Адептус Астартес: Омнибус. Том I - Энди Смайли

Он протянул руку и схватился за скальный выступ. Подтянувшись, он нашел точку опоры и приподнялся над землей. Харахил устремил свой взгляд на расплывчатую линию, отделившую вершину скалы от неба, и продолжил подъем. Его мысли придавали облику скалы такую форму, что где бы он не искал выступ, за который можно было схватиться, или нишу, в которую можно было поставить ногу, он всегда их находил.

Но не только его воля влияла на строение темной скалы. Корни пробивали камни, тыча в его тело и ноги как копья, скрежеча по его броне. Другие извивались подобно щупальцам, пытаясь обхватить запястья и лодыжки, стремясь сорвать его с отвесного подъема. Чем выше он поднимался, тем яростней утес боролся с ним, хлеща его кнутами из корней, пытаясь сбить его и отправить в стремительное падение обратно вниз, в объятия голодного леса.

Не тратя попусту энергию, даже не рыча или стоная, Харахил пробивался наверх, его мысли были заключены в барьер из стали так же, как его нематерильное тело было защищено серебром его брони. Это не составило никакого труда — испытание воли, нежели мышц. Не успел он придти к этому выводу, как оказался на вершине скалы, сжимая в руке пригоршню камней.

Раньше ему казалось, что башня Ультора находилась почти на краю огромного обрыва, но теперь он увидел, что это был обман, проделка надежды, а не действительный вид. Башня исчезла, а на её месте он увидел огромный цветок с черными как смоль лепестками.

Чёрная роза, на лепестках которой ползают тысячи мух. Стебли гнутся, но не ломаются, колеблемые зловонными ветрами, несущими пыльцу отчаяния к ярким цветам надежды. Удушающее, приторное соседство.

Он смог увидеть крошечные частички пыльцы, утекающие в небо подобно дыму от костра. Если бы он сосредоточился, то смог бы разглядеть, что каждая микроскопическая точка на самом деле представляла собой три скрепленных друг с другом шара, а каждый шар — ухмыляющийся череп. Смог поднимался выше и выше, кружась в вихре ветра, пока не достиг грозовых облаков, где его ветром разнесло по всему зловонному саду и мертвым лесам за его пределами.

Пыльца падала черным снегом, и хотя он поднял угол своего синего плаща, прикрывая нос и рот, он чувствовал мельчайшие частицы, прошедшие через ткань и осевшие на его языка и горле.

Он думал, что они принесут боль, но вместо этого он почувствовал онемение, тянущееся от тех мест, где они осели на диафрагме и мышцах. Челюстные мышцы дали слабину и его дыхательные пути открылись, позволяя черной пыльце всё больше и больше проникать в его тело.

Сами по себе крохотные внедрившиеся частички были незначительными, но по мере увеличения их числа Харахил чувствовал, как они тают в его теле, пытаясь стать частью его. Как и мухи до этого, пыльца внедрялась в его плоть, стремясь стать семенем, что пустит корни в его мысли.

Он пошатнулся, загипнотизированый видением, насланным гигантской черной розой. В её черноте была чистота, скрытые цвета и глубины, которых, как он думал, никогда не существовало. Пыльца была не ядом, а эликсиром правды, давшим ему способность видеть Вселенную такой, какой она была на самом деле. Своими серыми глазами он узрел атомы в центрах солнц, погибающих для создания тепла и света. Он увидел прах мертвой сверхновой, собиравшейся веками, чтобы потом сформировать новые миры, новые звезды. В бактериальной слизи он увидел энергию, переходящую из одного состояния в другое, никогда не исчезающую, просто ищущую новые формы, наделенную бессмертием.

Слизь расширилась и разрослась, стала высшей формой жизни, разумной и осознающей себя — и чистота исчезла. Цветение начало слабеть от боли знания. Способность видеть, слышать и чувствовать вводила в заблуждение. Сознание существовало только в качестве барьера от реальности, в которой все было преходящим, и ничто не было постоянным.

Он хотел помочь цветку, поддержать его красоту, но он уже был виновен в пороке познания. Сопротивление Харахила было ядом в недрах земли, просачивающимся в корни чистоты. Это его приверженность лжи стала причиной увядания бутона, лепестки которого отпадали один за другим. Каждая потеря отзывалась мучительной болью в сердце Харахила.

Библиарий громко выдохнул и поднес руку к лицу, закрыв глаза, хотя сами по себе они и так оставались закрытыми. Тьма вокруг него была абсолютной, вереница сотканных из света сцен прокручивалась в его голове как в калейдоскопе, входя в фокус и выходя из него.

Впервые с момента, как он взобрался на скалу, Харахил обратил внимание на мягкую почву под ногами, приветственную и золотую. Он захотел прилечь на неё, стать частью слоя плодородной земли, чтобы его сущность смогла дать жизнь новым существам. Приняв свою роль, он очистится от ядов, что он привнес своим присутствием. Его обращение к истине станет питанием, удобрением для бутона смерти, которой он столь сильно желал. Его жертва станет водой для корней, а кровь и душа — удобрениями, благодаря которым стебель снова будет стоять крепко и прорастут новые цветы, чтобы великий процесс воспроизводства смог распространить пыльцу истины по всей Галактике.

Хотя сознательные мысли Харахила хотели, чтобы он сдался, его инстинкты — его внутренний разум, защищенный веками ритуалов и тренировок — толкнул его к своей цели. Там, где ум был слаб, душа оставалась сильна. Хотя он больше не мог видеть серебряную звезду, он все еще мог чувствовать ее присутствие, освещающее его путь к цели. Он вслепую последовал за ней, полагаясь на Императора, чтобы тот доставил его к цели.

Он спотыкался, борясь с ощущениями и пытаясь не заснуть. Он так устал. Его ноги были словно налиты свинцом, он уже давно оставил попытки прикрыть лицо плащом. С каждым вдохом он втягивал в себя ещё тысячу частичек пыльцы. Харахил, онемевший и истощенный, сопротивлялся из последних сил.

Упав, библиарий повернулся в ту сторону, откуда пришел. Прежде чем его глаза навсегда закрылись, он увидел серебряную звезду.

Усилием воли он оставил глаза открытыми и позволил свету Императора влиться в него. Его присутствие вымыло черную пыльцу, очистив артерии и вены, сердце и легкие, кишки, руки и ноги.

Как только загрязнение внутри него было вычищено, то же произошло и с небом. Буря отступила, обнажив красивое лазурное небо, не потревоженное облаками или ветром. Серебряное солнце тепло коснулось его. Броня, бывшая его второй кожей, впитала силу его лучей, сняв онемение и наполнив его новой силой.

Башня была уже близко, Харахил знал, что она всё это время была здесь, скрытая от глаз чарами черной розы. Он мог протянуть руку и дотронуться до замшелой, разъеденной каменной стены. Усики растительной жизни покрывали осыпающуюся кирпичную кладку, скрывая двери и окна и обвивая скелеты тех, кто пытался подняться по ним раньше. Вернулся ветер, ставший теперь холодным и обремененным ароматом смерти. Когда лозы зашевелились, черепа застучали зубами, обращаясь к библиарию, предупреждения из их ротовых отверстий были бессловесны, но странным образом понятны.

Только безрассудный пойдет по стопам тех, кто погиб здесь. Только гордый смеет мнить себя достаточно сильным, чтобы суметь преодолеть препятствия, которые ждут его впереди. Высокомерие станет гибелью Харахила. Лучше вернуться с провалом, чем вообще никогда не вернуться.

Хихиканье мёртвых голов подпитывало сомнения библиария. Его товарищи никогда бы не познали — не смогли бы понять — рисков, что он уже взял на себя. Умирать здесь, загнанным в ловушку злом этой разбитой крепости, никуда не годиться. Как он сможет защитить человечество из могилы?

Несмотря на эти опасения, оттягивавшие вниз каждый его шаг, Харахил решил двинуться дальше. В конечном счете, это была судьба каждого космического десантника — отдать свою жизнь во имя человечества, и не Харахилу было решать, в какой день умирать лучше, а в какой — нет. Перед ним была поставлена задача, и он возьмется за неё со всей своей силой и волей, пока не добьется успеха или не погибнет.

Все, что оставалось — только пересечь болото, окружавшее Ультор подобно рву. Пузырящиеся смоляные ямы и засасывающее болото лежали между ним и его целью. Ветви тростниковых зарослей тянулись из болотистой почвы, треща на сухом ветру. Шум выделяющихся газов и движение чего-то извилистого и большого под поверхностью заставило Харахила остановиться на краю болота.

При беглом осмотре казалось, что через болото есть тропинки, но библиария было не так-то легко обмануть. Он начинал понимать это место. Ложная надежда была основой всего, что имело место в этом нематериальном отражении Ультора. Все, что казалось достижимым, было просто уловкой, созданной, чтобы в последствии заманить нарушителей в паутину отчаяния, увести их так далеко от правильного пути, чтобы они не смогли отыскать его снова. Кажущийся безопасным маршрут, несомненно, кончится, оставив его, ставшего жертвой изоляции и отчаяния, на мели.