Верность - Рейнбоу Рауэлл

– У них завтра еще один концерт, – вспомнил Джастин. – Надо бы сходить.

– Завтра у меня «Подземелья и драконы», – возразил Линкольн.

– Ага, давай говори о том, что делать, если у тебя нет девушки, – хмыкнул Джастин.

Джастин все время подзуживал Линкольна не сидеть дома. Знакомиться с женщинами. Пробовать. Может, потому, что Джастин познакомился с Сэм в старших классах. Потому что он помнил времена, когда Линкольн всегда и везде появлялся под руку с очередной красоткой. «На мой вкус, пожалуй, болтает много, – сказал однажды Джастин за игрой в гольф. – Но погорячее, чем молочный коктейль с халапеньо».

После Калифорнии, когда Линкольн вернулся в университет, на год отстав от всех, Джастин ни разу не спросил, что случилось с Сэм. Линкольн, правда, попробовал рассказать ему, когда они как-то раз сидели за пиццей «Папа Джонс», запивая ее газировкой «Доктор Дьябло», но Джастин его обрубил:

– Чувак, да отпусти ты это все. Счастливого ей пути!

Глава 35

В конце концов Линкольн так никому и не сказал, что случилось с Сэм в Калифорнии. Хотя мать приставала-приставала к нему с расспросами и разузнала все, только когда в магазине случайно налетела на мать Сэм.

Линкольн молчал, потому что заговорить об этом значило бы признать, что это правда. Значило бы признать: да, так и есть. Потому что он знал: стоит начать рассказывать, и покажется, что все не так уж плохо. Что это было всего лишь крушение обычного подросткового романа. Но самое печальное, что он пропустил целый семестр в университете и потерял все свои стипендии. Для постороннего это было бы самое грустное.

С матерью Линкольн не говорил об этом никогда, ни разу, потому что понимал: она очень обрадуется, что оказалась права.

Когда он уехал в колледж, мать звонила ему по два раза в неделю.

– Никогда в Калифорнии не бывала, – говорила она.

– Мам, здесь хорошо. Кампус отличный. И безопасно.

– Не знаю даже, как там все выглядит, – продолжала мать. – Не могу представить тебя там. Стараюсь о тебе думать, посылать тебе положительную энергию, вот только куда посылать – не знаю.

– На запад.

– Я не об этом, Линкольн. Как я могу представить, что у тебя все в порядке, когда я даже тебя не могу себе представить?

Линкольн тоже скучал по ней, да. И по Среднему Западу скучал. От антуража, которого так жаждала Сэм, у него начинало остро колоть в голове. Северная Калифорния была до невозможности красива. Куда ни кинешь взгляд – деревья, ручьи, водопады, горы, океан. Не на что было просто так посмотреть, чтобы просто так подумать. Он часами просиживал в библиотеке кампуса – в ней не было окон.

Сэм пропадала в школьном театре. Она еще не начала ходить на занятия театрального отделения, но в маленьких ролях уже выходила на сцену. В старших классах, когда Сэм бегала на репетиции, Линкольн увязывался за ней. Он брал с собой домашние задания и устраивался где-нибудь в задних рядах. И, надо сказать, учиться в такой обстановке получалось у него неплохо. Он умел отключаться от разговоров, от шума. Иногда, посреди раздумий над задачкой по химии, ему нравилось слышать голос Сэм.

Линкольн с великой радостью так и занимался бы в театре колледжа, пока Сэм репетировала, но ей казалось, что этим он привлекает к ней слишком много внимания.

– Ты им напоминаешь, что я чужая, – говорила она, – что я новенькая, не местная. Мне нужно, чтобы они смотрели на меня и видели мою роль. Видели мой талант, и больше ничего. А ты им напоминаешь, что у меня такой слащавый деревенский романчик.

– Как понимать – слащавый?

– Ну, когда тебя любит деревенский мальчик немецкого такого типа.

– Но я не деревенский мальчик.

– Для них – деревенский, – ответила она. – Для них мы только что с грузовика с помидорами рухнули. Им кажется – так смешно, что мы из Небраски. Им само название Небраска кажется смешным – обхохочешься. Говорят, это все равно что Тимбукту или Хобокен какой-нибудь.

– Или Панксатони?

– Вот-вот. Им кажется, прикольно, что мы вместе приехали учиться.

– А чего тут прикольного?

– Слишком слащаво, – ответила Сэм. – Именно так и должны поступить детишки, которые только что рухнули с грузовика с помидорами. Если ты так и будешь торчать на репетициях, мне хорошей роли не видать.

– Может, здесь «Поллианну» будут ставить.

– Линкольн, хватит!

– Но я хочу остаться с тобой. Если ты все время будешь на репетициях, я тебя вообще не увижу.

– Увидишь, – возразила она.

А он не видел.

Только за завтраком в кафетерии общежития. Только когда она приходила к нему после репетиций, чтобы он помог ей с домашней работой или поплакаться, что делается в театре. Сэм ни за что не соглашалась остаться, даже если в комнате был его сосед. Линкольн все время чувствовал, до чего изголодался по ней.

– Когда мы жили с родителями, и то чаще вместе бывали, – пожаловался он в один из тех редких вечеров пятницы, когда Сэм сидела у него и даже разрешала обнять себя.

– В школе у нас свободного времени полно было, – ответила она.

– Так почему же здесь у всех времени полно? – спросил он.

– У кого это – у всех?

– У всех, кроме тебя. Куда ни пойду – везде вижу, что люди вместе. И в общаге, и в комнате отдыха, и в Студенческом союзе. Гуляют…

Именно так Линкольн и представлял себе их совместную жизнь в колледже. Он воображал, как они с Сэм лежат рядом на узких казенных матрасах, как, взявшись за руки, торопятся на занятия, беззаботно болтают, сидя где-нибудь на скамейке или на диване в кофейне.

– У меня время на это есть, – сказал Линкольн.

– Тогда, может, тебе лучше проводить его с кем-то еще! – вспыхнула Сэм и, отстранившись от него, застегнула пуговицы на черном кардигане, забрала волосы под берет.

– А я хочу с тобой.

– Я и так с тобой, – ответила она.

– Чудесно. Но почему нельзя побольше? Даже раз в неделю?

– Потому что нельзя, Линкольн.

– Да почему нельзя-то? – Он начинал самого себя ненавидеть за то, что канючит, точно маленький мальчик.

– Потому что я приехала сюда не за тем, чтобы все время проводить со старым школьным другом. Я приехала, чтобы начать свою карьеру.

– Я не старый школьный друг, – поправил он. – Я твой приятель.

– Да на одном этом этаже полно девчонок, которые будут счастливы все четыре года не отлипать от тебя. Ты ведь этого хочешь.

– Я тебя хочу.

– Тогда будь счастлив со мной!

Сэм не хотела ехать домой на зимние каникулы. Она хотела остаться в кампусе и играть в постановке «Рождественской песни», почти не сомневаясь, что ей дадут роль Крошки Тима. Но ее отец перевел в деньги мили, накопленные в какой-то авиакомпании, и прислал ей билет в первый класс. «Никогда еще первым классом не летала! – взволнованно сказала она Линкольну. – Надо одеться под Бетти Грейбл[5], натянуть белые перчатки до локтя и весь полет заказывать джин с тоником!» Линкольн ехал на автобусе компании «Грейхаунд», а Сэм повторяла, что это будет просто здорово: «Так по-американски! Я тебе в дорогу сэндвичей нарежу!»

Не нарезала. Она сказала, что Линкольна на автобус проводить никак не может: в театре как раз сегодня вечером собрание. Он ответил, что ничего страшного, он и так не хотел, чтобы она приходила. Девушка, которая могла бы сойти за Крошку Тима, не должна одна поздно вечером возвращаться с автовокзала.

Но Линкольну очень не нравилось, что между поездкой на автобусе и Рождеством лежит целая неделя без Сэм. По крайней мере, оба были бы дома. И для обоих было бы неплохо встретиться в привычной обстановке. Перед тем как идти на автобус, Линкольн решил оставить Сэм записочку о том, как будет скучать по ней. Он купил недорогой букет в ночном магазине напротив общежития и черкнул на листе бумаги в линейку:

Сэм!

Ну и ну! Бывает же! Хотя я и еду через Долину смерти, мое сердце летит первым классом.

«Романтично получилось», – подумал он, подходя к зданию, где она жила. И с географией связано. И намеки на Библию. Он остановился на ее этаже, у лифта, и приписал: «Люблю, и люблю, и люблю». И только он дописал последнее «люблю», как дверь одного из лифтов открылась.

Линкольн чуть было не улыбнулся при виде Сэм. Чуть было… Она поднялась на цыпочки, вся подалась вперед, обвила руками шею своего спутника. Они целовались так… так горячо, что даже не заметили, как остановился лифт. Парень одной рукой гладил черные кудри Сэм, другой – ее короткую юбку. Пока двери не начали закрываться, Линкольн даже не осознал, чтó происходит у него на глазах. «Репетируют они, что ли?» – пронеслось в голове. Разве он не узнал – это же парень из театра?