Путь сквозь жизнь (СИ) - Дмитрий Жуков

— Но что Ольгерд может знать такого, чего не знаешь ты? — поинтересовалась Касилия у Эмрам.

— Много чего, Касилия. Много чего. Его королевство хранит много тайн, а Ольгерд знает цену знаниям, которые он добывает из тех, кто становится его пленником. Он не откажет в помощи, но может назначить цену, — Эмрам посмотрела на Джутаро. Ему очень не понравились эти слова и то, как Эмрам посмотрела на него.

— Позволь мне уладить это, — ответил Джутаро. — Если все именно так, как ты говоришь, то Ольгерд не сможет пренебречь тем фактом, что, помогая мне, он поможет и себе.

— Осторожнее, Джутаро. Ольгерд могущественный чародей, — предупредила сына Эмрам. — Прошло очень много времени. Он изменился. Сила его возросла. Сила, которая возрастала в течении долгих веков. Я сама обучала его.

— Вот это мы и проверим: кто из нас лучше усвоил твои уроки. Думаю, что ты все же раскрыла ему далеко не все секреты, о которых знаю я.

Совсем немного времени Джутаро провел с сестрой и матерью. Как бы не тяжело им было расставаться, все трое знали, что впереди их ждет немало испытаний. Простившись с Эмрам и Касилией, Джутаро отправился в путь. Силы природы, давшие слово помочь Джутаро, не теряли времени даром. На их помощь Джутаро очень рассчитывал. Как бы ни был силен король элементалей, даже он был не в силах спорить с самой природой.

Путь Джутаро был неблизкий. Почти все время мысли его были заняты Ольной и королем элементалей Ольгердом. Однако временами Джутаро вспоминал последнюю из рассказанных Эмрам историй. Это была история ее встречи с Зоваром. Пустота, которую Джутаро наконец-то заполнил. Возможно, и остались загадки, но не потому, что Джутаро не знал ответы, а скорее потому, что эти ответы порождали новые загадки, к ответам на которые он пока не был готов.

История 6

Воин одиноко брел вдоль побережья. Сколько длились его блуждания? Казалось, целую вечность. Но точно он не мог сказать, скорее даже потому, что не думал об этом — просто шел, пока еще оставались силы идти. Но ни его воля, ни мышцы двигали его измученным, покрытым едва затянувшимися ранами, телом. Что-то другое, что заставляло воина думать, будто он сходит, а быть может уже сошел с ума. Смутно он помнил то, как его вынесло на берег. Почему он оказался в море? Может, это был даже океан? Как далеко забрел он вместе со своими людьми? Воин помнил битву. Битву жестокую и беспощадную. Он сам во главе нескольких сотен лучших воинов сражался с чем-то, что оказалось гораздо могущественнее, чем мог одолеть даже самый сильный человек. Даже если бы им удалось с помощью какого-нибудь колдовства собрать все их силы в теле одного…

Неожиданно, даже не понимая, что он падает, воин свалился без чувств. Последняя мысль была о том, что, если прилив окажется слишком сильным, то его тело станет кормом для морских рыб и прочих существ, обитавших на дне морском. Но этому не суждено было случиться. И воин видел сны сказочные и волшебные. Он верил, что обрел рай и теперь душа его свободна. Воин ошибался. Просто он устал и хотел покоя, которого еще пока не заслужил.

Очнулся воин так, словно от тяжелой болезни. Мучительно подняв веки, он посмотрел перед собой совершенно непонимающим, лишенным всякого осознания взглядом. Боли он не ощутил, она пришла потом — и не физическая, а боль душевная, которую принесли воспоминания сначала туманные, мучившие его призраками и фантомами в бреду, затем все более осмысленные. Он был жив. Хотя стоило ли радоваться этому?

Воин. Хотя какой он теперь воин? Он даже тела собственного не чувствовал, будто голова одна живая, а все остальное — так…Лучше было бы и не пробуждаться. Он закрыл глаза и окунулся во тьму своего кошмара наяву.

Зачем? Зачем все это? Неужели он не заслужил покоя? Какой глупец! Теперь все, о чем так мечталось, уже не казалось столь манящим и прекрасным. Геройство настойчиво приобретало черты безрассудства, отвага представала химерой безумия. А храбрость? А воинская доблесть? Храбрость и доблесть заключались далеко не в том, чтобы бездумно броситься на врага, не жалея ни себя, ни тех, кто шел следом, выполняя приказ. Шел, а теперь он остался один. Как поздно он это понял, как жестоко поплатился за свое тщеславие и гордыню. И воин знал, почему. Он взял на себя ответственность за других. Хотя он тогда даже не понимал, что это такое — ответственность.

Ему вновь захотелось забыться сном, однако он устал и ото сна. Воин начал прислушиваться к окружающим звукам. Все же было весьма любопытно, кто или что спасло его? Где он сейчас, а главное — зачем? Но, к собственному удивлению, он не обнаружил ни единого звука, не ощутил присутствие живого человека, хотя бы пускай даже самого слабого колебания в воздухе, ни тепла, ни холода. Подозрительно! Это насторожило воина, вынудило позабыть обо всех пережитых невзгодах и опасностях. Впрочем, это было не удивительно. Прошлое, каким бы горьким оно ни было, остается прошлым, а неизвестность заставляет рассудок рисовать самые невероятные перспективы. Утешало лишь одно: судя по всему, он был нужен живым и здоровым. Ведь не стали бы за ним ухаживать просто так? Или стали бы? Воин понял, что это его подозрительная и недоверчивая натура привыкла рисовать самые мрачные картины собственного будущего. Возможно ему просто оказали помощь и никто не желает зла.

Сейчас он был один наедине с тишиной, со своими мыслями и страхами, опасениями и желаниями, а также надеждами. Оказывается, их было так много, этих чувств и эмоций. Так много, что он забыл о том, чего хотел сам, что он вообще есть, и что он просто затерялся среди всего, что им никогда не было. Воин видел их всех, словно живых, а сам себе казался столь малым и ничтожным. Какими неясными были их очертания. От мысли о том, какими бы они могли быть, будь они полноценными, воин содрогнулся. Перед ним предстал целый легион голодных призраков, кровожадных демонов, а он был худшим из них — он был их предводителем, давшим им волю. Казалось, он командовал ими, но теперь сознавал, что он всего лишь раб. И воин решил восстать против них, против собственных порождений алчности, гордыни и безрассудства! И что он мог? Он был один, а их так много. Но ведь он дал им жизнь, взрастил в собственном сердце, мыслях. Значит и власть по-прежнему оставалась у него в руках. Ему лишь только нужно найти в себе силы и не дать внезапно пробудившемуся в нем голосу истины утихнуть.

Внезапно воин ощутил, как в жилах стынет кровь; ощутил, как пробивает озноб. Конечности, которых он ранее не чувствовал, вдруг резко задрожали. И хотя в голосе, который он услышал, не было ничего страшного и вынуждающего испытывать подобные чувства, он прозвучал столь неожиданно. Воин даже не подозревал, что можно отвыкнуть от человеческого голоса. Однако же он не знал — человек это или нет? Голос мог принадлежать кому угодно, но голос был женским.