Протезист - Владимир Авдеев

— неперспективная страна –

— неперспективная эпоха.

Кто-то совсем недавно придумал это слово «неперспективный», и теперь оно отправилось в мир на свободную охоту, пуская ко дну целые века человеческой культуры.

Не страшно там, где нас нет.

«В попытках разрушения языка зачастую есть что-то торжественное». Ролан Барт.

«Следует ли напоминать, что у безумия есть своя история и что эта история еще не закончена». Мишель Фуко.

Неожиданно я попался, как уличный воришка на богатом кармане…

… я в который раз посочувствовал страданиям языка в большей степени, нежели страданиям рода людского.

Я пополнил конфискованными у Пиута парными глаголами свои записи в блокноте, добавив их и в красный и в синий столбцы,

…. был…

…. хотел…

…. видел…

…. был…

…. хотел…

…. видел…

и написал заявление о приеме на работу. С сегодняшнего дня я

реставратор и должен буду прилаживать протезы к изуродованным нашим временем вещам.

Я протезист

неодушевленных предметов.

— Максим Романович, а что нужно будет реставрировать?

— Ох, Фома, за выбором дело не станет, весь мир починять нужно, — и, сбившись на шепот, продолжил с каким-то просветлением во взоре, — а с другой стороны, к чему реставрировать прошлое, если нет будущего?

Совсем рядом на пустых банках из-под зловонного лака восседал маленький человек в комбинезоне, стоически боровшийся с приступами вулканической зевоты, готовой вот-вот разорвать его на части.

Максим Романович подхватил меня под руку и, путаясь ногами в кусках упаковочной бумаги и неуверенно озираясь но сторонам, поторопил к выходу, сорвавшись на обычную для него скороговорку.

— Да, это я так, Фома, все в порядке будет, верь мне, наша работа для души хороша, потому как не бывает двух одинаковых вещей, одинаково сломанных, к каждой свой подход нужен, и…

Мы распрощались у дверей в суматохе, ибо между нами сновали люди в грязных комбинезонах, сгружавшие бесформенные тюки с бортового финикийского грузовика, и где-то совсем рядом с неистовым упорством забивали гвозди прямо в обнаженный воздух.

Старательно обходя скопления нищих, цыган и демонстрантов, я направился прямо в Этическую консультацию

Собираюсь взять оплот этой презренной морали штурмом. Мне нравится жонглировать манифестообразной поговоркой, которую случайно услышал от одного человека младшего офицерского чина, лицо которого было начисто стерто от непогоды и отдаваний чести: «Наглость города берет».

А на улице снова театр насилия со сценой в зрительном зале и кризис пространства, потому что новые лозунги совершают новую облаву на старые жертвы, плодя искалеченных словами.

Хочу выпить стакан человеческой крови! Лозунгам можно, а мне нет?

Прямо на ступени заветной Этической консультации я выпал из колоды толпы, точно крапленый валет.

В алюминиевых дверях тесного тамбура, в тугих струях ветра, вбирающего с улицы всю этику внутрь Здания, я схлестнулся полами одежд с человеком, очевидно, иберийской национальности, голова и равные ей по ширине плечи которого находились на одном уровне.

— Извините, — бросили мы друг другу в затылок. Ибериец был обвешан медалями, столь великими числом, что на каждой из них я успел прочитать лишь одно и то же: «За…».

Вполне благообразное административное здание для перекладывания бумаг открылось моим глазам во всем своем прямоугольном убранстве. Приемлемые цвета, нераздражающие кресла для ожиданий, неприхотливая растительность в массивных вазах, бесхитростная писанина на стендах, люди, размеренно движущиеся от двери до двери наощупь, — все благонравно схоронилось под этими тишайшими сводами. У меня возникает желание подарить новейший освежитель воздуха с запахом ладана производства одной византийской фирмы, специализирующейся на выпуске культовых принадлежностей, причем обслуживает она все религии, кроме моей.

— Любезный, не укажете ли, где помещается, э-э-э-м… Научный центр этических исследований, — спросил я, жеманно воздев брови и почти цепляясь мизинцем за лацкан клерка средних лет с лоскутом пластыря на лбу и огромной желтой кеглей в руке.

— Пройдите на третий этаж и налево, там увидите, — услышал я казенный ответ.

— Благодарю Вас.

Третий этаж, и впрямь, явил моим очам целый отдел с соответствующей вывеской. Зачем я иду сюда? Чтобы своим извечным Неверием разрушить этот государственный притон ортопедической морали? Я не знаю ровным счетом ничего об Этических консультациях, но чутье Фомы Неверующего зовет меня воевать с ними.

— День добрый! Я по объявлению, Вам требуются психологические натурщики?

— Да-да, пожалуйста, подождите, — отвечает миловидная девушка, сконцентрировавшая все свое внимание на длинных ногтях.

— Заполните, пожалуйста, анкету.

Несколько десятков дурацких вопросов вызвали во мне приступ вселенского цинизма. Получив в руки заполненную анкету, девушка хрестоматийно осмотрела меня с головы до ног, сообщив при этом своим накрашенным ресницам сложные движения. Некое эротическое дуновение промчалось по моим жилам. Я хрустнул пальцами и неожиданно вспомнил, почему-то, что миссионеры в отдаленных районах Африки для новообращенных туземцев используют иконы, на которых мадонна изображена с черным лицом, а вся нечисть является в белолицем обличий. Передо мной еще раз извинились, затем по очереди зазвонил телефон, заработал большой настольный фригийский вентилятор и по коридору промчались два беспалых хохота, один из которых вломился в дверь. Вежливо найдя меня глазами в кресле, невысокий человек с болезненного цвета лицом и черными прилизанными волосами подбежал ко мне. Облизываясь, он перевел взгляд с секретарши на меня и неуверенно спросил куда-то в сторону:

— Это вы но объявлению?

— Точно так-с.

— Прошу вас, пройдите.

— Премного…

Мы сели друг против друга в обширном кабинете, обставленном намного богаче, чем приемная, и еще лучше, чем вестибюль, и учащенно задышали, не ведая, с чего лучше начать. Над головой человека висел портрет Томаса Мора, изобилующий синими тонами.

— Эдуард Борисович Смысловский — директор Центра этических исследований, — наконец представляется мне он, слегка подпрыгнув в кресле от сокращения ягодичных мышц.

— Фома Фомич Рокотов — обыватель, — проделываю полностью ту же процедуру. — Прочел ваше объявление и, не скрою, был удивлен оригинальностью предложения. Как человек эксцентричный, не могу себе отказать в удовольствии разобраться от конца с этим вопросом, ибо при известных условиях не откажусь испытать себя на этом диковинном поприще.

На желтой коже огромной лысины директора, будто на мраморном постаменте в солнечный день, отражались размятые лучи солнца. Директор взирал на меня, передергивая все морщины, точно тасуя их, и, поправив на жирной шее ехидно-зеленый галстук, начал:

— Скажите, Фома Фомич, вы знакомы с назначением Этических консультаций?

— Нет, увы.

Он напряг свое широкое треугольное лицо, переложил на столе с места на место справочники в мягких обложках, утвердил взгляд на служебном телефоне и, обозначив под расстегнутым пиджаком живот идеальной чиновничьей формы, продолжил:

— Видите ли, ни для кого не секрет, что наша держава переживает сейчас один из самых страшных кризисов за всю историю. Мы не будем вдаваться в детали, бередить имена и даты, искать виновных, но, как следствие всех экономических и политических неурядиц, в таких случаях всегда возникают искажения и в духовной сфере происходит падение нравов, растут смыслоутрата, отчужденность и многое другое. Раньше святая церковь радела об уровне этики в государстве, но после того, как она подверглась гонениям, влияние ее, естественно, снизилось. Старые идеалы в большинстве своем были уничтожены, а новые, которых ожидали с таким нетерпением, оказались, увы, либо недолговечными, либо лживыми. Кхе-кхе. Теперь об этом можно говорить. Так вот, наше общество оказалось погруженным в своеобразную внеэтическую впадину. Очень и очень многие люди просто не знают, что им делать, для чего и как жить? И, заметьте, это массовое явление повального нигилизма распространяется все больше и больше. Это там какая-нибудь мелкая страна может существовать без морали, потому что ее можно завезти в любой момент. Но вот такая огромная страна, как наша, не может существовать без нее. Пространства, население. Ну, в общем вы меня понимаете. Словом, Этические консультации — это мера, пусть пока и не совершенная, но способная помочь миллионам людей сориентироваться в окружающем мире в этот трудный момент. Простите, вульгарная трактовка, но доходчивая, я потому я не боюсь ее. Эти учреждения должны подсказать людям, что такое «хорошо» и что такое, «плохо», стать опорой нравственности обновляющегося общества, усовершенствовать отношения между людьми, группами, классами, поколениями, вернуть веру в историческую миссию мирового добра, объяснить, что есть зло, прекратить разброд, шатание, анархию, эрозию морали.