Черчилль. Биография - Мартин Гилберт

Черчилль послушался совета Макмиллана и Идена. Он написал записку двум коммунистам, в которой объяснил, что, поскольку конференция целиком и полностью греческая, он не может встретиться с ними, но тем не менее надеется, что состоявшиеся дискуссии и налаженные контакты приведут к скорейшему завершению печального конфликта между соотечественниками. Он никому не предъявлял никаких обвинений. «Ненависть между этими греками ужасна», – написал он Клементине.

Вечером Черчилль вернулся на «Аякс». Макмиллан заметил: «Он до сих пор переживает, что отказался встретиться с делегатами-коммунистами». Но было поздно. Его греческая миссия завершилась. Теперь архиепископу Дамаскину предстояло найти премьер-министра, который смог бы сформировать коалиционное правительство – с коммунистами или без оных. Британия будет поддерживать позицию этого правительства, по крайней мере в Афинах. Вечером Черчилль направил телеграмму начальникам штабов с просьбой направить армейскую бригаду из Палестины в Афины. Они согласились. Он также обратился с просьбой включить в новогодний наградной список пятнадцать женщин – сотрудниц британского посольства в Афинах. Одна из названных им женщин была награждена орденом Британской империи за «неустанное исполнение долга под огнем».

Утром 28 декабря, все еще на борту «Аякса», Черчилль раздумывал о том, чтобы на день задержаться в Афинах и провести еще одно заседание конференции. Макмиллан отметил в дневнике: «Ему не нравится мысль о возвращении домой без заключения мира или хотя бы перемирия». Но к середине дня он все же согласился покинуть Афины. Перед отъездом в аэропорт он направил Рузвельту полный отчет о проделанной работе, сообщив президенту: «Я вовсе не считаю архиепископа левым с коммунистическим уклоном. Напротив, он, похоже, решительно настроен создать компактную сильную исполнительную власть в Греции, чтобы предотвратить продолжение гражданской войны. Это было тяжелое зрелище, – добавил Черчилль, – видеть в городе яростные уличные бои и несчастных людей, обитающих в различных сараях и выживающих только за счет продуктовой помощи, которую мы им поставляем. Вооруженный конфликт, по-видимому, продолжится. Огромное большинство мечтает о соглашении, которое избавило бы их от коммунистического террора».

На борту «Аякса» Черчилль получил телеграмму от Монтгомери. Тот сообщил, что немецкое контрнаступление в Арденнах на Антверпен захлебнулось. Выступив перед экипажем корабля, он на адмиральском катере отплыл в гавань, откуда процессия джипов и бронеавтомобилей направилась в аэропорт. После короткого выступления перед служащими британских военно-воздушных сил он поднялся на борт «Скаймастера». Самолет уже выруливал на взлетную полосу, как Черчилль вдруг крикнул: «Остановите машину!» Он в этот момент читал черновик заключительного коммюнике, и в нем было сказано, что он, Иден, Макмиллан и Александер уже покинули столицу. Черчиллю показалось, что это может создать впечатление, что Британия бросила Грецию на произвол судьбы. Самолет остановился. Коммюнике с поправкой передали одному из провожавших британских дипломатов.

«Скаймастер» поднялся в воздух в 2:30. Черчилль надеялся вечером уже быть в Англии, но после посадки в Неаполе выяснилось, что весь юг Англии накрыл густой туман. Пришлось заночевать в Италии. «Надеюсь, завтра будем с тобой ужинать, – телеграфировал он Клементине. – Мне уже одиноко».

Утром 29 декабря самолет Черчилля вылетел из Неаполя в Лондон, и в 3:30 пополудни приземлился на авиабазе Бовингдон. Клементина приехала его встречать. Через два с половиной часа на Даунинг-стрит они с Иденом отчитывались перед военным кабинетом о поездке. Затем, в 10:30 вечера, у них состоялось двухчасовое совещание с королем Греции Георгом II, который не хотел назначать регентом Дамаскина. В 1:30 ночи они снова встретились с Георгом. «Мне пришлось сказать королю, что, если он не согласится, вопрос будет решен без него, и мы признаем пришедшее ему на смену новое правительство», – сообщил Черчилль Рузвельту. Наконец в четыре утра король Греции согласился с регентством Дамаскина. Только после этого Черчилль отправился в постель – через двадцать два часа после того, как проснулся в Неаполе.

В Афинах коммунисты продолжали выдвигать условия, на которые Дамаскин не был готов пойти. В итоге он попросил генерала Пластираса сформировать правительство, в которое не будут включены коммунисты. В Вашингтоне и Лондоне поднялась волна критики по поводу британской политики вмешательства в дела Греции. «Ожесточенное недопонимание в Соединенных Штатах и дегенеративных кругах у нас дома, – сказал Черчилль Клементине, – лишь начало той ярости, с которой будут встречать каждый шаг к мирному соглашению. Уверен, в Греции я принял оптимально возможное решение».

В это время возникла вероятность, что Сталин признает в качестве правительства Польши лишь люблинских поляков, исключив из него поляков лондонских. Узнав об этом, Черчилль стал настаивать на скорейшей встрече лидеров трех держав. Сталин сказал, что врачи не разрешают ему покидать страну, и предложил в качестве места встречи Ялту. Больному Рузвельту в таком случае предстояло преодолеть около десяти тысяч километров, а семидесятилетнему Черчиллю – почти шесть с половиной. «Можно искать десять лет, – сказал Черчилль Гопкинсу, – и худшего места для встречи все равно не найти». Рузвельт собирался морем добраться до Мальты, затем продолжить путь по воздуху. Черчилль решил лететь. Предварительно они с Рузвельтом договорились встретиться на Мальте. «Я буду ждать на пристани», – телеграфировал Черчилль президенту в первый день нового, 1945 г.

Почти весь день 1 января Черчилль проработал в постели. А 3 января, через пять дней после возвращения из Греции, опять покинул Англию. Сначала он вылетел во Францию, где посетил штаб-квартиру Эйзенхауэра под Парижем, а следующим вечером ночным поездом отправился в штаб-квартиру Монтгомери в Гент. Проведя утро с Монтгомери, он съездил в Брюссель, откуда вернулся в Англию. Переговоры дали ему ясное представление о следующей фазе войны – продвижении к Рейну. Черчилль сообщил Рузвельту, что в ходе переговоров не было ни малейших разногласий, но «есть один жестокий факт: для продолжения наступления нам нужны новые силы».

Стремясь несколько снять озабоченность Эйзенхауэра, Черчилль отправил телеграмму Сталину, в которой поинтересовался временем ближайшего наступления русских. Свой интерес он объяснил желанием придать Эйзенхауэру уверенность в том, что немецкие силы будут разделены между двумя «полыхающими фронтами». Сталин проинформировал его, что советское наступление начнется не позднее второй половины января. Черчилль ответил: «Чрезвычайно признателен вам за потрясающие новости».

11 января был подписан договор между Тито и бывшим правителем Хорватии доктором Шубашичем, согласно которому в будущее правительство Югославии войдут как коммунистическая, так и не коммунистические партии. Тем самым договоренность о равноправном разделении сфер влияния в Югославии, достигнутая со Сталиным, казалась, была соблюдена. «Мы должны настаивать изо всех сил, – написал Черчилль Рузвельту, – на проведении честных выборов, на которых решится судьба будущего режима, народа или народов Югославии».

Крайнее недовольство Черчилля вызвало публичное выступление Монтгомери 12 января, в котором тот принизил вклад американцев в битву за Арденны. «Считаю его выступление крайне неудачным, – сказал Черчилль начальникам штабов. – В нем прозвучали покровительственные нотки и полностью проигнорирован тот факт, что Соединенные Штаты там потеряли около 80 000 человек, а мы – от двух до трех тысяч. Впрочем, не наша вина, что мы принимали столь незначительное участие в этом сражении, которое стало великой американской битвой, одновременно катастрофической и славной».

Теперь Черчилль начал готовиться к Ялте. Тем для обсуждения становилось все больше. 15 января он телеграфировал Рузвельту о нарастающем советском давлении в Персии, где Россия, как он выразился, надеется «приобрести все, что хочет, с помощью большой палки». Перед отъездом он сделал в палате общин обзор текущего военного положения. Колвилл записал: «Это была его лучшая речь с 1941 или даже с 1940 г.». Николсон тоже отметил «потрясающую живость, убедительность и юмор».

Говоря в палате об англо-американских требованиях безоговорочной капитуляции Германии, которые широко критиковались как слишком суровые, Черчилль подчеркнул, что немцы очень хорошо знают, «насколько строги моральные принципы, которые ограничивают наши действия», после чего напрямую обратился к врагу: «Мы не занимаемся уничтожением наций и народов. Мы не торгуемся с вами. У вас нет никаких прав. Прекращайте сопротивление безоговорочно. Мы останемся верны нашим традициям и характеру».