Ябеда - Сэм Хайес

— Мы даже сможем изредка побаловать себя отпуском, — бормотала она, проверяя накладную.

Звонок в дверь остановил ее.

— Ну вот, опять что-то забыла, — хмыкнула Нина, отодвигая табуретку и торопливо направляясь к входной двери.

Ленточка, перехватывающая волосы, сползла, и Нина совсем стянула ее. Мягко ступая по ковру, подошла к двери и открыла. На крыльце никого не было. Нина вытянула шею и окинула взглядом палисадник. На дорожке — ее машина, стопка картонных коробок, готовых отправиться в утилизацию, пустой мусорный бак, который еще не успели вернуть на место. А Джози нет. Послышался звонок?

— Ребятня шалит, — вслух заметила Нина. — Долгие каникулы располагают к идиотским выходкам.

Сдвинув брови, она отступила на шаг, чтобы закрыть дверь, и почувствовала что-то под ногой. Посмотрела на пол — конверт. Очередная реклама, не иначе, — нигде никаких надписей, нарочно чтоб заинтриговать и заставить открыть. Нина понесла конверт на кухню, намереваясь сразу сунуть в бак для макулатуры. Сегодняшнюю почту уже доставили, так что ничего важного здесь быть не могло, а всякая дрянь, которую оставляли под дверью, выводила ее из себя.

С конвертом в одной руке, Нина наполнила чайник. Мик наверняка проголодался: с самого утра засел в мастерской с твердым намерением закончить последнюю картину. Конверт уже завис над баком, когда Нина нащупала внутри что-то выпуклое и твердое. Бесплатные рекламные подарки — это уж совершенная пакость.

«Очередная дешевая ручка, которая не будет писать». Что бы это ни было, надо вытащить: мусор они всегда сортируют, бумага к бумаге, пластик к пластику. Однако, вскрыв конверт, Нина не обнаружила ни рекламных листовок, ни упаковочной бумаги, ни дутого целлофана.

Конверт полетел на пол, Нина с открытым ртом воззрилась на то, что достала. Руки затряслись, сердце колотилось где-то у горла. Воспоминания колючей проволокой раздирали душу.

Боже, нет!

Это невозможно, этого не может быть. У нее на ладони лежала детская заколка для волос — старомодная, погнутая, облезлая и проржавевшая с одной стороны, но керамическая клубничка по-прежнему была на месте, маслянисто поблескивающая, в черных крапинках, с некогда ярко-зеленым, а теперь поблекшим от возраста черенком.

— Мик… — дрожа, простонала Нина. — Джози…

Лихорадочно давя на кнопки, Нина настучала дочке записку: «Ты у Нат?» Ответ пришел через несколько секунд: «Ага, ц». Нина шумно выдохнула.

Сдерживая рыдания, она оперлась о кухонную стойку.

В окошках мастерской мужа отражалось солнце, со спинки стула в кухне небрежно свисала ажурная кофточка Джози, щетка для волос валялась на полу рядом с парой девчоночьих туфель со стоптанными каблуками. Такая привычная милая обыденность, от которой в одно мгновение не осталось и следа. В стеклянной дверце буфета Нина увидела отражение потерянной, до смерти напуганной женщины. И долгий путь, который ей предстояло пройти.

Нина глубоко вдохнула, вытерла мокрые щеки и сунула в карман джинсов заколку, которую сжимала в руке. Машинально заварила чай для Мика, сделала салат для ленча с Тэсс, подкрасилась, сменила футболку, загрузила грязную посуду и запустила посудомойку, составила список покупок. А потом медленно сползла по стене на пол, чувствуя, как ноет от напряжения каждый позвонок. И почти спокойно проговорила: «Все кончено».

Глава 23

Кэти стоит, скрестив ноги, сложив на груди руки, и внимательно изучает пол. Подбородок упрямо выставлен вперед, нижняя губа закушена.

Девочка не произнесла ни слова с того момента, как переступила порог изолятора, куда я вызвала ее. У сестры-хозяйки выходной, и я дежурю одна.

— Кэти! Ты ничего не хочешь объяснить?

— Вы не сможете ничего доказать, — говорит она.

— Не смогу. Но я хочу знать, по крайней мере, почему ты так ужасно поступила с мистером Кингсли?

Кэти пожимает плечами:

— Ради смеха. А поначалу на спор.

— Ради смеха?!

— У него ведь нет жены или еще кого. И вообще, никто не заставлял его смотреть на меня голую. — Кэти испускает демонстративный вздох: дескать, была охота поднимать шум из-за всякой ерунды. Потом небрежно откидывает волосы за спину. — Дело не в сексе или в каком-то там дурацком увлечении. Мне… не понравилось, когда он сказал «нет».

— И ты решила заманить его в ловушку?

Кэти дергает плечиком.

— Мы просто поспорили. — Она поднимает на меня глаза. Мы все ближе подбираемся к истине. Кэти шмыгает носом и заливается краской: совершенный ребенок, ничего общего с юной обнаженной женщиной в лесу. — Все девчонки сохнут по мистеру Кингсли. Мы же не виноваты, что здесь нет мальчишек! (Я молча киваю, чтобы не спугнуть ее.) А тут кто-то ляпнул, что на истории мистер Кингсли смотрел на меня и что дура я буду, если упущу момент.

— Какой момент?

— Сами знаете! — Она краснеет до ушей. И, не дождавшись от меня реакции, добавляет: — Он ужас какой сексуальный!

— Как отреагировали родители, когда ты сказала, что учитель пытался?.. — Язык не поворачивается закончить.

— Папа прямо взбесился. Потребовал, чтоб юристы из его фирмы подали в суд на школу. А полицию привлекли, потому что мне еще нет шестнадцати.

— А все из-за того, что родители слишком строги с тобой? Это у тебя такой протест? — Вот уж никогда не думала, что придется говорить подобное пятнадцатилетней девочке, которую я почти не знаю.

Кэти ухмыляется:

— Не-а. Я могу делать что хочу.

Мы обе знаем, что это не так, но я опять киваю, чтобы не раздражать ее.

— Думаю, твои родители, да и вообще все вздохнут с облегчением, если ты просто скажешь правду.

Я уже рассказала Кэти, как пошла за ними в лес и видела ее старания соблазнить мистера Кингсли. До нее сразу дошло, что такого я выдумать не могла. Она разоблачена. Точка.

Горестно всхлипнув, Кэти вдруг разражается рыданиями. Я нерешительно протягиваю к ней руки, робея не потому, что она может отшатнуться, и не потому, что само прикосновение дается мне с трудом. Просто это утешение удивительным образом оказывается несказанным утешением и для меня самой.

— Так ты поделишься, что с тобой произошло? — Эдам кивает на мою щеку.

Солнце льется в огромное, от пола до потолка, окно у нас за спиной. Свет ложится мне на плечо, прокладывает на коже теплую дорожку. Торопливо орудуя вилками, мы заглатываем завтрак — с минуты на минуту будет звонок.

— Работала укротительницей львов в цирке. — С невозмутимым видом я трогаю шрам — порез от уголка левого глаза до скулы.

— И на трапециях летала?

— Да в аварию попала. В автомобильную аварию, — объясняю я. — Знаешь, Эдам, хорошо, что все уладилось. Я рада за тебя.

Он уже весь изблагодарился, услышав мой рассказ о том, как я видела их с Кэти в лесу, как потом говорила с ней и убедила признаться.

— Для меня очень важно остаться в Роклиффе, — повторяет Эдам; я и сама готова подписаться под этими словами. — Этот случай — кошмар каждого учителя мужского пола, но я и помыслить не мог, что такое произойдет со мной.

— Кэти предложили пройти курс психотерапии, потому что своими силами нам с этим не справиться.

Он кивает, молча жует, потом сдержанно произносит:

— Вчера она письменно подтвердила для полиции, что все ее обвинения вымышленные. И все благодаря тебе, Фрэнки. Я твой должник.

Это так Эдам выражает свои чувства. Кто другой на его месте бросился бы мне на грудь и разразился слезами облегчения. Мы знакомы без году неделю, да и знакомством это вряд ли назовешь — так, здравствуй и прощай. Но благодаря последним драматическим событиям я поняла, что Эдам, как и я, что-то скрывает.

— Я не шпионила, — снова повторяю я на всякий случай. — Собственно, ты уже все знаешь. Я просто обязана была заставить Кэти сознаться. Не могла я допустить, чтоб ты вылетел с работы. Для Кэти, между прочим, это не прошло даром, девочка здорово повзрослела.

Я решила больше никому не рассказывать, что стала свидетелем сцены в лесу. И мистеру Палмеру ни к чему знать о моей роли в истории с признанием Кэти. Пусть лучше считает ее храброй девушкой, осознавшей свою ошибку и имеющей мужество признаться в ней. Воображаю, как он скажет Кэти, радуясь про себя, что можно забыть про гадкий инцидент: «Наша цель — научиться извлекать урок из каждого события. Non scholae sed vitae discimus — мы учимся не для школы, но для жизни».

— Так ты согласна? — Эдам что-то говорил, а я прослушала. В ушах отдается треньканье школьного звонка. — Погуляем после уроков? — добавляет он, поднимаясь со скамьи.

— С удовольствием.

Всего два слова, но как же нелегко их выговорить. Эдам уносит грязную посуду, а я, провожая его взглядом, думаю о том, что пойти на прогулку, пообщаться с кем-то не на скорую руку, не в суете каждодневных забот — это никак не вяжется со всеми моими зароками, но поможет мне вновь ощутить себя нормальным человеком.