Страшная сказка - Елена Арсеньева

В самом деле, в паспорте худой женщины с усталым, преждевременно увядшим лицом значилось, что она, Абдрашитова Валентина Алексеевна, состоит в законном браке с Абдрашитовым Алимом Минибаевичем, причем в браке этом они прижили двух детей. Метрики на сыновей и свидетельство о заключении брака прилагались.

Первой мыслью Симагина было привлечь тетку к ответственности как злостную обманщицу: невозможно находиться в браке с человеком, умершим более полугода назад! У нее в паспорте должен стоять соответствующий штамп, а свидетельство о браке должно быть заменено свидетельством о смерти супруга.

Мысль, конечно, была отличная, но Симагин тотчас поторопился запихнуть ее в те же глубины сознания, где она доселе пребывала. Эта тетка не виновата, что никто не позаботился сообщить ей о смерти означенного супруга. Симагин сам видел паспорт Алима Минибаевича, где стоял штамп о браке, аналогичный тому, который имела в своем паспорте эта Валентина Алексеевна Абдрашитова. И двое сыновей, Александр и Никита, были в Алимов паспорт вписаны. Одному – пятнадцать, другому – двенадцать лет. Несовершеннолетние дети. И если на основные богатства Алима, два ночных клуба, они претендовать никак не могли, поскольку формально те принадлежали Надежде Гуляевой, то уж квартира Алимова со всей дорогущей обстановкой, а также его «БМВ» им должны были достаться по праву. Однако не достались… не без соучастия, между прочим, самого участкового Симагина, который отлично знал, что родне покойного не сообщили о его смерти.

А впрочем, какая тут может быть вина? Долг Симагина как работника правоохранительных органов состоял в том, чтобы охранять эти самые права. Он и охранял… права сильного. Сильным был когда-то покойный Алим Минибаевич. Теперь сильной стала его бывшая компаньонка и сожительница Надежда Сергеевна. Именно ее права и защищал участковый Симагин – не сказать чтобы с пеной у рта, но достаточно активно, чтобы выпроводить эту новоявленную наследницу вон и непререкаемым тоном посоветовать ей больше здесь не появляться. Закон обратной силы не имеет. А если вы ничего не знали, то это ваши проблемы. Так что извините, гражданка!

Гражданка, впрочем, извинять Симагина не желала. Она даже стала шуметь, просто-таки голосить, взывая к проходившим мимо соседям, рассказывая им свою жалостную историю. Нормальные люди с сердитым Симагиным – а он к тому времени уже очень рассердился – связываться не хотели и проходили мимо: домой, или выгуливать собачек, или мусор вынести. Но в этом подъезде обитало несколько отвратительных старушонок, которые когда-то немало крови попортили Надежде Сергеевне, нипочем не желая подтверждать, что она и в самом деле проживала в квартире № 14 в качестве сожительницы покойного Абдрашитова, а значит, имеет права на эту квартиру. Надежда их и так и этак уламывала, дело дошло даже до подарочков (а ведь Симагин знал, что его Хозяйка была дама, как бы это поизящнее выразиться, прижимистая), и только тогда старушки, стиснув зубы, написали требуемые письма. А сейчас, прислушавшись к воплям Валентины, начали в унисон причитать: зачем, мол, они пошли на поводу у Надежды и письма эти написали, вот детей и вдову обездолили…

Еще несколько минут – и пришлось бы вызывать на Овражную, 42 бригады спасателей, потому что потоки совместно проливаемых слез начинали уже затапливать лестничную клетку и струились вниз по этажам. Симагин ел себя поедом за то, что сразу не выпроводил Валентину вон из подъезда и столь необдуманно позволил ей вступить в разговор со злоязычными соседками. А ведь они, заразы, оказались умны и хитры. Они прекрасно понимали, что прикормленный Надеждой участковый может-таки им, пенсионеркам, кровь попортить, а потому не хаяли Хозяйку и не лаяли ее, а только широко и девичьи наивно открывали свои выцветшие глазки, утонувшие в морщинистых веках, и тоненькими фальшивыми голосками причитали: Надежда, дескать, Сергеевна – женщина очень хорошая, милая и добрая, если и захапала себя чужое добро, то исключительно по неведению, знай она, что у Алима Минибаевича остались малые детки, сама, добровольно отдала бы им и квартиру, и машину, тем паче что все это ей не особенно и нужно: машину она подарила своему охраннику Руслану, а квартиру, как видите, сдала. Действительно, зачем ей квартира, ежели она живет в суперэлитном доме на Калининской улице? Ну, знаете, недалеко от ее пересечения с Северным проспектом? Там стоят такие двухэтажные дома с мансардами. Три дома, окруженные старыми яблонями. Скоро, в мае, яблони зацветут, вот красота будет! Впрочем, дома и так красивые. В среднем, сиреневом таком, с балкончиками чугунными, правая половина принадлежит милой Надежде Сергеевне. Да, конечно, два этажа и мансарда. И участок возле дома. А в квартире, говорят, даже бассейн есть, ну, а в мансарде танцевальный зал, весь в зеркалах, и солярий. Это чтоб даже зимой загорать можно было. А в подвале тир и мини-корт.

Симагин был, безусловно, особой, приближенной к императрице, но и его никогда не приглашали в ее новую квартиру. Домработница Роза с ним тоже не откровенничала, поэтому он представления не имел о таких тонкостях, как зеркальный танцевальный зал и мини-корт.

Мини-корт, мать твою так и переэтак! По странной прихоти памяти Симагин вдруг вспомнил, что покойного Алима Минибаевича частенько называли – шепотком, разумеется, чтоб он, храни Аллах, не услышал, – Мини-юбовичем за его пристрастие к красивым ножкам, а совсем уж втихаря – Мини-ёбовичем. Тоже за определенные пристрастия…

Короче говоря, в ту минуту Симагин вдруг ослабел на голову и начал думать черт знает о чем, только не о деле. На всякую чушь тратил мозги, вместо того чтобы напрячь их и сообразить: не просто так старушки вдруг разохались насчет нового жилья милой Надежды Сергеевны! Они ведь прямо и открыто сообщили этой зачуханной Валентине Абдрашитовой, где ей можно разыскать соперницу, разлучницу и похитительницу чужого добра. Они мигом просекли, что скандальчик может иметь продолжение, и мысленно потирали свои иссохшие от старости ручонки, предвкушая грозящие милой Надежде Сергеевне неприятности. Симагин просто поверить не мог, что Валентина Абдрашитова возьмет да и потащится на Калининскую: разыскивать Надежду и выяснять с ней отношения.

К чести (ха-ха!) Симагина, следует сказать, что после того как он простился с измученной, заплаканной, совершенно убитой морально женщиной, посадив оную на трамвай, который должен был без пересадок довезти ее до вокзала, на секунду он почувствовал что-то вроде беспокойства. Вообще-то следовало бы, подумал он тогда, посадить Валентину не только в трамвай, но и прямиком на поезд и отправить в Нижний Новгород или из какой еще там дыры она вдруг вылезла? И он, хотя и опасался в разгар рабочего дня обеспокоить Хозяйку, все же набрался храбрости и позвонил ей.

Родион Заславский

Январь 2001 года, Нижний Новгород

– Вниманию встречающих! Скорый поезд сообщением Северо-Луцк – Нижний Новгород прибывает на шестую платформу. Выход в город через тоннели. Будьте осторожны, уважаемые пассажиры, не переходите железнодорожные пути, пользуйтесь подземными переходами. Повторяю!.. – закричал над головой женский голос, и Родион вздрогнул, огляделся.

Вот те на! Да это же вокзал – Московский вокзал с его толчеей и людской неразберихой. Как он здесь очутился? Неужели сел не на ту маршрутку? Все-таки глубокое впечатление произвело на него участие в Колиных игрищах! Дурость какая… Чтоб он еще хоть раз откликнулся на призыв дружка? Да никогда в жизни! И такое впечатление, что Коляшка тоже крепко обиделся на строптивого правдолюбца, который не понимал даже самых невинных милицейских шуток. Расстались они после обмена словесными ударами: крепкими, словно тумаки, со стороны Мыльникова и отточенно-ядовитыми – со стороны Родиона. И хоть уходил он внешне спокойным, все же впечатление оказалось куда глубже, чем Родион показал Коляше. Вот как в тумане притащился на вокзал… Теперь возвращайся на площадь Свободы! А она, интересно, она, эта Ольга Михайловна Еремеева, уже добралась домой? Родион думал, что еще успеет перехватить ее на остановке и извиниться за друга (самому Коляше это в жизни бы не пришло в голову!), но она исчезла так стремительно, словно схватила такси прямо у дверей РОВД. А может, так оно и было.

– На такси поедем? – вдруг спросил его мужик в серой куртке и низко надвинутой на лоб потертой шапке из ханурика. Родион даже усмехнулся от неожиданности. В самом деле, не сесть ли на такси, чтобы уж наверняка попасть домой? А то опять заедет куда-нибудь на Станкозавод!

Он знал за собой эту особенность, которую любил скромно называть гениальной рассеянностью: задуматься до такой степени, что вообще перестать соображать, где находится, и заехать в какие-нибудь места, из которых потом буквально не выбраться. Однажды, обдумывая, как и кому дать на лапу в «Полиграфе», чтобы снизить стоимость производственных расходов, он таким образом заехал аж в центр Сормова. Тоже сел на другую маршрутку. Но та поездка все-таки принесла практическую пользу, ибо Родион отлично обдумал план действий, вычислил подходящего человека и с ним не пролетел: цена на экземпляр была снижена процентов на сорок! А всего-то пришлось – сначала написать в калькуляции тираж двадцать тысяч, а не реальные пять. Как известно, чем больше тираж, тем ниже цена одного экземпляра печатной продукции. Потом, когда дошло дело до отправки диапозитивов в типографию, Родион приложил письмо, уточняющее тираж. И сделал предоплату именно за эти пять тысяч. Конечно, бумага и картон именно в это время резко вздорожали, однако книжка все равно получилась баснословно дешевой и дала кое-какую прибыль.