Дежа вю - Юлия Туманова

— Вот потаскуха, твое воспитание! Вырастила проститутку! На гулянку ей, видите ли, приспичило! Научила, старая жопа, ноги раздвигать направо-налево!

При виде Олега в глазах мужика плеснулось изумление.

В этот момент из кухни выглянула Алька. Она ахнула и испуганно прикрыла ладошкой рот.

— Уходи, — опомнившись, она подбежала и сильно толкнула его в грудь, — уходи, ты что, не видишь?

— А… — протянул между тем мужичонка, — вот и клиент пожаловал. Чего? Невтерпеж тебе?

Алька развернула к нему перекошенное ненавистью лицо.

— Заткнись! Заткнись, слышишь? Старый козел!

И снова повернулась к Олегу:

— Уходи. Убирайся!

Он не умел ненавидеть. Тогда еще не умел. Конечно, для своего отца он тоже мог подобрать кучу эпитетов. Но до ненависти было далеко. Непонимание, брезгливое равнодушие, может быть, даже гадливость — вот что испытывал Олег к собственному отцу. А тот отвечал презрением и бессильной яростью, давно потеряв терпение от странного упрямства сына, который никак не хотел становиться похожим на него. Но даже выясняя отношения на повышенных тонах, ни один из них не опускался до грязных ругательств. А уж пьяным Морозов-старший не появлялся дома никогда, для его деятельности нужна была трезвая голова.

Поэтому сейчас, стоя в коридоре Алькиной квартиры, Олег не знал, как себя вести. Никакого опыта подобных ситуаций у него не было, но каким-то чутьем он сразу постиг, что уйти сейчас — значит потерять ее навсегда.

Отодвинув Альку, яростно шипевшую, что это «не его дело!», он взял за грудки мужичонку и потащил в комнату. Тот матерился и беспорядочно молотил кулаками.

— Что вы делаете? — взвизгивала Алькина мать. — Вы с ума сошли! Я сейчас милицию вызову! — И, уже дочери: — Да где ты его взяла, такого смелого?!

Плечом придерживая дверь, в которую колотился Алькин отец, Олег приказал ей:

— Собирайся, пошли.

И она подчинилась.

…Поздно ночью Алька всхлипывала у него на плече.

— Пойду еще раз позвоню, ладно?

— Ты звонила пять минут назад, — напомнил Олег.

— Тебе все равно, а вдруг он мать избил? Он теперь знаешь, какой злой! Вообще нам жизни не даст!

— Разве это жизнь? — сонно пошутил он.

Алька долго лежала без сна. Она то грызла подушку, дрожа от стыда за нищету, униженность, матерщину, то плакала от благодарности к мужчине, который не побоялся решительно прекратить это для нее.

Сквозь сон услышав ее сдавленные рыдания, Олег подвинулся поближе и обнял ее.

— Алька, хватит мучить себя и меня! Ночь на дворе, давай спать.

— Тебе легко говорить, — простонала она.

Он сел на кровати и включил настольную лампу.

— Нет, — сказал он, глядя в ее заплаканные глаза. — Мне не легко говорить. Я еще никому этого не говорил. Но ты должна знать: я с тобой, и пока я с тобой, тебе ничего не грозит.

Киношная фраза, уверенный тон.

Непонятно, что происходит между ними. Еще двое суток назад они не подозревали о существовании друг друга, и сейчас многое — господи, да почти все! — неясно, зыбко, опасно, черт знает как еще! Влюблена ли я, спрашивала себя Алька и сама же отвечала: раз остаются сомнения, стало быть, нет, не влюблена.

Что со мной, думал Олег, не ощущая привычной ленивой истомы, когда знаешь: руку протяни — и коснешься горячего, нежного тела. Тяжесть была на душе. Будто кто-то вошел в его беспокойный, но обжитой и по-своему уютный мирок, и вывалил перед ним гору хлама.

Не кто-то — Алька.

Что будет с ней дальше?

А что бы ты хотел?

Отвечать было нечего. Пока — нечего.

…Ничего этого Алька не могла знать, лишь часть ее воспоминаний принадлежала и ему тоже, лишь некоторые обрывки прошлого идеально совпадали с теми, что сохранил Олег. А какие именно, было неизвестно, да и не хотелось ей это выяснять…

Сейчас, лежа без сна в гостиничном номере, она думала только о том, как бы перестать думать. Как перестать оглядываться назад. Или хотя бы вспомнить о другом. О боли, которую он ей принес, а не о том, как он был благороден в разборках с ее отцом, как тепло беседовал с ее матерью, как ласково подтрунивал над ее сестрой. Как мало-помалу стал необходим ей…

Рядом с ним она разучилась обороняться, быть постоянно настороже, держать наготове иронию, безразличную снисходительность. Она перестала вглядываться в небо, ожидая дождя, как прекратила всматриваться в лица людей в ожидании подвоха. И даже ненависть к отцу отошла на задний план, потускнела со временем, а потом и окончательно стерлась. Благодаря Морозову прежние серые краски ее жизни заискрились радугой.

Тем больней было потом взгляду отвыкать от света, возвращаться в туман, где смутные профили, расплывчатые силуэты, невнятные шаги — все! — сбивало с толку, кидало к двери, в толпу, к телефонной трубке в надежде услышать его голос, увидеть его глаза, дождаться его возвращения.

…Она заплакала, вгрызаясь в подушку, как тогда, оставшись ночевать у него после скандала с отцом. Ей вспомнилось радостное нетерпение невесты, вынужденной уехать накануне свадьбы в Москву. Там уже несколько месяцев ждала их приезда больная тетушка, но мама не могла оставить Веронику, которая к тому времени сдавала экзамены, и поначалу было решено, что тете придется потерпеть еще некоторое время. Пока же мать судорожно искала варианты обмена, а «молодые» готовились к свадьбе. До нее оставалось пару недель, когда пришла телеграмма: «Срочно вылетайте. Умираю больнице». И мать, и Вероника обратили к Альке умоляюще-скорбные физиономии.

— Поезжай, — решил за нее Морозов. — А вернешься, я уже все улажу.

Поезжай. А вернешься…

Она вернулась тринадцать лет спустя.

А тогда он, действительно, все уладил…

Но разве разлюбить — это преступление? Она поняла бы… Ей было бы больно, но она поняла бы.

Или нет?

Тина не знала точно, что могла или не могла Алька.

ГЛАВА 16

Что значит «отменили»?! — орала у справочной молодая холеная женщина. Взгляд ее был безумен, руша весь образ надменной деловитости, и сотрудница аэропорта подивилась в душе, как много значит работа для этой — явно небедной! — дамочки. Вон, почти в истерике колотится. А ведь дураку ясно, что не на свидание опаздывает и не к постели больной матушки торопится. В одной руке — плотно набитый кейс, в другой — пухлый блокнотик. Ну-ну, ждет ее в первопрестольной очередной карьерный шаг, а она вынуждена здесь топтаться на месте «из-за плохих погодных условий».

— Что вы смотрите? — окончательно психанула Тина. — Лучше займитесь своей работой, это же безобразие какое-то! Хотя бы заранее предупредили! Или что, у вас метеорологическая служба отсутствует? Что вы уставились? Отвечайте!