Творения. Часть 1 - Афанасий Великий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В последние годы царствования Констанциева, частию обманом, частию принуждениями, ариане успели склонить почти всех епископов Востока и Запада, к подписанию такого символа веры, в котором сказано было о Сыне Божием, что «Он подобен Отцу по писаниям». Словом подобен они хотели сблизиться с полуарианами; прибавляя: по писаниям давали себе свободу изъяснять допускаемое подобие, в каком угодно смысле[339]. Вовлеченные в обман, скоро увидели свою ошибку; принужденные страхом, желали доправить свою вину, когда опасность миновала. Недоверчивость пасомых к пастырям нетвердым, или недальновидным, разныя толкования принятых слов увеличивали смущение в Церквах. Недоумевали, где найти точку опоры, и не находили, к кому лучше обратиться, как к архипастырю александрийскому.
Особенно жалкое зрелище представляла Церковь антиохийская. По изгнании св. Евстафия, более тридцати лет господствовали над нею ариане: но сохранилось здесь общество неизменно преданных своему архипастырю и православию. В 360 г., когда низложенный Евдоксий с престола антиохийскаго перешел на Константинопольский, – после долгих споров избран был ему преемником Мелетий, бывший епископом сперва севастийским, в Армении, потом – верийским, в Сирии. Ариане думали видеть в нем своего единомысленника; но обманулись. С строгостию благочестия соединяя кротость и умеренность, но в то же время – и твердость в своем исповедании, – в первой же проповеди, после своего посвящения, он ясно выразил, что признавать Сына Божия тварию значит не понимать учения Писания[340]. Раздраженные этим ариане, чрез месяц, изгнали его из Антиохии, и возвели на его место Евзоия, одного из тех диаконов, которых осудил и низложил еще Александр александрийский, за единомыслие с Арием. Отсюда произошло новое разделение между христианами антиохийскими. Одни пристали к Евзоию, другие, гнушаясь его нечестием, продолжали признавать своим епископом Мелетия, но не сливались с обществом евстафиан, которые не хотели принять его, как избраннаго арианами. Св. Евстафий сам – уже скончался: обществом приверженных к нему управлял пресвитер Павлин. С православными антиохийцами, которыми заведовал Павлин, св. Афанасий издавна имел общение[341]. И теперь к нему присланы были оттуда два диакона.
Для разсуждения о принятии епископов, обращающихся к православию, и для устроения дел церкви антиохийской, св. Афанасий положил учредить собор из епископов египетских, по большей части – возвратившихся из заточения исповедников, и других. На этот собор прибыл также один из западных епископов, сосланных при Констанцие в Фиваиду, Евсевий Верчелльский, который принимал живое участие в делах церкви антиохийской, – а другой, его товарищ в изгнании, Люцифер каларийский, отправился прямо в Антиохию, чтобы споспешествовать умиротворению этой церкви. Но Люцифер, мало умевший владеть собою, и действовать в кротком примирительном духе, вместо того, чтобы стараться о слиянии двух разделенных обществ православных в Антиохии, только усилил между ними разделение. Не дождавшись решения александрийскаго собора, он поставил Павлина в епископа, тогда как другое общество православных, более многочисленное, никак не хотело лишиться Мелетия[342].
Собор александрийский, не зная о случившемся в Антиохии, имел в виду постановить такия правила, касательно принятия в общение всех переходящих от ариан, которыя бы могли быть приложены и к делам церкви антиохийской. Руководствуясь духом мира и любви, он определил: принимать в общение церковное всех обращающихся к православной церкви, но с тем, чтобы они согласились принять Символ никейский, анафематствовать ересь арианскую, и осудить учение тех, которые признавали Духа Святаго тварию. Под тем же условием собор предоставлял пользоваться своими правами и всем епископам, которые вовлечены были в общение с еретиками обманом, страхом и принуждением, и теперь ищут мира с Церковию. Но этою снисходительностию не могли пользоваться главные виновники еретических смут[343]. Такия распоряжения легко могли вести к водворению мира и в церкви антиохийской: мелетиане, недавно отставшие от общества арианскаго, исполнив требования собора, должны были составить одну Церковь с евстафианами, и так как сам св. Мелетий следовал исповеданию никейскому, то он и должен был остаться общим пастырем для всех.
Чтобы устранить всякия недоразумения между верными чадами Церкви и принимаемыми в общение, и тем облегчить взаимное их слияние в одно общество, собор нашел нужным войти в объяснение некоторых особенных выражений, какия употреблялись в разных Церквях в учении о Св. Троице. Это было тем нужнее, что в самой церкви антиохийской, между приверженцами Евстафия и державшимися Мелетия был об этом спор, и одни других подозревали в неправомыслии[344]. Говоря о Трех Лицах Св. Троицы, одни употребляли выражение: Три Ипостаси. Другие, принимая слово: ипостась в значении сущности (ὐσια), и признавая единосущие Лиц в Св. Троице, выражали это словами: единая Ипостась, т. е. сущность, и выражение: три ипостаси отвергали, как неправомысленное. Объяснив значение, какое соединялось у тех и других с словом: ипостась, и в котором они не разнились между собою, – собор заключил желанием пользоваться теми выражениями, какия употреблены в Символе никейском.
Наконец, так как в последнее время начало распространяться неправомыслие и в учении о воплощении Сына Божия: некоторые, признавая в Нем соединение Божескаго естества с человеческим, не допускали в Его человеческом естестве присутствия высшей силы духа – ума, утверждая, что заменяло его Слово, или Божеское естество; то Собор отверг и это суемудрие, как ложное.
Постановив такия определения, собор поручил двум из своих членов, Евсевию верчелльскому и Астерию аравийскому, сообщить о них православным антиохийцам, собирающимся с Павлином, и убедительнейше просил этих епископов позаботиться, как отцам, наставникам и попечителям, о привлечении и отделяющихся мелетиан к единомыслию[345]. Но было уже поздно. Неблагоразумием Люцифера дело было разстроено, и сам он, не соглашаясь на благоразумную снисходительность в отношении к епископам, увлеченным в общение с еретиками, отделился от Церкви. По крайней мере, не остались безплодными распоряжения собора александрийскаго для других церквей.
Голос мира и прощения из уст пастыря, – который, по своим долговременным страданиям, один мог быть без укора строгим к падшим своим собратиям, – был принят всею Церковию с восторгом. Папа римский Ливерий, епископы македонские, ахайские, испанские и галльские повторили его на своих соборах[346]. Астерий на Востоке, Евсевий на Западе, возвращаясь в свои епархии, возвещали слово мира в церквях, ими посещаемых на пути. И многие епископы не замедлили примириться с Церковию, которую оскорбили своим малодушием. Не говорим уже о том, сколько
