыть встретившуюся ему русалку.
На поиски он затратил пять дней. Но все-же нашел. Ее звали Вероника, Ника. Богиня победы. Родом из Киева. Когда они познакомились, ей было семнадцать. Ему — сорок.
Очередная фотография возникла из серых глубин экрана, замерла в неподвижности. Одна из десятка уже просмотренных за сегодня.
— Волынцев Андрей Борисович, сорок четыре года. Майор ВВС в отставке, летчик-истребитель, летчик-снайпер. Уволен из рядов ВВС, в связи с негодностью к летной работе на боевых реактивных самолетах, награжден Летным крестом первой степени за проявленное мужество. Летчик-инструктор, потом старший летчик-инструктор с правом принимать экзамены на классность в авиакомпании Слава. С одна тысяча девятьсот девяносто седьмого года — личный пилот Его Величества, Императора Александра, принят на эту должность по настоянию самого Императора. Причины этого — неизвестны. Командир первого экипажа Особой авиаэскадрильи.