Она была актрисою - Александра Авророва

— Да я не возражаю, — пожал плечами Кирилл. — Просто пытался вспомнить. Я шел вовсе не в подсобку, а в гримерку, чтобы забрать свои вещи. Увидел, что дверь в подсобку приоткрыта, и заглянул. А там — тело. Вот и все.

— Теперь все понятно, — кивнул следователь. — Шли в гримерку, а зашли в подсобку — очень естественно.

Было трудно разобрать, звучит ли в его голосе ирония.

— Итак, больше нет желающих поведать нам о своем визите в это интересное помещение? Нет? Хорошо. Тогда о другом. Мне известно, что Евгений Борисович в день премьеры поссорился сразу с несколькими людьми. Например, с Наташей, а также с Тамарой Петровной.

— Со мной — накануне, — исправила последняя.

— Начал накануне, а добавил потом, ведь так?

— Ладно, пусть будет так.

Лицо Талызина неожиданно переменило выражение, стало суровым, даже жестким.

— Зная характер Евгения Борисовича, я не собираюсь из самого факта ссоры делать далеко идущие выводы, — заметил он. — Но среди присутствующих есть человек, который этот факт старается скрыть. Я даю этому человеку последний шанс признаться самому, в противном же случае станет очевидным, что ссора была нешуточной и могла привести к самым серьезным последствиям.

«Он что, подразумевает меня? — недоверчиво подумала Вика. — Или, скорее, Маринку?»

— Я… — без энтузиазма начала она вслух, но ее опередил Денис.

— Я действительно упустил в нашем c вами последнем разговоре один момент, считая его несущественным. Но теперь понимаю, это, наверное, важно. Только она, может, сама признается? Нет? Короче, в день премьеры Преображенский круто рассорился с женой, вот что! Разводом угрожал, вот что!

— У вас странное чувство юмора, мальчик, — холодно прокомментировала Галина Николаевна.

— А это не юмор. Вы думали, никто не слышал, а я слышал. Вы стояли у подсобки и ссорились. Уж я-то помню!

Галина Николаевна улыбнулась.

— А, вот вы о чем? Так вы что, восприняли наши шутки всерьез? Сочувствую. Вам, наверное, нелегко живется, мальчик. Понимаете, — она повернулась к следователю, — Женя любил разыгрывать людей, его это взбадривало. Особенно это требовалось ему в дни премьер. Представьте себе, несмотря на огромный опыт, он каждый раз волновался, словно дебютант! Таково уж свойство его таланта. И мы с ним традиционно в день премьер разыгрывали ссору. Оба знали, что это не всерьез, но делали вид, будто всерьез, понимаете?

— Ну, — пожал плечами Талызин, — не совсем. Так что, Евгений Борисович перед каждой премьерой заговаривал о разводе?

— Возможно, не перед каждой. Мне трудно сказать наверняка. Поскольку я знала, что все в шутку, то и не обращала особого внимания. Надеюсь, Денис, вы не станете утверждать, что я рыдала и рвала на себе волосы?

— Не рвали, — мрачно согласился Денис. — Говорили, что обсудите это вечером, после спектакля. А вечером он погиб. Вот так-то! Голову ему размозжили блоком! Интересное кино, да?

— Интересно скорее ваше неуемное желание навязать следователю свою точку зрения, — отпарировала Галина Николаевна.

— А чего тут навязывать? Ежу понятно.

Дашенька тихо всхлипнула, и ее жених умолк.

— Так это вас имел в виду Евгений Борисович, когда произносил тост? — буднично уточнил Обалдевший поклонник, обращаясь к Преображенской. — Про разговор, который еще не закончен и будет вечером продолжен?

— Меня? — подняла брови Галина Николаевна. — О законной жене подобным тоном не говорят. Этот тон Женя приберегал для своих шлюх.

— Старая стерва! — выкрикнул Денис, вскочив так резко, что Галина Николаевна в страхе отшатнулась. Однако предпринять ничего он не успел. Тоненький дрожащий голосок Даши прозвучал для всех, словно гром судного колокола.

— Евгений Борисович имел в виду меня, Игорь Витальевич.

Она встала и опустила голову, похожая на школьницу, плохо выучившую урок.

— Если можно, расскажите поподробнее, — ласково попросил милиционер. — Не волнуйтесь, Дашенька, волноваться причины нет!

Она покорно кивнула, сжала руки и странным голосом, практически лишенным модуляций, поведала следующее.

— Евгений Борисович ухаживал за мной. Я терпела, потому что он гений, и потому, что он старый и нехорошо было его обижать. В субботу, в день премьеры, он назначил мне свидание в подсобке, и я пообещала прийти, потому что… — она запнулась, потом на мгновение просияла и продолжила: — Потому что он обещал сказать что-то очень важное. Но он не сказал ничего, а стал… стал приставать. Я в тот вечер выпила и была не в себе, потому что обычно не пью. Я хотела убежать, а он не пускал. Тогда я схватила блок и опрокинула на него. Я не очень понимала, что делаю. Все.

Она наконец подняла глаза на следователя, в них светилось неприкрытое ожидание, точно школьница ждала от учителя оценки. Вику как обухом по голове ударило. Боже мой, Дашенька! Кто бы мог подумать? Даже Марина с ее пристрастностью, и та не предполагала подобной разгадки! Все оказалось до смешного просто. Бедная девочка, непосредственная и наивная, попала в ловушку, по доброте душевной согласившись остаться наедине с этим старым развратником, прости его господи! Выпитое заставило Преображенского окончательно распоясаться, а Дашеньку — испугаться насилия. То, что она сделала — не убийство, а необходимая самооборона. Но разве наши дурацкие законы способны отличить одно от другого? В их жернова лишь попади, будешь перемолот в муку. Нет, не стоило Даше признаваться, очень глупо и неправильно получилось! Надо было рассказать правду только ей, Вике, и они вдвоем придумали бы, как избежать наказания. Обвели бы Обалдевшего поклонника вокруг пальца, не так уж он и умен! А теперь, конечно, поздно. Или нет? Чем черт не шутит, пока бог спит.

И Виктория Павловна, мгновенно решившись (долго раздумывать было не в ее характере), мысленно сплюнула через левое плечо и с нарочитой строгостью заявила:

— Даша, сейчас не время для розыгрышей.

— Розыгрышей? — недоуменно переспросила та.

Вика повернулась, чтобы ее лица не мог видеть Талызин, и подмигнула, вложив в мимику весь свой невеликий актерский талант.

— Конечно, у нас в студии розыгрыши вошли в привычку, но такими серьезными вещами, как смерть, шутить все же не стоит. У нынешней молодежи ничего святого, знаю по собственному сыну. Слава богу, Игорь Витальевич, что у вас есть чувство юмора! — она глянула на следователя взором, исполненным неземного восхищения. — Это настолько редкое качество, особенно в вашей профессии! Зато и ценится очень высоко, для любой женщины чувство юмора в мужчине куда важнее всякой там красоты. Кто-то другой на вашем месте принял бы Дашины слова за чистую монету, но вы с вашим умом сразу все распознали. Нам всем необыкновенно с вами повезло!

Талызин молчал. Вика впервые обнаружила, что и его неприметное лицо способно выражать яркие эмоции. В данном случае их было несколько. Основной являлось глубокое недоумение, но за ним мнилось что-то еще, похожее, как ни странно, на ласковую снисходительность.

Однако разбираться в движениях его души не было ни времени, ни возможности, ни, наконец, желания. Бедная Даша, не имея жизненного опыта Виктории Павловны, не сумела понять намека и трогательно возразила:

— Я бы не стала шутить такими вещами, и ваш Леша тоже никогда бы не стал, я уверена! Как вы могли подумать? Я говорю серьезно.

Тамара Петровна, откашлявшись, неуверенно выдавила:

— Но… э… это ведь не… то есть… я могу подтвердить, что он пытался… то есть… у тебя ведь не было другого выхода, правда, Даша? Просто роковая случайность. Блок был плохо закреплен, а ты вырывалась и задела. А он… Преображенский то есть… он в тот день был не в себе, и он очень даже мог… э… ведь нельзя наказывать девушку за то, что она… э… бережет свою честь…

При слове «честь» Галина Николаевна истерически расхохоталась. Вику трясло от напряжения, ей не терпелось узнать, удалось ли обмануть следователя хитрой выдумкой о розыгрыше или нет, но Талызин продолжал недоуменно молчать, а инициативу вдруг проявила Марина — впрочем, тоже не без глубокого недоумения.

— Ты схватила блок и опрокинула на Преображенского? — медленно, почти по слогам уточнила она.

— Ну, да, — встревожено кивнула Дашенька. — А разве… то есть…

Две минуты назад она оттарабанила без запинки длинный монолог, теперь же явно растерялась. Зато пришел в себя следователь, бросив на Марину раздраженный косой взгляд и зачем-то в свою очередь повторив:

— Схватила и опрокинула?

— Да, — затравленно подтвердила Даша. — Вы думаете… то есть… он тяжелый, да? Но я гораздо сильнее, чем это кажется со стороны, честное слово! И еще добавилось состояние аффекта…

— Надеешься списать на состояние аффекта? — прошипела Галина Николаевна, с ненавистью глядя на соперницу. — Не надейся! И не делай вид, будто Женя пытался тебя изнасиловать, никто тебе не поверит! Вот бросить тебя — другое дело. Надоела ты ему, он дур-то не любит. Вот ты его и убила… Я так и знала, что это ты, сразу знала! Кто ты была бы теперь, если б он был жив? Брошенная шлюха! А теперь, видите ли, последняя любовь гения, интервью на всю страну, шумиха. Да ради этого такая, как ты, полгорода прикончит!