Город небесного огня. Часть I - Кассандра Клэр

– Поверить не могу, – сказал он в миллионный, наверное, раз. – Прошляпил. Мне доверили Саймона, а я его прошляпил…

– Тут нет твоей вины. – Майя знала, что этими словами не помочь, но все равно не удержалась. – Ты же не можешь без конца отбивать атаки всякой сволочи. Я вообще считаю, что «Люпусу» не следовало поручать тебе это дело, не обеспечив серьезной поддержкой. Сам вспомни: когда Саймон утратил Метку, ты же их просил прислать подмогу, верно? А они как оглохли. Ты сделал все что мог.

Джордан опустил взгляд на свои руки и что-то буркнул. Кажется, «Не все…» Майя понимала, что должна подойти, обнять, посочувствовать. Заверить, что он тут не виновен.

Понимала, но не могла. Ее саму сейчас придавливал груз вины, тяжелый, как рельс, от невысказанных слов саднило глотку. Это длилось уже несколько недель.

Джордан, я должна тебе кое-что сказать.

Джордан, я должна.

Я…

Джордан…

Занавес молчания между ними разодрал телефонный звонок. С великой поспешностью, чуть ли не суетливо, Джордан полез в карман, выдернул свой мобильник, раскрыл его хлестким движением кисти и поднес к уху:

– Да?…

Майя не сводила с него глаз, до боли в груди навалившись на край кухонного шкафчика. До нее доносилось лишь неразборчивое бормотание на том конце, и к моменту, когда Джордан наконец закрыл телефон, она готова была раскричаться от нетерпения, тем более что в его глазах поблескивал огонек надежды.

– Звонил Тил Ваксельбаум, заместитель вожака из «Люпуса», – сказал он. – Срочно вызывают в логовище. Похоже, принято решение помочь мне в розысках Саймона… Хочешь со мной? Если отправимся прямо сейчас, к полудню успеем.

В его голосе, на фоне неподдельного беспокойства за друга, прорезалась просительная нотка. «Он не дурак, – подумала Майя. – Чувствует: что-то явно не в порядке. Знает…»

Она набрала в грудь побольше воздуха. Рвавшиеся наружу слова: Джордан, нам надо поговорить, – душили, не давали сглотнуть, но девушка загнала их внутрь. Сейчас наивысшим приоритетом была судьба Саймона.

– Конечно, – кивнула она. – Конечно, поехали вместе.

Первое, что увидел Саймон, были настенные обои, что не так уж и плохо. Простые бумажные обои, довольно старомодные. К тому же обшарпанные. И заплесневелые. Но в целом не самая страшная вещь, которая попадалась ему на глаза за прошедшую жизнь. Он пару раз мигнул, фокусируя взгляд на полосках, что вдоль и поперек секли орнамент из цветочков. Ушло не менее секунды, чтобы сообразить, чем эти полоски являются.

Он за решеткой.

Саймон тут же перекатился на бок и вскочил на ноги, даже не тратя время на определение размеров клетки, в результате чего больно приложился макушкой о стальные прутья «потолка» и непроизвольно осел на четвереньки, мотая головой и чертыхаясь.

Лишь сейчас он увидел, во что был одет.

Вместо привычной футболки – белоснежная романтическая блуза с широкими рукавами и кружевной отделкой. Но более всего озадачивали черные лосины.

Из глянцевой обливной кожи.

В обтяжку.

Обмирая, Саймон присмотрелся еще раз. Та к и есть, на рубахе всамделишные кружева. Клин глубокого выреза, обнажающего грудь. И эти пикантные лосины…

– Ну почему, – высказался он по истечении минуты скорбного молчания, – почему всякий раз, когда мне кажется, что я дошел до точки, дело принимает еще более скверный оборот?

Тут, словно по команде режиссера, отворилась дверь, и в комнату впрыгнуло миниатюрное создание; какая-то темная фигура в коридоре тут же захлопнула дверь со скоростью тренированного агента секретной службы.

Существо, проникшее в узилище, на цыпочках прогарцевало к решетке и сунуло мордочку меж прутьев.

– Са-аймон… – проблеяло оно.

И хихикнуло.

Морин.

В обычных обстоятельствах – если похищение и заточение под замок можно назвать обычным делом – Саймон как минимум попросился бы наружу, рискнул бы выклянчить ключ, воззвал бы к милосердию. Но только не сейчас: что-то в облике Морин подсказало ему, что старания будут напрасны. Говоря конкретнее, на это намекал ее венец. Костяной. Из фаланг пальцев. Возможно, даже пальцев ног. Мало того, венец был усыпан самоцветами и блестками, подозрительно походившими на битое бутылочное стекло. Гарнитур дополнялся драным серо-розовым бальным платьем с широченным колоколом ниже талии, который напомнил юноше о костюмированных пьесах на сюжеты восемнадцатого века. Подобное одеяние не может не внушать тревогу.

– Привет, – опасливо сказал он.

Морин улыбнулась и еще глубже просунула мордочку.

– Как тебе нравится свой наряд? – пискнула она. – Я целый гардероб для тебя приготовила. Есть и сюртук, и килт, и много-много чего еще, но я хотела, чтобы ты для начала походил вот в этом. А еще я сама сделала тебе макияж. Правда-правда, никто не помогал! Ни вот столечки!

Саймону не потребовалось зеркало, чтобы увидеть собственные подведенные глаза. Скорбное знание пришло сразу и в полном объеме. Как краткая, но выразительная телеграмма о кончине близкого родственника. Как булыжник, угодивший в лоб.

– Морин…

– А сейчас я делаю для тебя ожерелье, – не слушая пленника, щебетала она. – И надо побольше драгоценностей. Хочу, чтобы ты носил браслеты – обожаю, не могу! – на запястьях!

– Морин, где я?

– У меня.

– Ясно. А где мы?

– Отель-отель-отель…

Не иначе, «Дюмор». Гм… Похоже на правду.

– Ясно, – вновь кивнул он. – И… и почему я в клетке?

Морин тихонько напевала себе под нос, поглаживая стальные прутья. Девочка, затерянная в своем внутреннем мире.

– Саймон-Саймон-Саймон, наконец мы вместе, навсегда, навек…

– Морин…

– Это твоя комната, – выпалила она. – Выйдешь из нее, когда будешь готов. У меня много чего есть для тебя. Кровать. И еще разные вещи. Несколько стульев. Тебе понравится. Маэстро! Музыку!

Она закружилась, едва не вывихнув себе ногу под непривычным весом платья.

Все в Саймоне теперь умоляло поаккуратнее подбирать слова. Юноша знал, что при желании способен обрести убедительный голос. Бархатного тембра. Такой понимающий. Сопереживающий.

– Морин… знаешь… ты всегда мне очень нравилась…

Эти слова словно по щелчку остановили кружение; отроковица вновь вцепилась в прутья.

– Ничего, не торопись, – промолвила она с ласковостью, от которой брала жуть. – Тебе просто нужно время. Всего-то. Ты научишься, вот увидишь. К тебе придет любовь. Все равно мы уже вместе. Станем править. Ты и я. Ты будешь править моим царством. Потому что я царица.

– Царица?

– Царица. Самодержавная владычица ночи, царица Морин. Хозяйка темноты. Повелительница мертвых. Царица Морин.

Из настенной лампады она извлекла свечу и вдруг ткнула ее между прутьями, более-менее целясь в сторону Саймона. Наклонила и стала с улыбкой следить за белесой капелью воска, тут же застывавшего на некогда алом, ныне гнилом ковре. От усердия прикусив нижнюю губку, она выписывала запястьем какой-то узор, соединяя капли едиными линиями.

– Ты… царица?… – тускло повторил Саймон. Юноша знал, что с некоторых пор Морин возглавляет нью-йоркский клан вампиров. Как-никак, а она убила Камиллу и заняла ее место. Но в том-то и дело, что руководителей кланов никто и никогда не именовал самодержавным титулом. Они даже одевались, как все, как Рафаэль, к примеру, а вовсе не щеголяли в вычурных одеяниях. Просто занимали ответственный пост, играли важную роль в сообществе вампиров. Администраторы.

Но вот Морин оказалась не такой. Да она и была принципиально иной: ребенком. Несовершеннолетней нежитью. Перед внутренним взором Саймона встали ее огромные глаза, вязаные нарукавники с яркими радужными полосками, а в ушах вновь зазвучал чуточку сопливый голос. Она была совершенно невинным созданием, простой школьницей, когда Саймон ее укусил. А потом ею занялись Камилла и Лилит: впрыснули зло в ее вены, вымыв всю невинность, заменив на безумие.

И ответственность за это нес он. Если бы Морин не была с ним знакома, если бы не следовала по пятам как собачонка, ничего бы с ней не случилось.

Морин кивала и улыбалась сама себе, целиком уйдя в создание на полу крошечного вулканчика из воска.

– Мне пора по делам, – вдруг заявила она и уронила горящую свечу, которая еще не успела погаснуть, когда девочка кинулась к двери.

Ей отворила все та же стремительная темная фигура. Мгновение спустя Саймон вновь остался один, в идиотских кожаных лосинах, рядом с дымящейся свечой, придавленный чудовищной виной на плечах.

По пути в «Претор Люпус» Майя хранила молчание; солнце тем временем поднималось все выше, а пейзаж за окном машины, представленный сначала Манхэттеном с его толпами, уступил место пробкам лонг-айлендского хайвея, а затем буколическим городишкам и фермам Нортфорка, откуда до «Люпуса» было рукой подать. Слева голубоватой льдистостью отливала поверхность Саунда, чуть подернутого рябью под пальцами ветра. Девушка на миг представила себе прыжок в эти воды и зябко передернула плечами.