Чувство и чувствительность - Джейн Остен

— И сэр Джон тоже! — вскричала старшая сестра. — Ах, какой бесподобный мужчина!

И вновь мисс Дэшвуд отдала должное ему без особого восхищения, сказав просто, что он очень добр и любезен.

— А детки у них, ну, чистые ангельчики. Прелестней малюток я не видывала. Признаюсь, я совсем без ума от них. Но, правду сказать, мне милей деток в жизни ничего нет!

— Об этом нетрудно догадаться, — с улыбкой сказала Элинор, — если судить по тому, чему я сейчас была свидетельницей.

— По-моему, — заметила Люси, — вы полагаете, что маленьких Мидлтонов слишком уж балуют. Ну, может быть, им и позволяют чуть-чуть лишнее, но столь нежной матери, как леди Мидлтон, это так простительно! И мне всегда нравится, если дети веселы и шаловливы. Не терплю чинных тихонь!

— Должна признаться, — сказала Элинор, — что в Бартон-парке мысль о тихих чинных детях мне особого отвращения не внушает.

Вслед за ее словами наступило молчание, которое мисс Стил, видимо, большая охотница до разговоров, прервала, внезапно осведомившись:

— А Девоншир вам нравится, мисс Дэшвуд? Уезжать из Сассекса вам, натурально, не очень хотелось?

Несколько удивленная фамильярностью вопроса, а главное, тоном, каким он был задан, Элинор тем не менее ответила утвердительно.

— Норленд же бесподобное место, а?

— Сэр Джон нам его очень расхваливал, — поторопилась объяснить Люси, по-видимому, желая смягчить бесцеремонность сестры.

— Каждому, кто видел Норленд, — сказала Элинор, — он, мне кажется, не может не понравиться. Но, конечно, как мы, его красот не знает никто.

— Душки-то кавалеры там были? И много? В здешних краях их что-то не видать. А по мне, без них никакое общество не в общество.

— Но с какой стати ты вообразила, — перебила Люси, краснея за сестру, — будто в Девоншире должно быть меньше благородных молодых людей, чем в Сассексе?

— Ах, сестрица, я же не говорю, что их тут нету. Уж конечно, в Эксетере душек-кавалеров полным-полно. Только откуда мне знать, какие кавалеры бывали в Норленде! Вот я и подумала, может, в Бартоне мисс Дэшвуд с сестрицами скучно, если тут их не так много, как им привычно. Но может, вам, барышни, кавалеры и ни к чему, может, вам и без них превесело. А я так думаю, что бесподобнее ничего нет, только бы они прифрантились и были обходительны. Коли они неопрятны да невежи, так на них и смотреть не хочется. Вот мистер Роуз в Эксетере уж такой душка, такой кавалер! Он, знаете, писец у мистера Симпсона, а встретить его поутру, так глаза бы мои на него не глядели! Уж натурально, ваш братец, мисс Дэшвуд, пока не женился, был бесподобный кавалер, при его-то деньгах!

— Право, не могу сказать, — ответила Элинор. — Мне не совсем понятен смысл этого слова. Но во всяком случае, если до того, как жениться, он когда-либо был бесподобным кавалером, то он им и остался, потому что никакой перемены в нем незаметно.

— Ах, помилуйте! Да как женатый может быть кавалером? У женатых другие занятия!

— Боже мой, Анна! — воскликнула ее сестра. — Неужели тебе, кроме кавалеров, говорить не о чем? Мисс Дэшвуд подумает, что у тебя голова только ими и полна.

И, чтобы переменить разговор, она принялась восхищаться домом и мебелью.

Обе мисс Стил достаточно себя показали. Вульгарная назойливость и глупость старшей

ничем не искупались, а красота и вкрадчивость младшей не помешали Элинор заметить, что в ней нет ни истинной благовоспитанности, ни душевной прямоты, и она вернулась домой без малейшего желания свести с ними более короткое знакомство.

Но мисс Стил и Люси были иного мнения. Они приехали из Эксетера с большим запасом восторгов, чтобы одаривать ими сэра Джона Мидлтона, его супругу, детей и всех его близких, а потому не поскупились на них и для его прекрасных родственниц: по их словам, столь красивых, изящных, образованных и обворожительных девиц они еще не встречали, и пылали желанием сойтись с ними поближе. И, как скоро обнаружила Элинор, сойтись с ними поближе и она и ее сестры были обречены, ибо сэр Джон был всецело на стороне девиц Стил, а при таком союзнике сопротивление оказалось бесполезным, и им пришлось терпеть ту короткость, которая означает, что люди почти каждый день проводят час-два в одной комнате. Большего сэр Джон достичь не мог, чего, впрочем, сам он и не подозревал, искренне полагая, будто проводить время вместе и быть друзьями — это одно и то же, и, до тех пор пока его непрерывные усилия сводить их под одним кровом увенчивались успехом, он не питал ни малейших сомнений, что их уже связывает самая задушевная дружба. Надо отдать ему справедливость: он употреблял все усилия, чтобы утвердить между ними доверенность, сообщая барышням Стил самые сокровенные подробности всего, что он знал или предполагал о своих родственницах, — и чуть ли не на второй раз, как они увиделись, мисс Стил поздравила Элинор с тем, что мисс Марианна и приехать-то не успела, а уже покорила бесподобнейшего душку-кавалера.

— Выдать ее замуж такой молоденькой, чего уж лучше! — сказала она. — А он, как я слышала, всем кавалерам кавалер и писаный красавец. От всего сердца желаю вам того же, да поскорее. Но может, у вас уже припрятан миленький дружок?

У Элинор не было оснований полагать, что сэр Джон, не пощадив Марианну, вдруг пощадит ее и не станет оглашать своих подозрений о ней и Эдварде. Тем более что теперь он даже предпочитал прохаживаться на ее счет, так как эти поддразнивания обладали прелестью новизны и открывали более широкое поле для всяческих догадок. После отъезда Эдварда, всякий раз когда они обедали вместе, сэр Джон пил за ее сердечные чувства с таким многозначительным видом, подмигивая и кивая, что обращал на нее всеобщее внимание. Притом непременно упоминалась буква «эф», которая затем давала пищу для такого количества шуточек, что Элинор давно уже вынуждена была признать ее самой остроумной буквой алфавита.

Как она и ожидала, этими шуточками теперь ублажались сестрицы Стил, и в старшей они возбудили нестерпимое желание узнать имя молодого человека, о котором шла речь. Желание это она часто изъявляла с немалой наглостью, что, кстати, ни в чем не противоречило ее постоянному стремлению выведать побольше о их семье. Впрочем, сэр Джон недолго играл с любопытством, которое обожал разжигать, ибо назвать имя ему было не менее соблазнительно, чем мисс Стил — услышать его.

— Его зовут Феррарс, — сообщил он весьма громким шепотом. — Но, прошу вас, не проговоритесь, это большой секрет!

— Феррарс! — повторила мисс Стил. — Мистер Феррарс большой счастливец, а? Как! Брат вашей невестки, мисс Дэшвуд? Очень миленький молодой человек, очень. Я его преотлично знаю.

— Анна, ну что ты говоришь! — вскричала Люси, которая обычно подправляла все утверждения сестры. — Если мы и видели его раза два у дядюшки, это еще не повод считать его близким знакомым.

Элинор слушала их внимательно, удивляясь про себя. Кто этот дядюшка? Где он живет? Как они познакомились? Она от души желала, чтобы разговор этот продолжался, хотя сама к нему не присоединилась, но тема была тут же оставлена, и впервые, к ее изумлению, миссис Дженнингс либо утратила интерес к мелким сплетням, либо пожелала сохранить при себе то, что было известно ей. Тон, каким мисс Стил говорила про Эдварда, усугубил ее собственное любопытство, потому что в нем ей почудилось злорадство, словно эта девица знала или же воображала, будто знает нечто, не делающее ему чести. Но любопытство ее так и осталось неудовлетворенным, ибо с этих пор мисс Стил пропускала мимо ушей имя мистера Феррарса, когда сэр Джон намекал на него или даже произносил его вслух.

Глава 22

Марианна всегда не терпела наглости, вульгарности, невоспитанности и даже иных вкусов, кроме своих собственных, и все эти дни находилась в таком расположении духа, что девицы Стил уж никак не могли ей понравиться, и она отвергала все их попытки сойтись с ней поближе. Этой-то холодностью, обрывавшей все их изъявления дружбы, Элинор и объясняла предпочтение, которое вскоре обе они начали оказывать ей, и особенно Люси, не упускавшая случая вступить с ней в разговор и расположить к себе непринужденной откровенностью.

Люси отличалась природной остротой ума, ее наблюдения нередко казались меткими и забавными, а потому на полчаса Элинор порой находила ее приятной собеседницей. Однако ее способности не подкреплялись образованием, она была невежественна и никогда не пыталась воспитать свой ум с помощью книг. Как ни старалась она выставлять себя в самом выгодном свете, ей не удавалось скрыть от мисс Дэшвуд, насколько малы ее познания, насколько она не осведомлена в самых, казалось бы, обычных предметах. Элинор видела, что образование могло бы развить и облагородить способности, оставшиеся в небрежении, и жалела ее, но видела она также, и без всякой снисходительности, отсутствие душевной утонченности, нравственных устоев и уважения к себе, которые ее угодливость, льстивость и раболепствование перед обитателями Бартон-парка выдавали ежечасно. А потому она недолго могла находить удовольствие от общества особы, в чьей душе фальшь сопутствовала невежеству, чья необразованность мешала им беседовать как равным и чье поведение с остальными лишало всякой цены знаки внимания и уважения, оказываемые ей.