АНАЛОГИЧНЫЙ МИР – 2 - Зубачева Татьяна

В предбаннике, пока вытирались, одевались и собирали вещи, Толян не отводил от Эркина восхищённого взгляда и всё делал, как он. Но только когда они уже шли от бани к бараку, спросил:

— Дядя Эрик, а как это ты его?!

От непривычного обращения Эркин растерялся и ответил не сразу.

— Бить надо одним ударом, — и усмехнулся. — Второго тебе сделать не дадут.

— Ага, — кивнул Толян.

Ему хотелось попросить, чтобы научили такому, это ж здоровско! Раз — и всё! Но они уже поднимались на крыльцо женского барака, а при матери такой мужской разговор невозможен.

Алиса ещё спала, а Женя с Адой опять шили, обсуждая, что на детворе всё прямо горит, что с едой, слава богу, без проблем, а с одеждой плохо, а про обувь лучше и не вспоминать, а тут ещё дожди эти, нитки гнилые, не держатся, раз намокли, просушили, два намокли и всё… поползли. Толян было презрительно сморщился на "бабский" разговор, но, увидев серьёзное лицо Эркина, воздержался.

Ада сразу бросила шитьё и захлопотала, сразу раздевая Толяна, разбирая его узелок и ещё раз вытирая ему насухо волосы.

— Ну, спасибо тебе, ну, спасибо, — приговаривала Ада. — Сынок, ты хоть спасибо сказал? Всё в порядке, да?

— Да, — кивнул Эркин.

Но Толян, конечно, не выдержал.

— Ну, мам, он как дал ему, тот брык и в стену, аж загудело всё.

Ада испуганно посмотрела на Эркина. Сразу встревожилась и Женя. Она бросила на кровать уже приготовленные для Эркина чистые рубашки и подошла к нему.

— Что случилось? Эркин?

Эркин искоса посмотрел на Толяна, и тот, сообразив, что лопухнулся, густо покраснел.

— Там один… — Эркин говорил не спеша, тщательно подбирая слова. — Поскользнулся и упал. Вот и всё, Женя.

— Эркин…

— Всё в порядке, Женя, — твёрдо ответил Эркин.

Рука Жени на его плече совсем рядом с его лицом, и он рискнул, повернув голову, коснуться своим подбородком, прижать…

Это длилось всего секунду, но Эркину и этого достаточно для счастья. Он взял выстиранные и отглаженные Женей рубашки и ушёл. Если бы не чужие, он бы плюнул на все советы и предупреждения Мартина и обнял бы Женю, поцеловал, сделал бы так, что Женя не испугалась бы, не вспомнила тех… сволочей. Но… при Аде, при её пацане он не может.

Мелкий холодный дождь безостановочно сыпал и сыпал. Эркин спрятал рубашки под куртку и запрокинул голову, подставляя лицо льющейся с неба воде.

— Эй, Мороз, — окликнул его кто-то, — тебе уже и бани мало? Дождём умываешься.

Эркин засмеялся в ответ и пошёл в свой барак. Нет, всё-таки всё хорошо, и что бы потом ни было, но сейчас ему хорошо. Женя и Алиса в безопасности, сыты, ни одна сволочь до них не дотянется, а он сам… а ему что? Сыт, в тепле, спит на мягком, чего ещё?

В комнате Эркин спокойно заложил чистые рубашки в тумбочку, разобрал и развесил для просушки полотенце и содержимое банного узелка, разулся и лёг. Грег и Роман спали, Фёдора и Ива с его Призом не было, а Седой Молчун… как всегда лежит и в потолок смотрит. Ну… его дело. Эркин закинул руки за голову и с наслаждением потянулся, прогнал по телу волну, напрягая и распуская мышцы. Глаза сами собой закрывались. И неумолчный шелест, шуршание дождя за окном. Тепло, сухо, сытое спокойствие, блаженное ощущение чистоты, а спать в одежде он ещё в имении привык. Как же давно это было. Очень давно.

Об инциденте в бане Эркин не думал. Обошлось — и ладно. Ни к нему, ни к Толяну эта сволочь больше не полезет, а другие пусть сами себя берегут. И своими визами рискуют.

Сквозь сон он услышал, как пришёл Ив. Приз залез под кровать, а Ив, как все, разулся и лёг, поворочался, вздохнул и затих. Заснул наверное. Эркин уходил, уплывал в сон, в мягкую тёплую темноту.

Ив не спал, хотя и лежал, как все, закрыв глаза. Сна не было. Неужели обошлось, не заметили, не поняли? Да нет, что они могли заметить? За этот страшный год он сделал всё, чтобы его не узнали, не догадались, кто он. Сменил всё, что можно. Разве только с лицом не получилось. Пластическая операция всегда была очень дорогой и всегда была под очень плотным контролем СБ. Недаром эти клиники горели наравне с Паласами, а врачей расстреливали, как и лагерную охрану. Конечно, кое-кто уцелел, всех расстрелять невозможно, на собственном опыте убедился, но явиться к такому — это сдать себя с потрохами и немедленно. Оставалось рассчитывать на то, что в лицо его мало кто знал. И на то, что большинство знавших погибло. Но наступил Хэллоуин, и он понял: единственный шанс выжить — это сбежать. И не в другой штат, а в Россию. Там уж до него точно никто не дотянется.

…— Мы обречены. Ты должен это понять.

— Обречены вы, согласен. А я нет. Я не собираюсь подыхать вместе с вами в вашем дерьме.

— Вот как ты заговорил, щенок!

— Да, — он не отводит взгляда.

Отец смотрит с тем холодным выражением, с каким всегда отдаёт приказы об очередной ликвидации. Но сегодня он не отступит. Никого, ради кого он терпел, уже нет, так что ему терять нечего.

— Я слишком многое прощал тебе, — отец не спеша закуривает. — Я надеялся, что кровь заговорит.

— Кровь неразумна, — он заставляет себя улыбнуться. — Глупо её слушать там, где нужен разум и трезвый расчёт. Но иногда её советы уместны.

— И что же советует тебе… твоя кровь?

— Твоя доля? — иронически переспрашивает он. — Ну, что она может подсказать, кроме одного? Каждый сам за себя.

— Дурак. Ты не сделаешь и шага без моего прикрытия, — отец презрительно оглядывает его. — Но ладно, мы ещё продолжим этот разговор, а пока…

Он выслушивает очередное отцовское поручение, щёлкает строго по уставу каблуками и покидает кабинет. Поручение вполне обычное. Вопрос только в том, получит он пулю в затылок после выполнения или в любой момент до, скажем, при выходе из кабинета. Конечно, он рисковал, идя на такой разговор, но и откладывать уже нельзя. Ничего бесконечного и безграничного нет. И его терпение тоже закончилось…

…Ив приоткрыл глаза и посмотрел на соседнюю кровать. Чеканное смуглое лицо, закинутые за голову руки, распахнутая рубашка обнажает великолепную мускулистую грудь. На правой руке над запястьем чёрная татуировка рабского номера. Индекс питомника при Исследовательском центре. Индеец, раб, спальник. Что же, отец был бы доволен, узнав, что он спит в одной комнате и ест в общей столовой с таким.

"Потеря расы — вполне справедливое наказание для тебя", — сказал бы отец.

"Ты делишь постель с рабами и не теряешь расу. Непоследовательно".

"Это спальники. Они предназначены для этого. Ты глуп, если не понимаешь очевидного".

"Возможно. Но я жив, а ты мёртв".

"Это не аргумент"