Песня чудовищ - Анастасия Александровна Андрианова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Давай руку, – предложил Ивлад, осторожно пробираясь к ней по снегу. – Посажу верхом. Замёрзнешь ведь.
Лита недоверчиво покосилась на него, продолжая прятать нос в накидку. Она чувствовала себя униженной – ещё более, чем тогда, когда Ивлад подстрелил её у Серебряного леса. Но силы истончались так быстро, что ей уже казалось, будто она и не доживёт до возвращения домой. Короткая пробежка вымотала и без того ослабленное тело, раненое крыло – теперь рука – пульсировало болью.
Она шмыгнула носом и, собравшись с духом, протянула Ивладу трясущуюся ладонь.
* * *
Лита заворачивалась в накидку, но всё равно дрожала, когда позволила Ивладу взять себя на руки. Лита-девушка весила ничуть не больше Литы-птицы: кости у неё так и оставались птичьими, полыми внутри, поэтому конь Звездочёт даже не фыркнул, когда Ивлад посадил её перед собой. Босые ступни, красные от холода, выглядывали наружу, и тогда Вьюга тоже снял свою накидку и укрыл ноги девоптицы.
– Ты должен узнавать места, – бросил он Ивладу и указал на крыши, к которым пыталась убежать Лита.
Ивлад всмотрелся в темноту. Над крышами вился дымок, ветер приносил к дороге едва уловимый запах жилища.
– Ты повезёшь Литу туда?
– Ей нужен отдых. И еда. И одежда. Хотя бы ненадолго, но мы должны заехать. Иначе твой отец получит мёртвую девушку вместо живой девоптицы.
Ивлад встряхнул головой.
– Ну хорошо.
Лита притихла, отстранённо слушала голоса своих спутников. Сердце продолжало мелко и быстро колотиться, тело ещё болело, пусть не так остро, как в первые минуты после превращения. Короткая вспышка отчаяния отняла у Литы последние силы.
Дорогу к постоялому двору занесло – видно, сюда давно не поворачивали путники. Вьюга вскинул посох, и снег с дороги взметнулся вверх, закручиваясь белым вихрем.
Открыли им не сразу. Лита успела передумать кучу тревожных мыслей: о том, как Ружан с дружиной их нагоняют и убивают Ивлада; о том, как она сама замерзает прямо на коне; о том, как умирает, так и не успев вернуться в Серебряный лес…
Ворота скрипнули, с засова слетела снежная наледь, и хозяин, увидев Вьюгу, поклонился в пояс. На Ивлада он будто умышленно не смотрел и делал вид, что его вовсе не интересует девушка, завёрнутая в две похожие накидки.
– Проходите, господин. Не серчайте, спал и не слышал ваш стук.
Вьюга спешился и молча прошёл мимо хозяина. Ивлад тоже соскочил со Звездочёта, оставив Литу на коне, и, потянув за поводья, пошёл за Вьюгой.
– Работниц будить не буду, – заявил хозяин ворчливо, но на Вьюгу поглядывал с опаской. – У меня тут остановилась орава торговцев. Все мои кухарки уже отдыхают, им вставать рано.
– Не буди, – легко согласился Вьюга. – Только воды согрей. Дальше мы сами разберёмся.
Ивлад помог Лите спешиться. Когда коней устроили на конюшне, хозяин провёл гостей в харчевню. Посетителей там не было, на полу кое-где валялись мусор и черепки разбитой посуды – напоминание о том, что вечером тут отчаянно веселились. В углу спал вусмерть пьяный мужчина, всхрапывая с присвистом.
Хозяин, прихрамывая, принёс откуда-то ведро исходящей паром воды.
– Пускай барышня проходит в кухню, – сказал он и указал за печку.
Вьюга схватил его за локоть.
– Прошу прощения? – засуетился трактирщик.
Ивлад достал монеты из кошелька, но Вьюга сделал ему знак спрятать золото обратно и наградил хозяина постоялого двора суровым взглядом.
– Понял-понял, – кисло буркнул тот, ушёл куда-то и вернулся через минуту с сапогами, полотенцами и чистой женской одеждой, принадлежавшей, судя по размеру, кухарке Аичке.
– Мы закроем, – сказал Ивлад, передавая Лите вещи.
От усталости она смогла только кивнуть, взяла одежду и прошла за печь. За спиной закрылась дверь, и Лита поспешила запереться, поддев крючок непослушными пальцами. В кухне горела лучина, от ведра шёл пар, и стояла такая тишина, что у Литы зазвенело в ушах. Она выронила тряпьё и прижалась лбом к дощатой двери. Руки безвольно опустились вдоль тела, и обе накидки упали к ногам. Стопы уже не чувствовали холода земляного пола, всё тело стало будто деревянным, и Лита с трудом заставила себя отойти от двери и приблизиться к ведру.
Девоптицы с радостью купались летом в реке: у южных границ Серебряного леса два притока Белой соединялись и текли дальше с восточной стороны, а севернее в неё впадали ручьи. Зимой же Лита с сёстрами прилетали к служанкам – те жили в избушках, раскиданных по всему лесу, их построили так давно, что многие вросли в землю по самые окна. Служанки грели воду с ароматными травами и мыли волосы девоптицам, а потом заплетали им косы и украшали кто лентами, кто бусинами, кто бубенчиками. У них это выходило так легко и ловко, так быстро и красиво, что Лита иногда даже завидовала. Самой ей никогда не удавалось творить пальцами что-то настолько тонкое, и каждое новолуние она просто ждала, когда же вернутся привычные крылья.
Лита посмотрела на свои ладони: маленькие, красные, дрожащие. Сунула палец в ведро: горячо. Как люди могут это делать? Как управляются с ковшиками и прочим? Сюда бы умелую служанку, да только Лита сомневалась, что такие тут водятся. Хотя хозяин говорил о работницах. Неужели не мог выделить одну для девоптицы? Будто бы часто захаживают к нему такие гостьи! Но тут же Лита осознала: для трактирщика она не была девоптицей – так, непонятная оборванка в чужой одежде.
Она робко взяла ковш и черпнула из ведра. Вода пахла чем-то затхлым, никакого шалфея и мяты, но выбирать не приходилось. Лита плеснула себе на грудь и ахнула, захлебнувшись своим дыханием: горячо, но как же приятно! Вода стекла до стоп, и пальцы ног обволокло долгожданное тепло.
Неуклюже вымывшись, Лита осмотрела раненую руку. Кровь больше не шла, рана почти затянулась, но вокруг неё плечо покрывал большой кровоподтёк. Рука шевелилась с трудом, каждое движение отзывалось болью, но в целом всё было не так плохо.
«Может быть, после обращения я смогу взлететь», – подумала Лита.
Одежда лежала там же, где Лита её выронила. Рана ещё требовала перевязки, и Лита, осмотревшись, заметила среди кухонной утвари нож. Она отпорола полоску ткани от нижней юбки и кое-как, придерживая один конец зубами, обмотала ткань вокруг плеча.
Девоптицы не носили человеческие наряды, за исключением редких случаев: во время зимних обращений они грелись под меховыми покрывалами или даже надевали тулупы служанок, но в гнёздах под покровом серебряных яблонь никогда не было так холодно, как оказалось на ветру, за пределами