Зависть - Анна Годберзен

Элизабет смогла сдержать отвращение, которое вызвали у неё эти лицемерные слова, и широко улыбнулась Пенелопе. Вчера после того, как поезд наконец-то отправился, после стольких приветствий и прощаний, а также от того, что нанятая горничная затянула её в корсет и нарумянила щеки, чтобы когда-то знаменитая алебастровая кожа Элизабет не казалось столь бледной, девушка почувствовала себя очень усталой. Этого следовало ожидать, и в любом случае Элизабет не слишком противилась, потому что каждый раз, закрывая глаза, на какое-то время возвращалась к Уиллу. Но этим утром она чувствовала себя лучше, чем предполагала, и во многом этому поспособствовали довольные вздохи, которые во сне издавала Диана. Элизабет была рада тому, что помогла младшей сестре принять участие в путешествии, и это знание немного спасало её от ощущения собственной слабости.

– Какая же ты милая и добрая хозяйка, Пенни, – ответила Элизабет, крепче обнимая бывшую подругу.

Она уже давно знала Пенелопу и прекрасно понимала, как та относится к своему уменьшительному имени.

Вместе они смотрелись весьма мило, что, возможно, являлось одной из первостепенных причин, почему бывшая мисс Хейз изначально предложила ей свою дружбу. Их лебединые шеи подчеркивали высокие воротники – из затейливого мерцающего кружева у Пенелопы и из изысканного голубого хлопка у Элизабет – а тонкие талии заметно выделял искусный крой платьев. Внешность каждой из девушек выгодно оттеняла красоту другой. Элизабет сегодня потратила немного больше времени, чем обычно, на прическу, и теперь над её лбом возвышалось облако белокурых волос. Она оглянулась и увидела, как сестра неодобрительно вздыхает. Тут же Элизабет попыталась в полной мере применить свои навыки светского общения – то, что от них осталось – на остальных собравшихся в столовой, где уже были накрыты столы с завтраком на серебряных подносах.

– Ты так сильно похудела с прошлой осени! Нам нужно поскорее накормить тебя, – продолжила Пенелопа, когда они вошли в столовую.

Элизабет отметила жестокость этих слов, но предпочла не заострять на них внимание, когда они присоединились к остальным гостям, уже собравшимся прямо у входа в зал.

Длинный стол располагался под готическим потолком из орехового дерева, с резьбой и гравировкой, и рядом высоких арочных окон, пропускавших утренний свет. Пенелопа подвела Элизабет к Тедди Каттингу, который сопроводил её к столу. Элизабет обрадовалась, увидев его имя в газете рядом со своим, когда читала колонку об отъезде сливок общества из города, и сейчас тоже почувствовала некое облегчение от его присутствия. Тедди не интриговал, как все остальные. Он отодвинул для неё стул, и Элизабет попыталась скрыть головокружение, возникшее сразу же, как только она села. Брат Пенелопы, Грейсон, одетый в пиджак цвета голубиного крыла, взял под руку Диану, а Генри – Лину, и все они направились к столу. Джентльмены отодвинули стулья, а затем сели так, что ни одна леди не оказалась рядом с представительницей того же пола.

Элизабет улыбнулась – слабо, но с былым изяществом – когда Тедди взял с её серебряной тарелки салфетку, встряхнул и постелил ей на колени.

– Благодарю вас, мистер Каттинг, – произнесла она. – Но вы же знаете, я не инвалид.

Тедди взглянул на неё с молчаливой вежливой озабоченностью. На его светлых волосах было меньше помады, чем обычно, хотя они лежали на привычный косой пробор. Тедди и Элизабет не виделись с прошлого сентября – тогда он в последний раз наносил визит её семье, в те времена, когда к Холландам ещё кто-то наведывался.

– Я знаю, – спустя секунду ответил он. – Просто вы выглядите такой хрупкой после всех этих… перипетий, и вызываете желание защитить вас. – Он замолчал и глотнул воды. – А я всегда испытывал это желание.

Элизабет почувствовала, что её щеки зарумянились и от его откровенного тона, и от знакомых слов. Но Тедди был старым другом и настоящим джентльменом, поэтому Элизабет предположила, что для него говорить с ней таким образом естественно, да и слово «всегда» особого значения не имело. Казалось, больше никто не заметил этого. Тедди поднял поднос с булочками и протянул его Элизабет. Поезд с грохотом двигался по сельской местности. Генри, сидевший во главе стола справа от неё, с отсутствующим видом смотрел в свой стакан с соком, а его жена громко разглагольствовала о загородных домах в Ньюпорте, любимых архитекторах и прочем, что мало кто мог себе позволить.

– Я нахожу его работы чрезвычайно самовозвеличивающими, – с видимым воодушевлением заметил Лиланд. Он по-прежнему демонстрировал полную уверенность всем телом, в точности как в детстве. И это была лишь одна из черт, отличавшая его от остальных. – Хотя мне нравятся исламские мотивы, которые он время от времени использует. Мусульманская архитектура меня весьма захватывает – все эти минареты и михрабы, арки и черепица, затейливая каллиграфия… Знаете ли вы, что мусульмане используют каллиграфию в украшении зданий, потому что рисунки по канону запрещены? Ах да…

Элизабет слегка улыбнулась, думая, как же Пенелопа сейчас разочарована тем, что ввязалась в разговор, в котором едва ли могла принять активное участие. В то же время Лиланд продолжал говорить без остановки, словно читал проповедь. Рядом с ним сидела Лина в костюме из темно-коричневого бархата, расшитого светло-коричневым узором в елочку. Всё, что она носила, сидело на ней неправильно, как часто бывало с новыми вещами. Ни один из нарядов ещё не сел по фигуре Лины, и девушки иногда подсмеивались над тем, как неуклюже она в них выглядит.

Это злопыхательство, укорила себя Элизабет. Хотя она ещё не свыклась с необходимостью поддерживать отношения в высшем свете со своей бывшей горничной, но потеря Уилла лишила её способности ненавидеть кого-либо, не являющего собой зло в чистом виде. И, конечно же, слова Лины в доме номер 17 были правдой – она тоже любила Уилла, и поэтому не могла быть совсем плохой. Она даже отличалась своеобразной красотой, как видела Элизабет. Своими зелеными глазами и высоко зачесанными волосами она напоминала старшей мисс Холланд няню, мать Лины, которая была красива, добра и всегда спокойна даже в том беспорядке, который всегда творился в доме Холландов.

Элизабет отломила крохотный кусочек булочки и положила его в рот, надеясь, что твердая пища поможет ей успокоиться. Она чувствовала на себе взгляд Тедди, и попыталась ободряюще улыбнуться ему в ответ. В это мгновение поезд резко вошёл в поворот. Элизабет тут же осознала, насколько быстро они едут, и схватилась пальцами за край стола, чтобы удержать равновесие. Поворот, казалось, нарушил устойчивость всех предметов в вагоне. Чашки дребезжали на блюдцах, а тарелки тряслись на подносах. Все замолчали, за исключением Лиланда, который всегда двигался так стремительно, что, возможно, и не понял, что происходит. Он бешено жестикулировал, и наткнулся рукой на графин с водой, который покачнулся, зашатался и упал, облив Лину. Элизабет тут же перевела взгляд на неё. Несколько секунд бывшая служанка выглядела так, словно уронила на пол нить жемчуга и теперь бессильно наблюдает как бусины раскатываются в разные стороны по твердому мраморному полу.