Полеты в одиночку - Роальд Даль

ПРЕДПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ

Но двадцатое апреля еще не кончилось.

Я голышом стоял рядом с Дэвидом Куком над трехногим рукомойником возле палатки, пытаясь смыть с себя пот сражения, и вдруг — бум-бах-бабах-тра-та-та-та-та — небо взорвалось страшным грохотом, среди которого выделялся треск пулеметов и рев моторов. Я подпрыгнул от неожиданности, и Дэвид тоже. Взглянув наверх, мы увидели длинную череду «Мессершмитов-109», несущихся прямо на нас на огромной скорости. Они летели низко и палили из всех своих стволов. Мы распластались на траве и приготовились к самому худшему.

Я еще ни разу не попадал под воздушный обстрел и должен признаться, ощущение не из приятных, особенно если тебя застигли на открытом пространстве, да еще и без штанов. Лежишь и следишь за пулями, которые скачут по траве, вырывая куски почвы прямо у тебя под носом, и спастись можно только спрятавшись в глубокой канаве.

109-е летели друг за другом, почти задевая днищем палатки, и когда они с ревом проносились надо мной, голую спину обдавало мощной струей воздуха. Помню, я вывернул голову набок, и мне удалось разглядеть пилотов в кабинах в черных шлемах и кислородных масках цвета хаки, закрывавших носы и губы, а один щеголь нацепил ярко-желтый шарф, аккуратно заправив его в распахнутый ворот гимнастерки. Очков на глазах у них не было, и пару раз я поймал сосредоточенное выражение немецких глаз, уставившихся прямо перед собой.

— Все! Нам крышка! — кричал Дэвид. — Они разбомбят все наши самолеты!

— К черту самолеты! — прокричал я в ответ. — С нами-то как?

— Им нужны «Харрикейны», — крикнул Дэввд. — Они разнесут их по одному. Смотри.

Немцы знали, что кучка наших самолетов только что села после боя и теперь перезаправляется, а это — идеальный момент для наземного обстрела. Но они не знали, что вся наша противовоздушная оборона состоит из одной-единственной пушки «Бофорз», затаившейся где-то среди скал за нашим палаточным лагерем. В то время аэродромы на передовой линии фронта тщательно оберегали от нападения с воздуха, поэтому никто не любил летать на наземные обстрелы. Позже я тоже несколько раз совершал налеты на вражеские аэродромы, и мне это совсем не понравилось. Летишь на большой скорости и на маленькой высоте, и, если в твой самолет попадет пуля, почти нет шансов на спасение.

Немцы не могли знать, что наш аэродром прикрывает всего одна несчастная пушка, поэтому они не стали рисковать, сделали быстрый круг над полем и убрались восвояси.

Исчезли они так же внезапно, как появились, и, когда они улетели, над полем повисла поразительная тишина. У меня мелькнула мысль: вдруг всех убили, и в живых остались только мы с Дэвидом. Мы встали и огляделись вокруг. Наконец раздались голоса. Кто-то кричал, приказывая принести носилки, кого-то в окровавленной одежде вели к палатке врача. Но самое удивительное — наша старенькая пушка умудрилась сбить один «Мессершмит». Мы увидели его метрах в десяти над аэродромом с горящим двигателем, из которого вырывались клубы черного дыма. Он беззвучно скользил вниз, и мы с Дэвидом наблюдали, как он на крутом вираже заходит на посадку.

— Мерзавец сгорит заживо, если не поторопится, — заметил Дэвид.

Самолет с грохотом упал на брюхо, проскользил метров тридцать и остановился. Несколько наших побежали, чтобы помочь пилоту, один из них держал в руке красный огнетушитель, а потом они скрылись в черном дыму, вытаскивая немца из самолета. Когда мы увидели их снова, они тащили его за руки подальше от огня, потом подъехал открытый грузовичок, и они положили его в кузов.

А что же с нашими самолетами? Они стояли по всему периметру летного поля на своих местах, и ни один из них не горел.

— Они не подбили ни один самолет. Так торопились, что даже прицелиться толком не сумели, — сказал Дэвид.

— Да, похоже, — согласился я.

А потом дежурный офицер побежал между палатками, крича:

— Все по машинам! Немедленно взлетаем! Быстро! Шевелитесь! — Пробегая мимо меня с Дэвидом, он прокричал: — Вы двое, одевайтесь! Бегом марш! Чтобы через минуту были в воздухе!

Как правило, после первой наземной атаки с воздуха сразу следовала вторая, и командир правильно рассудил, что нам следует сняться с места до их появления. Мы с Дэвидом быстро натянули на себя форму и помчались к «Харрикейнам», и я на бегу гадал, сумею ли поднять свой самолет в воздух после последнего сражения. Не прошло и часа с тех пор, как я приземлился. Когда я добежал до «Харрикейна», у его фюзеляжа возились трое техников во главе с нашим старшим сержантом-ремонтником.

— Руль починили? — крикнул я ему.

— Поменяли провод, — ответил старший сержант. — Старый весь изрезан.

— Горючее залили? Оружие зарядили?

— Все готово, — отрапортовал старший сержант.

Я быстро проверил самолет. Удивительно, как много они успели сделать за такое короткое время. Заделали пробоины от пуль, выровняли покореженную обшивку, зашпаклевали трещины. На всех восьми пулеметных гнездах на крыльях стояли заплатки из красного брезента — значит, все пулеметы перезаряжены и прошли техобслуживание. Я сел в кабину, старший сержант встал на крыло и помог мне пристегнуться.

— Будь осторожен, — сказал он. — Они роятся, как комары, по всему небу.

— Ты лучше себя побереги, — сказал я. — Не хотел бы я оказаться на земле, когда они налетят в другой раз.

Он дружески похлопал меня по спине и потом захлопнул прозрачный колпак у меня над головой.

Поразительно, что они не подбили ни один «Харрикейн», и все мы, всемером, спокойно взмыли в воздух и целый час кружили над аэродромом. Мы надеялись, что они вернутся, и тогда мы накинемся на них сверху, и все будет проще пареной репы. Но они не вернулись, и мы снова сели на поле.

Но двадцатое апреля еще не кончилось.

В тот день я еще дважды поднимался в воздух, и оба раза затем, чтобы разогнать тучи Ю-88, которые бомбили суда близ Пирея, и к вечеру я был весьма утомленным молодым человеком.

Вечером нам сообщили (я имею в виду оставшихся семерых пилотов эскадрильи), что на рассвете мы должны подняться в воздух и перебраться на секретное летное поле, расположенное в пятидесяти километрах по побережью. Если мы еще на день задержимся в Элевсине, нас вместе с самолетами сотрут с лица земли. Мы сгрудились вокруг стола в столовой, и при свете парафиновой лампы кто-то, по-моему, начальник строевого отдела эскадрильи, пытался объяснить нам, где находится это секретное поле.

— Прямо на берегу, — говорил он, — возле деревушки, которая называется Мегара, Вы его сразу увидите. Другого такого плоского куска земли нет во всей округе.

— Мы теперь будем летать оттуда? — спросил кто-то.

— Бог его знает, — пожал плечами начальник.

— Но что нам делать после приземления? — допытывались мы. — Там еще кто-нибудь будет?

— Вам нужно уносить отсюда ноги и лететь туда, — сказал этот усталый человек в изнеможении.

— Какой в этом смысл? — сказал кто-то. — Пока что у нас есть семь «Харрикейнов» в хорошем состоянии; но если мы останемся в этой безумной стране, то не протянем и двух дней — нас достанут или на земле, или в воздухе. Так, может, лучше перегнать их завтра на Крит и сохранить до лучших времен? Мы бы туда добрались часа за полтора. А с Крита можно перегнать их в Египет. Уверен, для семи «Харрикейнов» в Западной пустыне работа найдется.

— Делайте, что вам говорят, — сказал начальник. — Наша задача — уберечь эти семь самолетов, чтобы было чем прикрывать нашу армию с воздуха, когда ее начнут эвакуировать-с берега корабли военно-морского флота.

— Семью машинами! — сказал молодой летчик. — И летать с крошечного поля у самого берега без механиков и заправщиков и даже без топливных платформ! Смех да и только!

Начальник взглянул на юного пилота и сказал:

— Не я это выдумал. Я просто передаю распоряжения.

— Кто-нибудь будет в этой Мегаре, когда мы заявимся туда завтра на рассвете? — поинтересовался Дэвид Кук.

— Не думаю, — ответил начальник.

— И что мы должны там делать? Сидеть на травке?

— Послушайте, — вздохнул бедняга начальник, — если бы я знал больше, я бы вам сказал. — Ему было около сорока, доброволец, слишком старый, чтобы летать, а до войны он торговал сельскохозяйственным инвентарем. Он был хороший человек, но пребывал в таком же неведении, что и мы. — Завтра они сюда явятся и разнесут все в клочья, — продолжал он. — Ночью мы все, в том числе и наземный персонал, уедем отсюда. Утром здесь уже никого не останется. Так что улетайте на рассвете. Не задерживайтесь.

— А вы куда? — спросил у него кто-то. — Вместе с нами на секретное летное поле?

— Нет, — ответил он. — Мы отправляемся дальше вдоль побережья. Я и сам не знаю куда точно.

— Еще одно засекреченное летное поле?