Бунт Хаус (ЛП) - Харт Калли

Рэн опускает руку, и медленная улыбка расползается на его лице.

— Тогда я обязательно подожду, пока меня пригласят. У тебя в волосах лепесток розы. Я просто собирался вытащить его.

Я машинально проверяю свои волосы, нахожу лепесток и распутываю его. Рэн втягивает нижнюю губу в рот, его глаза полны эмоций, которые я не могу правильно расшифровать. Это очень опасный взгляд. Острый. Тип взгляда, который может убить, при правильном применении. Отступив на пару шагов, он пожимает плечами, хватаясь за подол своей черной рубашки с длинными рукавами.

— Если ты хочешь стоять здесь в своей промокшей одежде, это твое дело, Стиллуотер. Но я не из тех, кто добровольно терпит неудобства.

Прежде чем я успеваю сообразить, что он делает, он стягивает через голову промокшую ткань своей рубашки и, развернувшись, идет обратно к огню, где вешает одежду на грубо скроенную каминную полку, чтобы она высохла. Я остаюсь смотреть на его спину — обнаженное пространство мышц и безупречной, загорелой кожи, которая заставляет мое горло сжиматься и пульсировать. Эта рубашка, та самая рубашка, которую он носил изо дня в день с той самой первой ночи, когда я встретила его у Вульф-Холла, скрывала множество грехов: сильные руки, широкую, сильную спину и грудь, которая заставила бы Микеланджело плакать. Его тело — не что иное, как божественное.

Рэн смотрит на меня и просто стоит, позволяя мне бесстыдно разглядывать его. Мне следовало бы проявить немного самоуважения и отвернуться. Но я не могу этого сделать. Я никогда раньше не видела ничего подобного ему, резного и скульптурного, великолепного в своем совершенстве. Я воздерживаюсь от подсчета кубиков его пресса. Достаточно того, что они есть, и они очерчены. От макушки головы до низко висящего пояса джинсов, Рэн — воплощение сладких, райских грез и извращенных, ужасающих кошмаров.

В его взгляде пылает огонь, лихорадочно и яростно, когда он использует его, чтобы пронзить меня до самой сердцевины и выпотрошить с привычной легкостью. Сколько девушек он приводил сюда и проворачивал это дерьмо? Скольких студенток Вульф-Холла он притаскивал сюда посреди ночи и ошеломлял, раздевшись до голой и великолепной кожи? Его список жертв, должно быть, слишком велик, чтобы его можно было просчитать.

— Я думала, тебе не разрешено снимать рубашку, — бормочу я, наконец отводя взгляд.

— О, я могу снимать её сколько угодно, — задумчиво произносит он. — Мне просто не разрешали надевать ничего другого. Но сейчас уже далеко за полночь. Первое февраля. Я освобожден от своего наказания.

— Значит, завтра ты будешь одет в ярко-красное.

Он тихо смеется.

— Я не очень яркая личность. Мне больше подходит черный.

— Хм. Да, я это вижу. Черный, как твое сердце? Как твоя душа?

— Ай. — Он хлопает себя ладонью по груди. — Я ранен. Для записи, я официально ранен.

Рэн опускается на диван, вытягивая перед собой длинные ноги. Свет от огня отбрасывает теплый отблеск на твердую поверхность его живота и груди, а также на лицо, и это придает ему прекрасный вид.

— Я могу найти что-нибудь надеть, — говорит он. — Если тебе некомфортно из-за меня.

Все это так бессмысленно и безответственно, что я вдруг начинаю злиться на себя. Он играет мной, и я позволяю ему, позволяю манипулировать мной и дергать за мои ниточки. Рэн знает, как выглядит. Он также знает, как его внешность влияет на представительниц противоположного пола. Цепляясь за стену и заикаясь, я подпитываю его потребность во внимании.

— Знаешь, от чего мне некомфортно? — рявкаю я, крадучись пересекая комнату. — Вернувшись в свою комнату, я обнаружила, что из матраса торчит охотничий нож, а мои вещи разорваны на куски. Вот из-за чего мне действительно чертовски некомфортно.

Сидя на диване, Рэн смотрит на меня с едва заметной, убедительной хмуростью, сдвинув брови.

— Охотничий нож?

— Не надо мне этого дерьма, Джейкоби. Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Ты разгромил мою комнату и изрезал мой матрас. Если ты пытался вселить в меня страх Божий, то это не сработало, ясно? Так что просто... держись подальше от моей комнаты.

Он хмурится еще сильнее.

— Твоя комната была разгромлена. — Он невозмутим, слова ровные, лишенные эмоций. Он повторяет эти слова как утверждение, а не как вопрос. — Я не имею к этому никакого отношения. Это не мой стиль. Взлом и проникновение — это довольно... заурядно.

— Прекрати это дерьмо. Я знаю, что это был ты. Кто бы ещё так заморочился?

Рэн ухмыляется.

— А с чего я стал бы заморачиваться?

— Ты что-то там искал. И хотел меня напугать. — Я продолжаю свое обвинение, стараясь не сомневаться теперь, когда смотрю в его ясные зеленые глаза и не нахожу в них ни намека на ложь. Он отличный актер, надо отдать ему должное.

— Лучшие мясники не пугают животных перед тем, как отправить их на бойню, Элоди. Страх портит вкус мяса.

— Какого черта это должно означать?

Рэн вздыхает, глядя на огонь.

— Зачем мне пытаться напугать тебя, Малышка Эль? Что я получу, если запугаю тебя до полусмерти?

Я уже задавала себе этот вопрос. Есть много причин, по которым он хотел бы запугать меня, и я обдумала их все. Теперь, когда он задал этот вопрос, все причины, которые я придумала, кажутся смешными. Ему не нужно пугать женщин, чтобы они забрались к нему в постель; они, вероятно, борются друг с другом за право добровольно попасть туда.

Нет никакого разумного объяснения, почему Рэн испортил мою комнату.

— Не волнуйся, Малышка Эль, уверяю тебя, я не входил в твою комнату без твоего разрешения, — говорит он, поигрывая швом на спинке одной из диванных подушек.

Верю ли я ему? Черт возьми, нет. Но бессмысленно обсуждать с ним это.

— Без разницы. Было бы здорово, если бы ты наконец выплюнул это и сказал мне, что я здесь делаю. Я бы с удовольствием вернулась в постель, и...

— Я отвечу на твой вопрос, но не раньше, чем ты подойдешь и сядешь, — перебивает Рэн. — Когда ты стоишь надо мной как надзиратель, это начинает походить на допрос.

Я хочу уйти. Однако за последние пять минут погода не улучшилась. Шансы на то, что я найду обратный путь из лабиринта, на данный момент невелики. Если я снова потеряюсь там, мне не будет никакого проку, и я не думаю, что Рэн поможет мне вернуться в Вульф-Холл, если я не выполню его просьбу.

Быстрый удар в горло.

Коленом по яйцам.

Удар локтем в солнечное сплетение.

У меня в голове уже готовятся несколько маневров самообороны, когда я обхожу маленький кофейный столик и неохотно сажусь в кресло. По крайней мере, здесь я нахожусь близко к огню; тепло, исходящее от пламени, кажется удивительным.

Удовлетворенный, Рэн проводит рукой по волосам, убирая мокрые локоны с лица.

— Я хотел, чтобы ты пришла сюда, потому что ты умная, — говорит он. — Ты наблюдательна, а это значит, что ты поняла, что я тебя заметил. Ты должна знать, что я заинтересовался тобой.

Я прищуриваюсь.

— Почему у меня такое чувство, что быть предметом твоего интереса вредно для здоровья девушки?

Парень с черными волосами и живыми глазами выглядит озадаченным.

— Может быть, я был плохим в прошлом. Уверен, что Карина много тебе об этом рассказывала.

— Она мне кое-что рассказывала. В основном о твоем провалившемся плане переспать с половиной Вульф-Холла до Рождества. Пари, верно? Между тобой и твоими дружками из Бунт-Хауса? Или ты собираешься сказать мне, что она все это выдумала?

Рука Рэна застывает, кисточка с одной из подушек застряла между его длинными пальцами. Он смотрит на меня — прямо в меня? — неподвижно и немигающе.

— Мы заключили пари, — подтверждает он. — Я должен был переспать с десятью девушками между Хэллоуином и Рождеством, но так и не переспал.

Ха. Я удивлена, что он действительно признался в этом.

— И что же случилось? — спрашиваю я. — Девушки начали болтать и обмениваться впечатлениями? Ты потерпел неудачу на последнем препятствии, поставив девять дополнительных зарубок на столбике своей кровати? — Это замечание прозвучало холодно и безразлично в моей голове. Из моего рта это звучит кисло и глупо.