Григорий Распутин-Новый - Алексей Варламов

Но радовалась смерти «хлыста» не только «публика».

«Ужас и отвращение перед существованием над Россией Распутина были тогда так сильны, – писал в мемуарах С. И. Фудель, – что, я помню, когда совершилось его убийство и я сообщил об этом иносказательно (в печати, конечно, ничего не было) по телефону одной знакомой, то она мне сказала: "Ну, слава Богу! Теперь осталась еще одна", намекая на императрицу. Здесь интересным фактом является только то, что эта знакомая дама была из очень почтенного общества и верующей семьи».

«Утром газеты принесли нам следующую новость: "Убийство Григория Распутина!" Слава Всевышнему! Довольно, наконец, позора, довольно унижения, пережитого с той минуты, как на чью-то потеху завелся на верхах этот порочный фетиш! – отмечала в дневниковых записях княгиня Тенишева. – Все, живущие в России, от темной хаты и до пышного дворца, знали давно, кто он, чем держится и чего стоит. Не было человека, который не возмущался бы этой грязной хлыстовщиной, развратившей часть нашего общества, да еще какого сорта часть общества!..

Авторами этой великой заслуги перед родиной называют Вел. Кн. Дмитрия Павловича, князя Ф. Ф. Юсупова, в доме которого все произошло, и не чуждого к тому же делу, как думают, Вел. Кн. Николая Михайловича».

Из Москвы пришли две телеграммы, подписанные сестрой Государыни Великой Княгиней Елизаветой Федоровной. Их перехватила полиция и доставила во дворец.

«Москва. 18 декабря 9 ч. 38 м. Великому Князю ДИМИТРИЮ ПАВЛОВИЧУ. Петроград. – Только что вернулась вчера поздно вечером, проведя неделю в Сарове и Дивееве, молясь за вас всех дорогих. Прошу дать мне письмом подробности событий. Да укрепит Бог Феликса после патриотического акта, им исполненного. Елла».

Вторая:

«Москва. 18 декабря. 8 часов 52 м. КНЯГИНЕ ЮСУПОВОЙ. Кореиз. Все мои глубокие и горячие молитвы окружают вас всех за патриотический акт вашего дорогого сына. Да хранит вас Бог. Вернулась из Сарова и Дивеева, где провела в молитвах десять дней. Елизавета».

Женщина, которая некогда нашла в себе силы простить убийцу своего мужа, благословляла убийц ненавистного ей «хлыста». А царица, родная сестра ее, по воспоминаниям Вырубовой, получив «это постыдное сообщение», «плакала горько и безутешно, и я ничем не могла успокоить ее». Но на людях ничего не показывала. «Государыня не плакала часами над его телом, и никто не дежурил у гроба из его поклонниц. Ужас и отвращение к совершившемуся объяли сердца Их Величеств. Государь, вернувшись из Ставки 20-го числа, все повторял: "Мне стыдно перед Россией, что руки моих родственников обагрены кровью этого мужика"».

«С самого первого доклада – о таинственном исчезновении Распутина до последнего – о возвращении его тела в Чесменскую богадельню – я ни разу не усмотрел у Его величества скорби и скорее вынес впечатление, будто бы Государь испытывает чувство облегчения», – вспоминал дворцовый комендант Воейков.

«Смерть Распутина была принята царем и царицей спокойно: ни слез я не видел, ни получил упрека», – говорил Протопопов на следствии. И в другой раз: «Убийство Распутина особого впечатления не произвело. Говорилось, что он погиб за семью б. царя, что теперь Бог даст победу и наступит успокоение».

Не наступило. И те, кто это делал, знали, что они делают.

«Ранним утром в субботу, 30 декабря, в Петрограде совершено одно из тех преступлений, которые из-за своего масштаба пятнают благоограниченные законы этики и из-за своих последствий меняют историю поколения», – послал донесение в Лондон начальник Рейнера английский разведчик Самуэль Хоар.

27 декабря 1916 года на квартире депутата Государственной думы А. И. Коновалова выступил с докладом В. А. Маклаков. Из его слов, как излагает их в своих материалах Смиттен, следовало, что «группа депутатов, обладающих соответствующими связями», на помощь которой пришли «высшие придворные чины, фрейлины и т. д.» уже – то есть за десять дней, прошедших со дня убийства, – успели разобраться с Распутиным и сумели «трезво и объективно разобраться в этой истории, отделить истину от лжи, подлинное зерно исторической правды от заведомой легенды» и «в результате получились объективные, строго проверенные данные», где «историческая правда звучит хуже всякого навета, безудержной клеветы, хуже кошмарной сказки».

Однако сохранились и другие свидетельства, и порою с ними происходят странные вещи. Написанные с целью Распутина опорочить, сегодня они воспринимаются совсем иначе.

«Теперь ждем чудес на могиле. Без этого не обойдется. Ведь мученик. Охота была этой мрази венец создавать. А пока болото – черти найдутся, всех не перебьешь», – записала в дневнике 3. Н. Гиппиус 2 февраля 1917-го. Но вот что вспоминал протопресвитер Шавельский:

«24-го февраля 1917 года, после обеда, когда Государь обходил гостей, я, стоя рядом с проф. Федоровым, спрашиваю его:

– Что нового у вас в Царском? Как живут без "старца"? Чудес над гробом еще нет?

– Да вы не смейтесь! – серьезно заметил мне Федоров.

– Ужель начались чудеса? – опять с улыбкой спросил я.

– Напрасно смеетесь! В Москве, где я гостил на праздниках, так же вот смеялись по поводу предсказания Григория, что Алексей Николаевич заболеет в такой-то день после его смерти. Я говорил им: "Погодите смеяться, – пусть пройдет указанный день!" Сам же я прервал данный мне отпуск, чтобы в этот день быть в Царском: мало ли что может случиться! Утром указанного "старцем" дня приезжаю в Царское и спешу прямо во дворец. Слава Богу, Наследник совершенно здоров! Придворные зубоскалы, знавшие причину моего приезда, начали вышучивать меня: "Поверил 'старцу', а 'старец'-то на этот раз промахнулся!" А я им говорю: "Обождите смеяться, – иды пришли, но иды не прошли!" Уходя из дворца, я оставил номер своего телефона, чтобы, в случае нужды, сразу могли найти меня, а сам на целый день задержался в Царском. Вечером вдруг зовут меня: "Наследнику плохо!" Я бросился во Дворец… Ужас, – мальчик истекает кровью! Еле, еле удалось остановить кровотечение… Вот вам и "старец"…

Посмотрели бы вы, как Наследник относился к нему! Во время этой болезни матрос Деревенько однажды приносит Наследнику просфору и говорит: "Я в церкви молился за вас; и вы помолитесь святым, чтобы они помогли вам скорее выздороветь!" А Наследник отвечает ему: "Нет теперь больше святых!.. Был святой – Григорий Ефимович, но его убили. Теперь и лечат меня, и молятся, а пользы нет. А он, бывало, принесет мне яблоко, погладит меня по больному месту, и мне сразу становится легче"… Вот вам и "старец", вот и смейтесь над чудесами!»

Наконец, тот же самый Маклаков, который так ликовал и гоголем выступал в декабре 1916-го, совершенно иначе отнесся к этой истории десять лет спустя и помимо процитированного выше осуждения власти за то, что она не наказала убийц, привел свое свидетельство: «Одна из светских дам Петербурга сделала любопытное наблюдение: при посещении госпиталя, где было много солдат, она под радостным впечатлением от смерти Распутина, о нем сообщила солдатам; она ждала выражения восторга, солдаты угрюмо молчали. Думая, что они ее не поняли, она стала повторять и разъяснять смысл события; солдаты продолжали молчать и, наконец, один из них вымолвил: "Да, только один мужик и дошел до царя и того господа убили"».