Последняя буря - Пьер Шеналь

Шанс выжить в этом случае? Девять тысяч девятьсот девяносто девять против и один-единственный шанс — за..

Голос радиста вывел меня из размышлений:

— Откуда идете? Куда направляетесь?

Я ответил усталым бесцветным голосом, сделав нечеловеческое усилие, чтобы не дать просочиться через микрофон ни малейшей частице моих переживаний. Я был удивлен, услышав свой голос, — я не узнавал его.

— КДП Сан-Хулиана! Мы следуем из Рио-Гальегоса. Первоначально пункт назначения был Трелью. Терпим бедствие. Из-за образования льда заглох один мотор. Хотим попытаться пробиться на ваш аэродром.

И все.

Как только я выключил микрофон, началась наша последняя битва за жизнь. Прежде всего следовало изучить схему подхода по приборам к Сан-Хулиану. Мы знали, полоса там земляная, но мы ни разу не совершали на нее посадки и даже не могли припомнить, пролетали когда-нибудь над ней или нет.

— Есть у нас схема подхода к Сан-Хулиану?

Не успел я сказать это, как Алькоб схватил огромную синюю папку и довольным жестом вытащил оттуда лист, а папку поставил на место…

На какую-то долю секунды он задержал схему у себя. Теперь, когда мы собрались начать посадку, каждое указание этого документа становилось для нас приказом. Бросив жадный взгляд на схему, он протянул ее мне и наклонился в мою сторону, чтобы продумать вместе со мной процесс посадки.

В несколько секунд мы проанализировали план, которому должны следовать с величайшей точностью, чтобы отыскать аэропорт. Изумление и ужас охватили нас обоих:

— Ветер! Последняя стадия глиссады… Направление ветра при заходе на посадку — точно в хвост.

Направления полосы и ветра практически совпадали. А на земле ветер был скоростью 110 километров в час. Значит, в воздухе его скорость должна составлять около 130 километров в час!

— Это невозможно! С таким ветром в спину не сядешь!

Я сообщил этот грустный вывод Алькобу, подчеркнув слова «в спину».

Тот единственный шанс, в который я на секунду поверил, исчез, унесенный ветром скоростью 110 километров в час!..

Для читателя, не знакомого с навигацией, можно дать следующие пояснения. Согласно схеме захода на посадку, самолет должен пройти над радиомаяком на высоте 3000 футов, затем развернуться вправо и выйти на воображаемую линию, которая проходит через радиомаяк и ориентирована по азимуту 50 градусов. Во время разворота необходимо начать снижение, чтобы в течение двух с половиной минут достичь высоты 1500 футов. Далее развернуться влево и вывести самолет на ось, направленную под углом 215 градусов и также проходящую через радиомаяк. И все это при непрерывном снижении до высоты 750 футов, предельно безопасной. Направление 215 градусов противоположно с точностью до 5 градусов направлению 40 градусов, т. е. направлению ветра. Поэтому происходит наложение скоростей ветра и самолета, и тогда получается, что наша машина выйдет на посадочную прямую со скоростью, близкой к 300 километрам в час.

Не нужно быть специалистом в аэронавигации, чтобы понять, что при таких условиях бессмысленно пытаться посадить самолет. А ведь на схеме подходов указано одно-единственное направление для посадки по приборам, так как в обратном направлении траекторию захода на посадку пересекают многочисленные препятствия. Читателю следует также знать, что ориентировка и управление самолетом при посадке по приборам в условиях ограниченной видимости всегда одна из самых сложных операций. История авиации знает множество связанных с этим аварий. Их жертвами оказывались даже опытные пилоты, и причина в большинстве случаев заключалась в ничтожнейшей ошибке, допущенной пилотом в ответственный момент.

Посадить двухмоторный самолет, у которого заглох один мотор, и в хорошую погоду на нормальном аэродроме крайне сложно, так как возможности пилотирования ограничены. Допол-нительные трудности связаны с режимом работы единственного двигателя.

Те из читающих эти строки, кто обладает некоторым аэронавигационным опытом или познаниями в этой области могут живо представить себе все эти чудовищные трудности. Самые опытные пилоты, даже те, что налетали добрый десяток тысяч часов (а таких очень мало), не способны — я в этом абсолютно уверен — даже имея пылкое воображение, представить себя в подобной ситуации. Думаю, никто не стал бы оспаривать, что тот один шанс, о котором я говорил выше, растаял у нас на глазах.

Помнится, рассматривая схему подходов к аэродрому Сан-Хулиан, я проклинал про себя все на свете. Было ли это проявлением нервозности или я просто отводил душу — не знаю. Кажется, одно из этих проклятий я даже произнес вслух, призвав в свидетели Алькоба. Взывал ли я бессознательно к всевышнему, просил ли о помощи, обращая на себя его внимание, или хотел узнать у него причину такого ожесточения против меня?

Левой рукой я потирал лоб — жест машинальный, — будто от этого могли проясниться мысли. Но подспудно я чувствовал, что скорее это было знаком покорности судьбе.

Помню, в какой-то момент на меня напал странный, без всякого повода и причины, нервный смех, будто у осужденного, поднимающегося на последнюю ступеньку эшафота.

— Нет, Алькоб, это немыслимо! С одним мотором…

Я намеренно выделил последние слова.

Изучение схемы подходов закончено. Впрочем, довольно беглое изучение. В этой задаче решать нечего. Невыполнима, и все. Я протянул лист Алькобу, чтобы он тоже ознакомился с порядком подходов и посадки. В моем жесте легко было усмотреть, что катастрофа неизбежна. Делая вид, что ничего не заметил, Алькоб взял карту и углубился в чтение ее.

А ведь я не раз давал ему понять, что гибель неизбежна, что у нас нет надежды на спасение. Разделял ли он мое мнение? Представлял ли себе, как и я, это ужасное снижение навстречу смерти; этот неосуществимый рывок, который я намеревался осуществить? Знал ли он, что, встав на этот безысходный путь, я смогу обменяться с ним лишь техническими терминами или отдавать ему краткие приказания? Подозревал ли он, что этим жестом я прощался с ним, не в состоянии произнести слова, которые сам не хотел услышать?

Одно очевидно — Алькобу не было страшно, во всяком случае он никак не выдал своего страха. Должен признать, что его хладнокровие было главным фактором, который помог мне собраться с мыслями перед началом самого жестокого испытания.

Я был готов. Физически. Психически. Технически.

Что ж, пусть мои усилия бесполезны, пусть пробиться сквозь облака и совершить посадку невозможно — я дал себе обещание выполнять все маневры с предельной точностью, на которую был способен, бороться изо всех сил, чтобы сохранить эту точность вплоть до последний секунды.