Страх звёзд - Василий Владимирович Воронков

— По крайней мере, мы сообщили Айше о том, что мы — не единственные, кого интересует её грузовоз, — сказал Томаш. — Это на случай, если корабль действительно не имеет к ней никакого отношения.

— Для этого необязательно было тратить альтаам. Отослали бы рапорт через обычную связь. Но вы же, мальчики, её проверить хотели. Удалось, кстати?

— Вот елдыш! — Насир отбросил альтаам на приборную панель. — Надо было и правда сообщение скинуть. Ну перехватил бы его невидимка, и херзац с ним!

— Смысл теперь об этом спорить? — сказал Томаш. — Я сам решение принял, интересно было с ней в реальном времени пообщаться. Альтаам — это вам не палочка-выручалочка. Айша и в критической ситуации руками разведёт. Дескать, сами выбирайтесь. У нас есть ещё один про запас, и я подозреваю, что у Джамиля…

— А какая сейчас ситуация, Томаш? — с улыбкой спросила Лада.

— Не понял?

— Ну какая сейчас, по-твоему, ситуация? Ты же считаешь, что ещё не критическая. Какая тогда? Если невидимку послала не Айша, то ты же понимаешь, что мы им не конкуренты. Обогнать мы их не сможем, в открытую конфронтацию вступать — самоубийство. Там даже по тепловому следу понятно, что корабль серьёзный. А если Айша врёт, то всё ещё интереснее. Зачем мы ей нужны? В качестве запасного варианта? Что-то сомнительно. Если бы вместо невидимки какое-нибудь ведро, вроде нашего, летело, то я бы, может, ещё и поверила. А так — прости.

— Я думаю, — сказал Томаш после секундного молчания, — что не надо решать сгоряча. Давайте спокойно всё обсудим. Какие у нас варианты? Идём на поводке в пределах заданного коридора. Тут два направления — вперёд или назад. По крайней мере, пока поводок не снимут.

— Если снимут.

— Э-э-э! — Насир замахал руками. — Погодите-ка! Это вы чего мне сейчас, херзац его так, втираете? Это вы мне втираете, что, когда мы в Салиме торчали безвылазно, дела у нас ещё неплохо шли, да? А вот теперь — уже реально адыр елдыш и полная хараза! Назад не можем, а вперёд боимся?

— Ой, любишь ты драматизировать, Насик! Просто нужно понимать, что нас ждёт, когда мы до грузовоза доберёмся.

— Что нас ждёт, узнаем, когда доберёмся. — Томаш прилёг в ложемент. — Оружия у нас всё равно нет. Всё, до чего мы сможем сейчас додуматься — это быть ко всему готовыми.

— Да и мы так ко всему готовы! С рождения, херзац его так!

— Вот-вот! Или не готовы. Толку-то? Меня другое больше интересует. — Томаш разглядывал голографическую карту. — У нас на удивление хорошо получилось их спровоцировать. Обогнать себя они не дали. Хотя могли бы на хвосте висеть и щитом прикрываться. Если это корабль Айши, то, возможно, они летят впереди и расчищают нам путь. Отсюда и этот её чёртов безопасный коридор.

— Это даже мне бредовым кажется! — заявил Насир.

— Ты серьёзно? — Лада посмотрела на Томаша, как на умалишённого. — Идёт впереди и валит всех подряд без разбора — бакарийцев и литийцев?

— Ага! — крякнул Насир. — А мы не видим ни елдыша! Ни обломков, ничего!

— Просто нет пока никаких обломков, — сказал Томаш. — Мы ведь не знаем, какая на самом деле ситуация. Мы последние месяцы на Бакаре торчали, а там по новостной волне сплошную муть в уши льют.

— Я уж, скорее, поверю, что Айша достала карту бакарийских полётов, — сказала Лада. — А литийцам нас смысла трогать нет. У нас же литийская сигнатура.

— Ладно-ладно! Сдаюсь! — Томаш отрубил терминал, никаких следов человеческого присутствия вокруг корабля всё равно не наблюдалось. — К сожалению, ни черта мы не знаем. И не узнаем, пока до грузовоза не дойдём.

— А если попробовать ещё пару гильз сжечь? — предложил Насир.

— Нет смысла, — сказал Томаш. — Этот трюк второй раз не сработает. Да и зачем? Даже если мы снова им на хвост сядем, это ничего не даст.

— Можно попробовать дать быстрые импульсы. Два-три мы должны выдержать прежде, чем движку херзац придёт.

— Не надо «Припадок» мучить, старенький корабль всё-таки. А то мы вообще никуда не дойдём. Обогнать невидимку в любом случае не получится. Мы им не конкуренты.

— Обогнать не обгоним, но вдруг они сглупят, и какой-нибудь кирдым выкинут!

— Я лично против планов, которые рассчитаны на то, что наш противник — идиот, — сказала Лада.

— Надо же, — качнул головой Томаш. — У нас уже появился противник!

— Называйте, как хотите. Но если других идей нет, я бы предложила держаться намеченного курса.

— Согласен. — Томаш встал. — А я пойду прилягу. Может, потом на свежую голову что-нибудь придумается.

* * *

Томаш забрался в свой отсек, выдвинул из стены узенькую кровать и разлёгся на ней, подложив под голову подушку из синтоволокна. Он так сильно устал, что спать уже и не хотелось — перед глазами мелькали цифры из системных статистик, строчки трассировок, расчерченные маршрутными струнами космические карты, крутящаяся волчком голограмма «Припадка», пронизанная жилами энергетических сетей.

Он невольно продолжал думать о последних событиях, хотя до смерти хотел спать.

Айша, её лицо, которое рассыпается каменной крошкой. Опустошённый коротким сеансом связи альтаам, который падает, как при замедленной съёмке, на приборную панель. Томаш подумал — а согласился бы он на предложение Айши, если бы знал, с чем они столкнутся — и вдруг понял, что да, согласился бы. Торчать в заточении на Бакаре уже не было сил.

Он много лет не проводил ни на одной планете столько времени. Даже Лития перестала быть для него домом — он чувствовал себя посторонним, который давно разучился понимать рядовые радости планетарной жизни и думает только о том, когда наконец разделается с делами и снова полетит в пустоту, загрузив трюмы каким-нибудь звенящим барахлом. Сидеть на одном месте, пустить корни, как растение, казалось ему чем-то сродни жизни в клетке — в огромном зоопарке под названием Лития или Бакар. Родных у Томаша на Литии не осталось — даже навещать было некого. К тому же тело его настолько привыкло к пониженной силе тяжести — ведь даже гравы на «Припадке» работали с бакарийскими настройками, — что на Литии, на родной планете, ему приходилось глотать таблетки. Голова раскалывалась, постоянно тошнило, все мышцы болели, как после марафона. Страшная, неодолимая сила — планетарная каббала, как он её однажды назвал — ложилась неумолимым грузом на плечи, прижимала к земле, чтобы он упал перед ней на колени. Как-то ему сказали, что он почти превратился в бакарийца, растратил все родовые черты, обменяв их на пьянящую дурь космической свободы — стал сутулым и худым, точно вырос на планете с низкой гравитацией,