Газета День Литературы # 69 (2002 5) - Газета День Литературы
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Паша?
— Ага, Паша… Ты его телефон не знаешь? У меня брат хочет с ним поговорить об одном деле.
Как это Волкова ловко придумала про брата, молодец. Девушка порылась в сумочке и даже нашла для Волковой листочек, написала на нём: "Павел, 142 34 75".
Волкова сдержанно поблагодарила, сунула бумажку в карман. Пришли Миша и Деня. Пошли нас провожать, разделившись: Миша с Волковой, Деня со мной и с яйцеголовой. Девушка как-то быстро исчезла, Деня взял меня за руку. Довёл до подъезда. Стоял, смотрел в глаза, потом обнял и хотел поцеловать. Я извернулась, как ящерица, виновато похлопала ресницами и улыбнулась. Влетела к лифту, не заметив даже надписи по дороге. Потом долго стояла на третьем этаже, дожидаясь, пока Деня уйдёт.
А через десять минут я уже звонила в квартиру к Волковой. Та вышла полураздетая, широко зевая. Сунула мне бумажку.
— Что бы ты без меня делала? — сказала важно и тут же, скинув своё томное выражение лица:
— Знала бы ты, как я от этого идиёта Миши отпинывалась! Хрен я ещё пойду с этими даунами!
— И я хрен пойду, — автоматически повторила я.
Мама опять принялась возмущаться и напомнила мне, что времени много и звонить Нигеру будет неприлично.
Это с одной стороны.
А с другой, я соскучилась. Как-то пусто было на душе, точнее, не пусто, а захламлено. Взять бы тряпку, веник, совок и вымести всё ненужное, протереть всё нужное, расставить по полкам аккуратно. Вот Деня, вот Нигер. Этого выкинуть, этого поставить. Или наоборот.
Трубку взял Нигер. Я растерялась и замолчала.
— Это кто? — доверчиво спросил он.
— Это я, — сказала я.
— Ммм… А кто именно?
Тут я вспомнила, что имени моего Нигер не знает. Тогда кто я? Где я? Зачем я? Э… э… э… Во дура, позвонила…
— А!.. Это ты! — каким-то непостижимым образом догадался вдруг Нигер и сказал "ты" таким голосом, что я поняла — обо мне.
— Как поживаешь? — стандартно поинтересовалась я. Ну не могу же я прямо сказать: "Я соскучилась…" Мы знакомы-то два дня, и то еле-еле.
— Хорошо, — ответил Нигер. — А ты?
— И я хорошо, — автоматически повторила я. — Ты почему сегодня не пришёл?
— Ездить далеко! — весело ответил Нигер.
У меня всё упало. Настроение, углы губ, даже руки чуть не отвалились. "Далеко ездить"! Это до меня ему далеко. Мне расхотелось говорить. Горло сжалось, с трудом продралось сквозь него: "Пока".
— Ладно, пока, — удивился Нигер.
Я повесила трубку. Дался мне этот Юго-Запад!!! У меня есть Деня. "Да, есть. Он ничего… Симпатичный…" — принялась убеждать я себя. Да ещё и с войны пришёл. "Со съехавшей кукушкой". Волкова права. Он юмора не понимает. Курит, смотрит в пустоту. Песни поёт, будто носом тыкает: "Девушка должна быть верной! Я солдат, охранял рубежи Родины. Все остальные — лохи! А я имею право на любовь…" Имеет. На мою?
Следующим вечером я сидела у Дени на кухне, подперев голову руками, и рассматривала его армейские фотографии. Перед этим мы нормально так бухнули, у меня перед глазами всё плыло. Деня, голый по пояс, курил, высунувшись в окно. На левом плече — голая баба и надпись "Тамань". На правом — какие-то узоры. И фотографии: вот Деня без татуировок, а вот уже с "Таманью". Вот мама и папа, вот он, увешанный автоматами. Друзья. Снова друзья. БТР…
Деня стрельнул бычком в темноту и сел на табуретку.
— Без войны будет не хватать самого крутого чего-то, чтоб нервы на кулак наматывать, — сказал он. — Чтоб кровь не из царапин, а прямо так лилась… из ран… с мясом развороченным…
"И глаза ясные, — подумала я. — Железо, дым, мат и всё те же ясные глаза. Твои".
— …Умирать — так за что-то такое, большое, — продолжал свою мысль Деня. — Без грязи, кусок сплошной. А мы всё лепим и лепим какой-то пластилиновый ком. Зачем? Я хочу на войну. Чтоб меня там убили. По хрену.
— А я что буду делать?
В этот миг мне и вправду казалось, что, уйди он на войну, я прирасту к окну в скорбной позе.
— А ты жить будешь, — расхрабрился Деня. — Найдёшь себе молодого человека, приличного, не такого грёбнутого, как я, — с наслаждением добивал он себя. "Чтобы услышать опровержение", — догадалась я. И я ответила:
— Зачем мне приличный молодой человек?
Денис пропустил мой порыв мимо ушей, увлёкшись своими мыслями.
— Самое то — это в армии и в тюрьме. Там сразу ясно, что человек из себя представляет… Без всяких, мать их, саво… самовыражений. Там ты один на один с собой. И не в "дедах" и "духах" дело…
— А в чём?
— В людях. Маменькиных сынков развелось до хрена. Всяких сопляков понторылых, которые за папика прячутся. А ты выйди один на один со мной, чмо, вот и поглядим, кто крутой. Мне по фигу, какой он, бля, крутой… Он смерти по-любому не видел, когда рядом с тобой твоих друзей в мясо рвёт. Чмори позорные… Мажоры. Отыметь всех и всё. Всех на хрен в армию…
Я смотрела на Деню в упор, а он не видел меня, у него перед глазами стояли "мажоры" и друзья. И друзья, видимо, имели "мажоров" швабрами. Или автоматными дулами.
Проснулась с трудом. Голова не кружилась, но были приятные остатки усталости, когда не высыпаешься из-за какого-то важного для тебя дела. Я села на кровати и составила картину вчерашнего вечера. Была кухня, сигареты, парк, поцелуи Дени, нелогичные и прямо так и надо будто. Кто он мне? Вот-вот… но просто… нет, не просто. Это сложно. Это по мозгам ударило, всё сложилось, как и надо было. Как единственный правильный вариант со множеством вариантов, тёплых, солнечных, продуманных до мелочей. Раз-раз — и всё. Что-то есть. Внутри. И снаружи. И его спина, шрам на бритой голове… И татуировки. Как хорошо, что у меня есть Деня. Как хорошо, что он у меня был. Всего несколько дней, но показалось, что дольше.
Позвонила Волкова.
— Ты, блин!.. — начала она было ругаться, но потом передумала и высказалась по делу:
— Сегодня в "Молоке" концерт. Звонил Ляпа-Шляпа, сказал, чтоб мы подходили на Грибанал, если хотим.
— Оки, я приду.
— Ещё бы ты не пришла!!! Как там Нигер? — поинтересовалась мимолётом.
— Э… э… — замялась я.
— Ладно, до вечера, дорогая, — у Волковой, видимо, не было времени ждать, пока я соображу.
— Пока.
Волковой по фигу. Она идёт в "Молоко", чтобы на халяву бухнуть и развлечься. Это я сижу у Ляпы дома и обжигаюсь кофе, а не она.
Тогда почему Ляпа звонит Волковой, а не мне? Хм…
Пришла мысль: "Ляпе всего восемнадцать, он в армии не служил… Жизни не знает".
…Жизни Ляпа, может, и не знал, но играл, как будто установка барабанная вместе с ним родилась. Волкова намахнула нам пива и теперь расслабленно созерцала толпу молодёжи, а за их головами: толстощёкий Сэм с высунутым языком, с басом наперевес. Витя-гитарист — смуглый, с чёрной густой чёлкой. Орущий в микрофон Крэз. Совсем у стены — блестящие тарелки, мелькающие палочки и потная Ляпина рожа.
— Она спешит босая… дорогою из рая… но ранят камни ноги… и нет конца дороге!
У меня в животе всё дрожало и гремело. Музыка прошла насквозь, никаких своих мыслей не осталось, и поэтому радость пёрла из глаз. Прозрачная, без всего.
У Волковой были безумно любящие глаза. И брови изгибались изящно.
Я моталась туда-сюда с поллитровым стаканом пива. Ляпа лихорадочно облизнулся, отпил из пластиковой бутылки минералки, уставился на Витю. Витя размеренно начал, чуть ли не по слогам:
— Полузакрытые глаза мне объяснили, что к чему, и пьяный ветер вновь раздул давно погасшую войну. Ночное небо неспроста пылает в зареве огней. А я бессмысленно шепчу в плену несбыточных идей…
Тут Крэз захрипел:
— Дай!.. мне! Дай!.. мне! Дай!.. мне немного солнца!!! Дай!.. мне! Дай!.. мне! Дай!.. мне холодно-а-ай воды!!!
Толпа запрыгала, что-то крича, из каждого пёрла энергия, я чуть с ума от счастья не сошла. Такое вот концертное счастье: все вокруг — одно целое, через всех продето навылет: "Дай!.. мне! Дай!.. мне! Дай!.. мне!!!" А-а-а-а!!!
Всё остальное не важно.
Утром узнаю, что, пока я веселилась в "Молоке", приходил "такой бритый, кто он, это с ним ты ходишь до ночи?". Ну всё понятно, у Дени любовь ко мне проснулась. Или ещё что-нибудь.