Поднятые до абсолюта (СИ) - Денисова Ольга

— До темноты еще есть время, — кивнул Цапа, глянув на часы, — как раз несколько часов.

Он повернулся, зашагал дальше, и Йоке снова пришлось его догонять.

Деревья расступились, и впереди появилось темное, почти черное здание — дом профессора Важана.

Особняк поднимался вверх неровными ступенями и венчался островерхой башней с флюгером в форме раскинувшей крылья летучей мыши. Йока не очень хорошо разбирался в архитектуре, но знал, что это натанский стиль Золотого века — бросались в глаза вытянутые вверх формы, иглы множества кровель, шипастые контрфорсы и колючие асимметричные выступы на стенах. Матовый, тусклый блеск базальта, из которого были сложены стены, казался блеском свинца. Особняк напоминал грозовую тучу и щетинистую груду металла одновременно.

Йока ступил на лестницу черного камня немного робея. Дверь из эбенового дерева лишь укрепила его в мысли о сказочном богатстве учителя истории. Между тем Цапа распахнул ее непринужденно — что неудивительно, ведь ему приходилось делать это несколько раз в день — и пропустил Йоку вперед. Вторую дверь, из темного дуба, для него открыл дворецкий, одетый так, словно у профессора Важана на ближайшее время был назначен официальный прием.

Йока вошел в зал, назвать который «передней» у него не повернулся бы язык: из множества узких мозаичных окон на пол падали разноцветные пятна света, а своды потолка можно было разглядеть, только запрокинув голову.

Робеть не входило в планы Йоки, и восторгаться чужим богатством он не считал приличным. Его отец богат не менее Важана, но не выпячивает этого напоказ и большую часть доходов жертвует на социальные проекты. Йока небрежно скинул плащ, который тут же подхватила появившаяся как по волшебству горничная.

— Доложи, что прибыл господин Йелен, — велел Цапа дворецкому.

Тот с достоинством кивнул и неспешно направился к боковой двери, чуть выпятив грудь. Йоке показалось, что перед ним разыгрывают грандиозный спектакль. И делают это нарочно! Чтобы он растерялся и почувствовал себя не в своей тарелке.

Не на того напали! Ему случалось бывать на приемах в не менее блестящем обществе!

Дворецкий, объявив о его приходе, так же не торопясь вернулся назад.

— Господин Важан примет вас в библиотеке.

Йока вздохнул с облегчением — более всего он боялся оказаться за каким-нибудь длиннющим столом с белой скатертью — и шагнул через распахнутую двустворчатую дверь на паркет с инкрустацией.

Эта библиотека не имела ничего общего с библиотекой у них дома, хотя отец любил книги и собрал их немало. Здесь же узкие высокие стеллажи уходили в темноту — будто в бесконечность — как вверх, так и в стороны. Напротив входа стоял письменный стол, размерами более напоминавший небольшую полянку для пикников; роскошное кресло рядом с ним пустовало. Йока повернул голову в сторону света, падавшего из окна, и увидел профессора Важана: тот сидел в низком кресле рядом с журнальным столиком. Он был в халате! В халате цвета мочала: толстом, бархатном, уютном. На груди ворот приоткрывался, показывая шелковую нижнюю рубаху. Седые волосы пребывали в беспорядке, на ногах были надеты домашние туфли и толстые шерстяные чулки, присборенные на подъеме.

Йока остолбенел и едва не попятился. Из головы сразу вылетели приготовленные слова. Он даже не подумал о том, что со стороны Важана это невежливо — в таком виде принять гостя.

— Спасибо, что приехал, — ворчливо приветствовал его учитель и указал на кресло напротив, — проходи и садись.

Йока вмиг почувствовал себя школьником, потревожившим старого больного человека. Но ему больше ничего не оставалось, как подойти к Важану, — каждый шаг повторило далекое гулкое эхо в глубине необъятной библиотеки. Он сел в кресло глубоко, как положено садиться равному напротив равного, и небрежно положил правую руку на подлокотник, деликатно демонстрируя этим плачевное положение левой.

— Я приношу свои извинения за то, что ударил тебя так сильно. Я не должен был этого делать, — без обиняков и предисловий сказал Важан.

— Я принимаю ваши извинения, — ответил Йока. Он давно приготовил и эти слова, и интонацию, с которой собирался их произнести, не теряя чувства собственного достоинства. — И тоже прошу извинить меня за дерзость.

— Да, конечно… — пробормотал Важан. Видимо, это означало, что извинение принято.

Вот и все? Можно встать и откланяться? Йока неуверенно посмотрел по сторонам.

— А в знак нашего примирения я бы хотел ответить на вопрос, который послужил поводом для этого неприятного инцидента, — начал Важан, снимая возникшую было неловкость.

Признаться, Йока успел забыть об этом вопросе. Да и задавал он его только для того, чтобы поставить учителя в тупик.

— Ты спрашивал, зачем силам тьмы нужно прорвать границу миров и погрузить наш мир во мрак, не так ли?

Йока кивнул.

— Ты задал сложный вопрос, надо отдать тебе должное. Хотелось бы еще, чтобы ты задал его из любопытства, а не ради срыва урока. Тебя действительно это интересует?

— Я ни разу не получил на него ответа, — уклончиво ответил Йока.

— Тогда я попробую тебе это объяснить.

Важан повернул ручку звонка на стене, и в библиотеку сразу вошла горничная с широким подносом, очень быстро и почти незаметно сервировала стол для кофе, а потом исчезла, словно растворилась в воздухе: ее шагов эхо не повторяло.

— Этот кофе мне привозят из Исида по специальному заказу. Угощайся. — Важан большой одутловатой рукой взял махонькую фарфоровую чашечку, такую тонкую, что она просвечивала в рассеянном свете старинного мозаичного окна.

— Благодарю, — кивнул Йока и тоже взял кофейную чашку: кофе пах пряностями и был обжигающе горячим.

Важан сел прямей, как будто ближе к Йоке:

— Ты изучал философию. Как ты думаешь, что мешает простому и ясному ответу на твой вопрос?

— Конечно, основной постулат теоретического мистицизма! Понятие абсолютного зла!

— Вот видишь, ты и сам все прекрасно понимаешь. Ты неглупый парень, Йелен, мне жаль, что ум и силу ты растрачиваешь на ерунду. Чем пускать пыль в глаза одноклассникам, я бы на твоем месте всерьез занялся наукой… — проворчал Важан недовольно, с некоторой брезгливостью на лице. — Итак, любая попытка ответить на твой вопрос входит в противоречие с определением абсолютного зла, то есть ты заложил в вопрос подвох, верно?

— Нет. Я просто хотел узнать, зачем это нужно абсолютному злу. — Йока врал легко и с достоинством.

— А что может быть нужно абсолютному злу, кроме как быть абсолютным злом? — Лицо Важана оставалось непроницаемым, но Йока уловил в его словах еле заметную издевку. — Соответственно, определение абсолютного зла целиком и полностью отвечает на твой вопрос, ты со мной согласен?

— Ну да… — Йока начал путаться.

— Кроме того, твой вопрос может быть истолкован и по-другому: как попытка отказаться от основного постулата теоретического мистицизма. А это, если ты понимаешь, уже касается не философии, а идеологии, политики.

— Политики? Но почему?

— Потому что теоретический мистицизм есть господствующая идеология. Его основа — ряд аксиом, как и в любой точной науке, а аксиомы не требуют доказательств. Но отними у научной дисциплины хотя бы одну аксиому, и все ее последующие построения рухнут.

— То есть если аксиома неверна, то наука ничего не стоит? — Йока почувствовал подвох в словах Важана — он в первый раз услышал рассуждения настоящего консерватора, до этого он судил о них со слов отца и его друзей.

— Нет, это не так. Аксиома не может быть неверна. По определению аксиомы. И наука не перестает быть наукой, если кто-то сомневается в ее постулатах. Не забывай, что на теоретическом мистицизме базируется мистицизм прикладной, плоды которого есть в каждом доме. В случае сомнения в аксиоматике создается другая научная дисциплина, которая развивается параллельно, как это происходит, например, в геометрии.

— И что, есть наука, которая развивается параллельно теоретическому мистицизму? — едко спросил Йока.