Обитель теней - Средневековые убийцы

— Вот что бывает, если впустить аспида в свою среду!

В словах настоятеля сквозила горечь, смешанная с торжеством. Его переполняла ненависть к евреям и их заведомо мерзостным обычаям. Фалконер поджал губы, сдерживая рвавшийся с них резкий ответ. Если он хочет чем-то помочь Мартину, сейчас не время пререкаться с настоятелем. Для решения этой задачи превращение его во врага нецелесообразно. Кроме того, если каким-то чудом убийца — не Мартин, то это наверняка кто-то из монастырских. Настоятеля тоже нельзя исключать.

Настоятель тронул Фалконера за плечо, прервав его размышления.

— Я пройду вперед и позабочусь, чтобы тело Эйдо положили в боковой часовне. Не посторожишь ли ты снаружи, когда брат Томас запрет дверь? Мальчишку можно оставить здесь, пока не решим, что с ним делать.

Фалконер кивнул, хоть и не собирался долго торчать под закрытой дверью. Если заполучить ключ, будет время спокойно расспросить Мартина, а также и время внимательнее осмотреть погреба, в надежде отыскать разгадку мучившей его головоломки. Он задумался, где теперь Сафира и знает ли уже, что ее сына обвиняют в убийстве.

Оставив Мартина в глубине погреба, он вместе с настоятелем прошел к лестнице. Оба поднялись по ступенькам. Выходя, Фалконер предложил:

— Дай мне ключ, брат Майкл, я сам запру дверь. У тебя заняты руки.

Келарь поморщился, не желая расставаться с одним из своих ключей, однако руки у него действительно были заняты ногами мертвого Эйдо, а потому Фалконеру не составило труда отцепить у него с пояса большое кольцо с ключами. Келарь крякнул, чуть не выпустив тело.

— Это…

— Большой ржавый. Да, я заметил.

Пока монахи укладывали мертвого на груду сложенных в углу плетенок, Фалконер успел запереть замок и отцепить ключ от связки. Брат Майкл рысцой вернулся к нему, чтобы возвратить свое сокровище, но один ключ уже благополучно покоился в кошеле у магистра. Проследовав за монахами через склад, Фалконер остановился на юго-западном углу крытой галереи. Он проводил взглядом маленькую похоронную процессию, степенно удалявшуюся вдоль колоннады к боковой двери в церковь. Когда отблеск их свечей исчез, он взглянул на небо. В облачном небе уже показался тонкий серебряный серпик луны. Ливень прекратился, только легкая морось порой брызгала на болота, и отблески молний все еще освещали землю вдали. Очень далеко, над широкой ленивой рекой Темзой рокотал гром.

— Сафира, — тихонько окликнул Фалконер в надежде, что женщина затаилась в тени.

Не получив ответа, он позвал громче:

— Сафира!

Возможно, она решила, что на самодельных носилках несут ее сына, и последовала за ним в церковь? Как бы то ни было, Фалконер не мог больше терять времени. Он торопливо вернулся к двери погреба, открыл его украденным ключом и прошел внутрь, заперев за собой дверь. Спускаясь по ступеням, он, чтобы не напугать мальчика, окликнул:

— Мартин…

Тишина. Внизу он заговорил снова, уже громче:

— Менахем, я твой друг. Я знаком с твоей матерью, Сафирой.

Мальчик не отозвался даже на имя матери, и Фалконер забеспокоился. Что если Мартин успел что-то сделать с собой? Молясь в душе, чтобы с ним не случилось беды, Фалконер прошел во второй отсек. Там было пусто. Первое, что пришло ему в голову: Мартин затаился в первом погребе, чтобы перехитрить магистра. Может, он надеялся, что тот оставит дверь незапертой и даст ему возможность удрать? Уильям быстро развернулся и осветил первый отсек. Гнилые бочки, которые он осматривал совсем недавно, стояли на месте, но человеку здесь негде было спрятаться. Для полной уверенности Фалконер посветил фонарем в каждую из стенных ниш. Никого. Мартин пропал.

Фалконер стоял посреди погреба. Ему постоянно казалось, что мальчик держится у него за спиной, передвигаясь при каждом его движении. Он едва удержался, чтобы не завертеться на месте. Не он ли недавно с гордостью заявил настоятелю, что, если исключить невозможное, оставшееся невероятное превращается в истину? Но если невозможно, чтобы Мартин прошел сквозь каменные стены, какая невероятная истина остается?

Он принялся за тщательный осмотр погребов, светя фонарем во все углы. С самого начала магистр заметил, что погреб представляет собой большое сводчатое помещение, разгороженное на части прочной стеной. В первой, прямоугольной его части, в стенах темнели ниши, где могли храниться как мощи, так и провизия. Вероятно, такие полки были устроены ради зашиты от сырости, не то все добро, сложенное на пол, быстро прогнило бы, как прогнили вот эти пустые бочки, давно лишившиеся своего содержимого. Отсюда Фалконер видел лишь один выход — вверх по лестнице.

Шагнув под арку в следующий отсек, он впервые заметил, что в проеме имелась дверь. Ее распахнули настежь, оставив на плотном земляном полу процарапанную дугу. Не выпуская из рук фонаря, он затворил за собой дверь. И снова огляделся, чувствуя, что здесь что-то не так. Во всей комнате была только рыхлая низкая земляная насыпь посередине, да и та слишком низкая, чтобы оказаться свежей могилой. Магистр решил пренебречь ею, как несущественной. Он уловил тихое журчание, словно глубоко в чреве монастыря текла вода. На мгновенье голова у него закружилась, и он ощутил легкую тошноту. Пожалуй, не стоило принимать столько листьев кхаты, облегчавшей мигрень. Потом он сообразил, что его точит. Помещение было квадратным. Между тем перегородка, судя по всему, должна была разделить погреб на две равные части. Магистр снова огляделся.

Боковые стены выглядели точно так же, как в первой камере — гладкие и хорошо отделанные, разве что немного запачканные зеленой плесенью. Даже перегородка была выложена искусно и тщательно. Другое дело — четвертая стена, перед которой он стоял. Она была сложена наспех, из другого материала, и часть камней уже шаталась. Чтобы превратить комнату в квадрат, она должна была отрезать часть старого погреба. Он задумался, что может скрывать эта стена, и стал скрести известку ногтями.

Внезапно глубокий, неземной вздох послышался у него за спиной. И какая-то тяжелая сила обрушилась на него сзади, притиснув к раскрошившейся стене. Фонарь со звоном скатился под ноги, и камера погрузилась во мрак. Фалконер рванулся в сторону, но нападающий всем весом пригибал его вперед, так что в конечном счете он растянулся ничком на полу. Тот, кто напал на него, был холодным и мокрым, и от него разило сырой глиной. Он вжимал упавшего лицом в земляной пол, не давая дышать. Он навалился на спину — тяжелый мертвый вес, — не давая перевернуться и защитить себя. Гнилое дыхание ударило в ноздри из-за плеча. Фалконер мельком увидел покрытое глиняной коркой лицо, искаженное страшной гримасой, словно неумело слепленное из грязи окрестных болот. В его пораженном паникой сознании возник образ чудовища. Голем!

Он отбивался, норовя ухватить за ногу оседлавшее его существо. Но руки скользили по мокрой грязи, а руки голема стиснули ему горло. Он задыхался. Над головой вдруг раздался удар грома. Он вжался лицом в землю и внезапно ощутил, что невыносимая тяжесть свалилась со спины. Он полежал еще, ловя ртом воздух, потом кое-как перевернулся и сел. Он снова был один. Опять прогремел гром, но теперь он узнал в нем гулкие удары по двери погреба. Ну конечно, ключ ведь у него, и никто не может войти. Однако же некто — или нечто — вошел и едва не прикончил его. Фалконер поднялся и, не обращая внимания на стук в дверь, вновь задумался над головоломкой. Разгадка сверкнула, подобно молнии, вспарывающей темное небо. Чувствуя странную легкость в голове, он расхохотался над собственной глупостью. Ему вспомнилась загадка, которую вечером заставил его заучивать Питер.

Да, как же там было? Щупальце страха коснулось его сознания при мысли, что ослабевшая память может и подвести. Но он беспокоился напрасно, слова оставались ясными как день. «Ищи геометрического совершенства, где вход — число шесть, а между восемью и девятью зазор. Там три, а имя Божье — создание». Ну, геометрическое совершенство представлено кубом, это нам известно. Так…

Он встал посреди погреба и медленно огляделся. Совершенный куб — если не считать выступов потолка.

Так, теперь вспомним кое-что о символике чисел. Сафира приводила мне отрывки из каббалы, сколько она сумела запомнить. Три — это вода, шесть… Нет, не выходит. Оставим пока что. Восемь — это запад, а девять — север. Тогда зазор должен быть в северо-западном углу. Он поднял фонарь, осветив нужный угол, но не увидел никакого зазора между грубыми стенами, сходящимися здесь. И тогда вспомнил: шесть — это низ, или глубина.

Присев на корточки, он осмотрел подножие стен в углу.

— А-а!

Здесь, у самой земли, в боковой стене виднелась еще одна ниша. Но эта оказалась глубже других. Гораздо глубже, и к тому же выложена камнем. Из нее-то и доносился шум воды, слышанный раньше Фалконером. Три — это вода. Стало быть, кроме двери, есть еще один вход и выход. Он просунул фонарь впереди себя и не без усилия протиснул в нишу широкие плечи. Хотел бы он снова стать гибким юнцом, завербовавшимся много лет назад в солдаты-наемники. Все же, извиваясь и подтягиваясь, он сумел заползти головой вперед в узкий тоннель, тянувшийся к югу. По дну его стекала струйка воды. Тухлой, вонючей воды. У самого края светлого круга, отброшенного фонарем, что-то шевельнулось. Движение сопровождалось шорохом и тонким визгом. Крысы это или голем, Фалконер не знал. Зато он точно знал, что должен сделать, чтобы проверить свою догадку о похождениях злосчастной троицы молодых монахов. Выкарабкавшись из устья тоннеля, он сел прямо на пол камеры, где — теперь уже ясно — втайне встречались монахи. Если уж спускаться по тоннелю, то лучше лезть в него ногами вперед. Фалконер подоткнул за пояс полы перепачканной черной мантии. Покосился на свои новые сапоги, обдумывая, каково будет подставлять крысиным зубам голые пальцы ног. Все равно, придется их снять. Сапоги надо беречь, на новые придется теперь копить не один год. Обнажив бледные ступни и икры, он набрал в грудь побольше воздуха и начал сползать в отверстие. Вода на дне оказалась холодной и мутной. Между пальцами ног просочилась грязь, Фалконеру почудилось, что его засасывает. Представив, что будет, если нападавший застанет его в таком беспомощном положении, он извернулся всем телом и оказался внутри тоннеля.