Черный лебедь. Романы - Рафаэль Сабатини

- Мне действительно стыдно было бы иметь такое мнение, сэр.

- Однако, присутствующий здесь майор Сэндз скажет вам, что это - единственно возможное мнение.

Стоявший сзади майор прокашлялся, но ничего не сказал. Ему, несомненно, и в голову не приходило опровергать француза. Не предполагал он также, что Присцилла окажется чересчур вежливой и сделает это сама. Поэтому он был несколько шокирован, услышав, что она не только отвергает, но и фактически отвечает за него:

- Майор Сэндз, подобно мне, испытывает только благодарность за проявленную к нам предупредительность, за все, что вы сделали для нас. Он не обманывается и в вопросе, что случилось бы с нами, не будь вас. Прошу вас верить этому, сэр.

Он улыбнулся, наклоняя голову.

- Верю. Майор Сэндз не даст усомниться в своей прямоте.

Тот покраснел, поняв иронию, а месье де Берни, не глядя на него, продолжал:

- Я пришел также сообщить, что нет причин сидеть взаперти. Можете без опасения гулять по палубе, когда вам заблагорассудится. Никто не посмеет приставать к вам, а если кто-нибудь и отважится, то я проучу его, чтобы отбить охоту и у других, Я уже распорядился установить для вас навес на полуюте.

Она поблагодарила его, и он ушел.

- Интересно, - сказал майор, - чего от меня ждет этот насмешливый мерзавец?

Она с неодобрением взглянула на него.

- Возможно, немного благодарности, - предположила она.

- Благодарности? Я должен быть ему благодарен? - он подавил обиду и педантично продолжал: - Сохраняем ли мы, Присцилла, среди этих бед наше чувство меры? Можем ли мы точно провести границу между положением этого человека и его поступками?

- Конечно. Давайте, например, вспомним, что он спас нам жизни. Неужели это ничего не значит? И не заслуживает благодарности?

Тот всплеснул руками.

- Это означает учитывать только одну сторону вопроса.

- Разве нам недостаточно учитывать именно эту сторону и быть великодушными к любой другой?

Резкость ее тона заставила его быть внимательней. Он понял, что этого не стоило говорить. Хватало и неприятностей, возникших в результате последних событий. И конечно же, ему нельзя было подвергать риску свои самые заветные надежды, сулившие все мыслимые блага. Ему следовало помнить, что женщины всегда были странными созданиями, склонными к эксцентричности, предпочитающими доводам разума эмоциональные факторы. Их невозможно убедить с помощью одного здравого смысла. Это только вызывает у них враждебность. Похожие признаки он обнаружил и у Присциллы и, чтобы не похоронить окончательно свои надежды, стал приспосабливаться, обращаясь больше к ее чувствам, нежели к дремлющему, как он считал, рассудку.

Он напустил на себя кроткий, меланхолический вид.

- Дорогая Присцилла, - вздохнул он, - не знаю, понимаете ли вы, насколько вы ошибаетесь в отношении меня? Вы находите, что мне не хватает великодушия. Вы правы. И тем не менее, как далеки вы от правды. Вы только наполовину разобрались в моих чувствах, но вы и не подозреваете об их глубине. Чтоб мне лопнуть, не подозреваете! Вы, может быть, воображаете, что здесь кроется мой интерес, заставляющий меня быть раздражительным или, как вы говорите, неблагодарным. Дорогая, я беспокоюсь не о себе. Я вполне могу быть благодарен этому человеку за то, что он спас мне жизнь. Но я думаю только о вас. О вас, чтоб мне лопнуть! Если я раздражителен и неблагодарен, то только потому, что беспокоюсь о вас. Как я могу быть спокоен перед лицом всего этого? Будь я проклят, Присцилла! Как я могу?

Ее негодование растаяло перед таким проявлением благородного, бескорыстного участия, а мягкий характер заставил ее устыдиться.

- Простите меня, Барт, - сказала она, протягивая ему руку. – Я иногда бываю очень глупой.

С нежной улыбкой он подошел к ней и взял ее за руку. Нотка мягкости в ее голосе, вызванная раскаянием, вдохновила его. Смутно припомнил он строку, которую слышал в пьесе, написанной каким-то поэтом, одним из тех нелепых болтунов, что выражаются напыщенными, высокомерными фразами, в которых, однако, как майор Сэндз иногда признавался себе, можно было в массе бессмыслицы найти и крупицу мысли. Он подивился странной своевременности, с которой эта строка всплыла в памяти, не замечая того, что это была его собственная банальная мысль, облеченная в величественную мантию позаимствованного выражения: «Вот благоприятный момент для человека, которого несет к счастью».

А здесь все складывалось в его пользу, и нельзя было упускать случая.

- Дорогая, разве смог бы кто-нибудь на моем месте, любящий вас, как я, думать по-иному?

- Понимаю, Барт. Мне следовало бы понять это раньше. - Она с мольбой в глазах взглянула на него.

Он погладил ее руку, а потом стал осторожно привлекать ее к себе, не испытывая сопротивления.

- Вы думаете, мне легко проявлять терпение в подобных обстоятельствах, когда женщина, которую я люблю, подвергается опасности?

Его тон превратился в нежный мурлыкающий шепот. Но внезапно, почти находясь в его объятиях, она замерла. Ее дыхание участилось, лицо побледнело, а чистые глаза, еще мгновение назад такие мягкие, наполнились тревогой.

- Что вы говорите, Барт? - сказала она, задыхаясь, и выдернула правую руку из его ласковых ладоней, а левой легонько оттолкнула его. - Вы... вы ухаживаете за мной?

В полном смятении он развел руками.

- Дорогая! - выкрикнул он, как бы протестуя.

- О, как вы могли? Как вы могли в такой момент?

Он понял, что не совсем удачно выбрал время. Выходит, он обманывался, и подходящий момент еще не наступил. Ее мысли все еще были сосредоточены на угрожавшей им опасности. Поспешив, он совершил грубую ошибку, что и насторожило ее. Теперь ему оставалось лишь достойно отступить и ждать более благоприятного момента для следующей атаки.

- В такой момент! - повторил он, как эхо. - Чтоб мне лопнуть, сейчас как раз тот самый момент. Все эти страшные события... эти ужасные обстоятельства только усилили мои чувства. И самое настоятельное мое желание в том, чтобы вы знали, что рядом с вами находится человек, готовый, как я уже говорил, пожертвовать жизнью ради вас. Если этим я обязан не привязанности к вам, то, будь я проклят, обязан дружбе с вашим отцом, долгу к его памяти. Что вы в этом находите страшного?

Волнение, охватившее ее и отразившееся в глазах, с трудом спадало. Она потупила взор и, смущенно отвернувшись, отошла к окнам, через которые в каюту лились потоки солнечного света.

Майор, восхищенный ее грациозным силуэтом и изяществом ее движений, жадным взглядом следил за ней и ждал. Наконец, успокоившись, она заговорила: