Звездочет - Мишель Яффе

Отбросив край одеяла, Фоскари бережно уложил Бьянку на мягкую постель. Он хотел было разжать ее пальцы, но она продолжала крепко держаться за него. Ее грудь со сверкающим на ней топазом приподнималась и опадала в одном ритме с его грудью. Что ж, подумал Йен, если она не хочет расставаться с ним, то зачем сопротивляться этому? К тому же чем больше она от него зависит, тем легче ему будет манипулировать ею. Убедив себя в том, что исполняет свои обязанности, Фоскари забрался в постель к Бьянке. Ее податливое тело тут же прижалось к нему, и, прежде чем в голову Йену пришли какие-нибудь мысли, он заснул крепким сном.

Первым, что пришло Бьянке в голову после пробуждения, была мысль о том, что руки Йена за ночь отчего-то стали меньше, а голос его изменился. Потом ей подумалось, что маленькая мозолистая ладошка, прикасающаяся к ее плечу, скорее всего не принадлежала человеку, который ночью дарил ей часы блаженства. И тут Бьянка окончательно вынырнула из сна. Прямо перед собой она увидела могучую грудь Йена, и тут же у нее за спиной зазвучал детский голос. Она повернула голову и увидела Нило, переминавшегося с ноги на ногу.

Бьянка смутилась, ведь она была совсем нагой, да еще в постели с мужчиной, но, вспомнив, где вырос мальчуган и чем занималась его опекунша, подумала, что Нило на своем коротком веку еще и не такого повидал. Заметив тревогу на лице подростка, Бьянка забеспокоилась.

— Хозяйка! Вы должны немедленно пойти со мной! — заговорил Нило, не дожидаясь, пока она к нему обратится. — С тетей Мариной беда. У нее снова кровотечение, как тогда, когда вы спасли ей жизнь. Ребенок никак не может появиться на свет.

Бьянка не стала тратить времени на разговоры.

— Беги в мою лабораторию и принеси черный саквояж, — приказала она. — А я пока оденусь. Встретимся в гондоле.

Как только мальчик выбежал из ее спальни, Бьянка встала и надела то самое простое платье, в котором обычно посещала больных. Потом на цыпочках подошла к кровати и посмотрела на Йена, беспокоясь о том, что Нило разбудил его. Нет, красавец граф безмятежно спал, на его лице застыло выражение умиротворения. Бьянка вспомнила о топазе Фоскари, все еще висевшем у нее на груди, расстегнула замок на цепочке и сняла с себя драгоценность. Потом наскоро нацарапала записку Йену, объясняя, куда ушла, быстренько поцеловала его в щеку и, завернувшись в свой самый теплый плащ, побежала искать Нило.

Мальчишка ждал ее у ворот дворца возле самой кромки воды. Как только Бьянка пробралась в крохотную каюту и уселась там на скамью, Нило прикрикнул на гондольеров, чтобы те пошевеливались. Недовольно ворча, гондольеры заработали веслами.

Они так и ругались всю дорогу, пока гондола не проскользнула во внушительные ворота цейхгауза. Бьянка, думавшая только о Йене и испытывавшая неуместную радость, попыталась сконцентрироваться. Ей надо заставить себя забыть о том, как пахнут его волосы, как приятно его щетина, отросшая за ночь, щекотала ее кожу, как его рука властно обнимала ее. Бьянка вздохнула полной грудью и только теперь вернулась в настоящее.

Нило сделал знак стражнику, который приподнял тяжелые ворота ровно настолько, чтобы гондола смогла проскользнуть под ними. Бьянка вспомнила, что когда первый раз приехала сюда, ей пришло в голову, что Данте, наверное, побывал здесь, прежде чем взяться за описание ада в «Божественной комедии». Сейчас ощущение того, что она находилась в преисподней, подкреплялось еще и мерзким холодным дождичком.

Повсюду суетились люди: кто-то тащил к берегу только что сплетенные, толстые и тяжелые канаты, кто-то, поднявшись высоко на мачты строящихся судов, занимался такелажем.

Цейхгауз был ключом к имперской власти Bенеции, где делали военные корабли, которые помогали венецианским торговцам беспрепятственно путешествовать по всему миру.

Отец как-то описал Бьянке пышный банкет, который посетил один высокий сановник в честь закладки нового корабля. К тому времени когда три тысячи гостей утолили свой аппетит, корабль был готов к спуску на воду. Бьянке было известно, что в дальнейшем темпы строительства судов еще более возросли. Работа в цейхгаузе не прекращалась ни днем ни ночью. Казалось, цейхгауз, как какой-то огненный монстр, никогда не спит.

Несмотря на то что сам цейхгауз процветал и постоянно расширялся, квартиры, где жили проститутки, становились все более убогими и обветшалыми.

Бьянка направилась вслед за Нило. Они поднимались по влажным, скользким ступенькам, когда она услышала страдальческий крик. Распахнув дверь, сколоченную из реек, Нило провел Бьянку в комнату, где жил со своей теткой.

Беременная женщина, явно не намного старше ее, корчилась от мук на убогой кровати.

Едва Бьянка прикоснулась к ней, она судорожно вцепилась пальцами в ее руку. Марина была прикрыта грубой простыней, которая когда-то была белой, но теперь превратилась в грязно-серую.

Повивальная бабка, сидевшая в углу, повернулась к Бьянке и зашептала:

— Все равно теперь уже никто не поможет. Ребенок сильно зажат. Я видела больше родов, чем тебе лет, детка, и знаю, когда надежды не остается. Так что чем скорее Господь приберет ее, прекратив страдания, тем лучше.

Пожилая женщина истово перекрестилась, а Бьянка стала обдумывать ее слова. В словах повитухи сомневаться не приходилось. Но у нее, как и у остальных повитух цейхгауза, часто неграмотных и необразованных, не было самых современных инструментов. Бьянка вспомнила, как за месяц до смерти отца была на лекции по анатомии в Падуе. Тогда знаменитый испанский доктор демонстрировал технику помощи роженицам, которая, по его мнению, применялась еще в Древнем Риме. Более того, он был уверен, что именно ее использовали, когда родился Цезарь.

Бьянка понимала, что иного выхода у нее нет. Если она возьмется за операцию, то у Марины с ребенком останется хотя бы минимальный шанс выжить, а если испугается, они оба обязательно умрут.

— Нило, — заговорила она, — мне нужна чистая вода. Много воды. И немного граппы. — Вытащив из-за пояса кошелек, она бросила его мальчику и велела поторапливаться.

Как только Нило выбежал из комнаты, Бьянка задрала юбку и сняла свои подвязки. Тонкие льняные бинты из саквояжа можно было накладывать на небольшие раны, но при обширном кровотечении они были бесполезны. Под изумленным взглядом повитухи Бьянка стянула с ног толстые шерстяные чулки и отрезала широкую полоску от своей плотной юбки. Когда Нило вернулся, Бьянка влила в рот Марине солидную порцию граппы, потом, подняв простыню и помолившись, взялась за дело.

Прошло чуть больше часа. Марина уже прижимала к груди своего крупного здорового сына, а Бьянка еще накладывала швы. Много лет спустя Марина с гордостью демонстрировала всем шрам на своем животе и говорила, что не удивляется тому, что у нее такой замечательный сын, ведь он появился на свет таким же путем, как и Юлий Цезарь. Но в те тяжелые мгновения, после долгих часов страдания и некоторого облегчения, вызванного большой дозой виноградной водки, Марина была в состоянии лишь крепко сжимать своего сына и твердить как молитву: «Спасибо тебе, Мадонна, спасибо…»