Маги и мошенники - Елена Долгова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы слышите меня, Ренгер?
– А?
– Куда мы едем?
– Должно быть, к ближайшей деревне, – небрежно ответил посланец императора. – А что?
– Мне нужен запас пергамента.
– Едва ли вы его найдете там.
Хронист мокрой курицей нахохлился под дождем.
«И это – первый злодей Империи?» – фон Фирхоф испытывал острое и искреннее разочарование. «Мы изощрялись в ловкости, чтобы обойти и поймать растяпу. Вместо волка в капкане оказался кролик». Колеса повозок разбрызгивали жидкую грязь. Трое верховых отделились от кавалькады и, стегнув лошадей, скрылись за кипарисовой рощей. Дождь припустил вовсю, скрыв силуэты всадников.
Адальберт внезапно насторожился:
– Вы ничего не слышали, любезный медикус?
Людвиг прислушался. Рев прибоя и шум ветра в кронах глушили посторонние звуки, и, тем не менее…
– Это крик, я бы даже сказал – вопль.
Зафыркали обеспокоенный животные. Обоз встал, пикинеры Штокмана вскочили с телег, и как раз вовремя – из-за деревьев во весь опор вылетел вражеский конный отряд. Еретики, не ожидая подобного оборота, едва успели приготовиться к отпору. Дальнейшее произошло очень быстро и в том ключе, которые менее всего устраивал хитроумного советника императора. Бретонисты кое-как уперев копья в размокшую землю, выставили их навстречу противнику. Всадники на каурых лошадях, врезались на скаку в редкую стену пик и пробили ее, на дороге осталось с полдесятка раненых и умирающих лошадей. Те из атакующих, которые уцелели, поспешили разрядить в копейщиков арбалеты, и, воодушевленные успехом, взялись за мечи.
Оглушительный лязг железа смешался с горестным ржанием раненых скакунов. Кое-кто из всадников спешился. Стрелы и метательные дротики летели во все стороны, причем весьма густо, что делало спасение от них делом затруднительным.
Людвиг схватил зазевавшегося Хрониста за воротник, столкнул его под телегу и прыгнул туда сам, пара стрел ту же вонзилась в повозку, еще одна – в деревянный обод колеса.
– Что будем делать, друг мой Ренгер? – спросил озадаченный Хронист. Шпион императора не нашелся, что ответить.
Тем временем битва шла своим чередом. Как и положено в таких случаях, почти побежденная сторона, обнаружив плачевность своего положения во всей красе, от безысходности воспрянула духом. Еретики, бросив бесполезные в ближнем бою пики, взялись за клинки. Штокман снял с плеча здоровенный двуручный меч и ощерил некогда прореженные в битвах зубы. Бывший дезертир, обращенный в правую веру лично Бретоном, в этот момент представлял собою величественное и опасное зрелище. Он хриплым голосом тянул боевой гимн, со свистом рассекая перед собою воздух:
Щадить охоты нетНам собственной рукой.Стоит с начала летНа этом род людской.Достань врага копьем,Рази его мечом,Сегодня он убит,А завтра мы умрем.
Солдаты империи, не желая связываться с буйно помешанным, попросту избегали подворачиваться под его удары. Тяжесть и инерция меча мешали Штокману как следует гоняться за хитрецами.
Людвиг вполне осознавал, что попал в ужасную ситуацию. Если одолеют солдаты Гагена, то императорский шпион вместе со своей добычей, скорее всего, по ошибке будет убит на месте. Если одолеют бретонисты, то в лучшем случае придется вернуться обратно в Толоссу, положение которой с каждым днем становилось все безнадежнее. Под боком заворошился Хронист, кажется, даже до легкомысленного Адальберта дошла крайняя опасность положения:
– Друг мой Ренгер, – печально спросил он, – у вас не найдется клочка пергамента?
Отчаявшийся фон Фирхоф готов был воспользоваться даром несчастного, но, на беду для себя, лишь тщетно обшаривал кошель и складки одежды.
– Ни единого обрывка.
Телега принялась опасно крениться, трещать и, в конце концов, завалилась совершенно, похоронив беглецов под грудой ломаного дерева и пустыми мешками. Между тем солдаты беспощадно добивали последних еретиков. На ногах оставался один кривой Штокман, который продолжал яростно таращить глаз, легко вращая неподъемным мечом. Летящие в дезертира стрелы отскакивали от тяжелой кольчуги и стального колпака. Стражей Империи уцелело немногим больше, помощника ересиарха обступила пятерка врагов.
Людвиг уже прикидывал, не кончится ли бой взаимным истреблением сторон, когда на сцене появились новые действующие лица.
Рухнул сержант, сраженный мечом Штокмана, и в этот же миг сам еретик пал с шумом и лязгом, как подкошенный. Фон Фирхоф успел заметить, что от железного колпака рубаки отскочил в сторону изрядных размеров булыжник, которым, собственно, тот и был оглушен.
Свистнула волосяная удавка и обвилась вокруг шеи имперского солдата. Второй солдат остановился, озираясь, прилетевший из-за кустов нож вонзился ему в глаз. Третий обрушился на подскочивших противников с мечом, поэтому прожил еще минуту. Четвертый, не дожидаясь развязки, пустился без оглядки бежать.
Самый рослый из трех убийц отбросил с лица мокрые волосы и оказался дюжим, разбойного вида молодцем, в котором Адальберт Хронист без труда узнал бы все того же «беглого разбойника Шенкенбаха».
– Дождевиком поздравили – высоко сложили. Обшаманиваем лохов[12], – заявил верзила, и с помощью альвиса принялся обдирать доспехи и одежду с убитых. Наемный колдун остался в стороне, он растерянно зыркал раскосыми глазами по залитому кровью и заваленному телами месту побоища.
– Эманация астрального эфира, о доблестные друзья… Она не спокойна. Эманация говорит о присутствии на месте злодейства нашего наблюдающих сил…
Людвиг замер под кучей досок и мешков, придавив что было сил руку перепуганного Хрониста:
– Молчите…
– Не вздумай скурвиться[13], – из-под земли достану, – немедленно пообещал трусливому колдуну обозленный пророчеством главарь разбойников.
Альвис Айриш на всякий случай вытащил и показал длинный и тонкий, острый, как бритва, нож. Воровская троица закончила хозяйственные дела и принялась укладывать награбленное добро, по одному подбирая те самые мешки, которые укрывали фон Фирхофа.
– Меч на румийской перевязи, дешевый, рукоять латунная – две штуки…
– Кольчуга фробургской работы, обыкновенная, с малой дыркой – одна.
– Башмаков прочных, несортированных – одиннадцать.
– Ячменей[14] – тощих, потрошеных – пятнадцать с половиной штук.
Людвиг, залегший под грудой мешков, не знал, смеяться ему или отчаиваться.
– Может, молитву прочитать?
Адальберт Хронист сосредоточенно возился рядом. Кажется, он пытался закатать рукав потрепанной куртки.
– Упаковка кончается, – заявил раздосадованный альвис Айриш.
Шпион императора извлек кинжал из ножен и шепнул Хронисту:
– Постарайтесь не стоять между ними и мною. Держитесь в стороне и не вмешивайтесь. Как только позволят обстоятельства – бегите со всех ног.
Адальберт отозвался не сразу, он закатал-таки рукав и как раз в этот момент хорошо заточенным стилетом царапал собственное запястье.
– Сейчас, сейчас… погодите, дружище Ренгер.
Шенкенбах внезапно насторожился.
– Хиляем отсюда.
Разбойник, шулер и зловредный чародей, подхватив уже заполненные мешки, проворно пустились наутек и моментально скрывшись в кипарисовой роще.
Едва лишь исчезла шайка, как новый отряд ворвался на место действия. Дорога содрогалась под копытами скакунов – еще бы, немалую часть кавалькады составляли посаженные на тяжеловозов ремесленники Толоссы. Могучие кони неохотно изменяли своему основному аллюру, то есть, попросту говоря, все время норовили перейти на шаг, но это ничуть не смущало бретонистов. Во главе кавалькады, опередив всех, на хорошей лошади резво скакал сам Бретон. Волосы еретика-расстриги, в пику традиции священнослужителей, отпущенные пониже ушей, развевались, утонченное лицо светилось гневом и экстазом битвы. В этот самый момент на земле заворочался оглушенный и раздетый почти донага, но вполне-таки живой Штокман: «О, Небеса и Святое Братство! Я жив».
– Что у вас с рукой? Она кровоточит. Что вы натворили, Вольф? – прошипел Адальберту рассвирепевший Людвиг.
– Потом расскажу, кажется, я сам не знаю как, вызвал подмогу, – пробормотал в ответ обескураженный Хронист. И тут же, отбросив мешки, выскочил из убежища едва ли не под копыта коней.
Шпион императора, богохульствуя в душе, зачерпнул пригоршню жирной грязи и растер ее по собственному лицу – риск быть узнанным Бретоном решительно перевешивал требования чистоплотности.
Ересиарх остановил коня так, что благородное животное вскинулось на дыбы. Он спешился и заключил в братские объятия лишь наполовину пришедшего в себя Штокмана.
– Ты жив, брат мой! Враг повержен, бог сохранил твою жизнь для святого служения.
Затем предводитель мятежа обратился к Людвигу и Хронисту: