Мы, Мигель Мартинес. Война - Влад Тарханов

— Проверку закончили. Вот материалы. У него стопроцентное алиби. Никаким боком к этому делу не причастен.

«Ну вот, — подумал вождь, — нашелся человек на место Лакобы».

[1] Костриков — настоящая фамилия Кирова. Одна из версий его убийства — ревность мужчины. С женой которого Киров поддерживал интимные отношения.

[2] В РИ Нестор Апполонович Лакоба умер в 1936 году, одна из версий — отравление Берия, вторая — были заинтересованы силы, которые не хотели отделения Абхазии от Грузии, и включения Абхазии в состав РСФСР, на чем настаивал Лакоба

[3] Антанта в переводе и означает «сердечное согласие».

[4] В это время столицей Литвы был Каунас. Вильнюс стал только в тридцать девятом, когда Польшу дерибанили.

Глава одиннадцатая

На фронте и в тылу

Глава одиннадцатая

На фронте и в тылу

Берлин — Любек

Январь 1934 года

Война в Берлине не сильно пока что ощущалась. Да, продукты были по талонам, вынужденно ограничили нормы потребления, но не такие уж и зверские, с нормами блокадного Ленинграда не сравнить. Правда, балтийская рыба исчезла из рационов, но это постарались наши польские «друзья», вилы им в бок и триста чертей в их жадные глотки! Следы боев, которые в городе оказались не такими уж и масштабными, давно прибрали. Да, патрули встречались если не на каждом шагу, так на каждом перекрёстке точно, чуть более чем обычно, но немцы никакого недовольства этим не проявляли — орднунг, так его! Документы проверялись у подозрительных особ, но опять-таки, никакого шума и возмущения: проверяют, значит имеют на то основания. Сразу поле Нового года Гинденбург развернул всё-таки ожидаемое наступление на Любек. Были раздавлены последние очаги сопротивления в Гамбурге. Так что освободились силы, которые можно уже использовать для наступления. И это отборные войска, которые смогли наскрести со всей округи. Костяк наступавших составляли ударные части — несколько офицерских батальонов, все, как один, ветераны Империалистической. И, самое главное, были у них и бронеавтомобили — хотя и сделаны в пожарном порядке в мастерских флота в Киле, тем не менее, эти блиндированные автомобили имели пулемет, а некоторые даже пушки. Смешные двадцатимиллиметровые скорострелки, пушки Беккера. Впрочем, этот предшественник знаменитого Эрликона неплохо проявил себя да и имелись они на складах флота в достаточном количестве. После войны патенты на это орудие переданы в швейцарскую фирму SEMAG, которая успела не так давно разориться и сейчас улучшенный вариант этой скорострелки под новый патрон производила уже фирма «Эрликон». Но тут представлены настоящие раритеты прошлой войны. И всё равно они доставляли массу неудобств обороняющимся войскам. Командовал обороной Любека полковник Рихтер (он же Кирилл Афанасьевич Мерецков), начальником штаба у него был полковник Брехт (он же Матвей Васильевич Захаров). И в их распоряжении кроме полицейских частей, ставших красной гвардией и ополчения Любека была придана 2-я интербригада, которая состояла из немецких коммунистов, но командные должности там занимали советские военспецы и работники Коминтерна, прошедшие подготовку на военных курсах в СССР. И в эту бригаду была откомандирована и Лина. Моя Лина. Впрочем, тут ее звали Полина (Полли) Полански. У кого-то из работников Коминтерна своеобразное чувство юмора. Я, конечно же, расставаться с ней не хотел, знал, что Лина девушка увлекающаяся, может попасть в переплёт, потому что осторожность — это не ее лучшая черта[1].

Мне же пришлось задержаться в Берлине. Потому что стал назревать конфликт с Радеком. Во-первых, Карлуша явно завидовал моей журналистской славе. Он считал себя звездой первой величины, а тут приезжает Кольцов и его материалами начинают в морду руководителю делегацией тыкать, а когда оказалось, что у меня полномочий чуть поболее, чем у него будет… Тут вылезли и во-вторых, и в-третьих. Не даром Радек считался близким соратником Троцкого. И, как его, ушедший слишком рано в небытие патрон, терпеть не мог конкурентов. Тем более. что он считал, что за его плечами вся мощь Коминтерна, а эта организация по своему статусу котировалась выше ВКП(б). Пока что выше. Конечно, реально ситуация была уже немного иной, но в международном коммунистическом движении традиционно иллюзия Коминтерновской мощи сохранялась, хотя бы для того, чтобы не допустить создания троцкистского Интернационала. Правда, без настолько харизматичного лидера, это было и весьма проблематично, но… Бережёного Карл Маркс бережёт.

Если вы думаете, что я не пытался поговорить с Карлушей, так это неправда. Пытался. Но ничего хорошего из этой попытки не получилось. Как раз тот случай, когда попытка — пытка. Если присмотреться, то Радек годился на звание Демона революции куда больше, чем Троцкий. И внешность у него подходила для подобной репутации, да и как человек он был несомненно талантливой, яркой, но и безмерно подлой личностью. Об его любви к интригам и манипуляциям знали все, а весьма острое перо еще и придавало лоск интеллектуала, которым он, несомненно, и являлся. Вот только интеллект его весьма и весма своеобразный. В нём соединялись весьма трезвые рассуждения и какая-то звериная жестокость. Он настаивал на введении красного террора на территориях, контролируемой республиканским правительством. И наплевать на то, что это оттолкнёт народные массы от правительства — в светлое будущее людей надо было подталкивать штыком и прикладом, а сомневающихся оставлять на обочине в виде хладных трупов. И Радек сумел увлечь своими идеями значительную часть левых. Его политическая позиция была простой: коммунисты должны захватить власть через диктатуру пролетариата, тем более что процент рабочих в стране намного больший, чем в той же отсталой России, но у нас получилось ТАМ, значит, должно получиться и ЗДЕСЬ. У вождей мировой революции имелась одна общая черта, которая мне настоятельно не нравилась — это презрение к человеческим жизням. Всего лишь как к восполняемому ресурсу. По итогам нашего разговора Радек написал про меня статью, обвинив в пораженчестве и примиренчестве. Пришлось напрягаться, ответить памфлетом «Мрачный карлик Мировой революции».

Вот когда я серьезно пожалел, что не отзывается Кольцов. Но напрягаться, так напрягаться. Получилось жестоко и хлёстко. Тринадцатого января Радека отозвали в Москву. Он накануне выступал на митинге в Дрездене перед бойцами Республиканской армии. В этот день он казался всем особо взвинченым, требовал жестоко и принципиально беспощадно бороться с контрреволюцией, которая готова уничтожить Веймарскую республику и вернуть в Германию прогнившую монархию. Как оратор, он во многом уступал своему товарищу Троцкому, чувствовал это, и еще более этим фактом