Весны гонцы 2 - Екатерина Шереметьева

— Ну, пойми: репетиция валится, и вдруг еще ты — моя жена.

Она отодвинулась.

— При чем тут жена?

— Ты, моя жена, должна быть примером: я бригадир…

— Ты не смеешь кричать на меня. Да еще при всех. И вообще… Будь сам примером. Грубишь, кричишь…

— Ну, сказал: виноват. Ну, Лешка!.. — Он осторожно подсунул руку, старался повернуть ее лицо к себе. — Ну, набей морду.

— Это не доставит мне удовольствия. — Она говорила еще сердито, но хотела видеть глаза, налитые тревожной нежностью. — Почему, когда нет никого, ты такой… А при ребятах, при посторонних — хуже чужого. Будто ненавидишь меня…

Саша засмеялся, наклонился. Она зажала ему рот ладонью.

— Да. Если все, решительно все, что ни сделаю, не нравится, значит — не любишь. Смех не ответ… Не грызи мне руку! Словами не можешь ответить? Почему при людях ты не человек? Ты будто колючая загородка вокруг меня. Двинуться страшно. Чуть что — ободралась, расквасилась. И я же виновата. Нечего смеяться — ответь.

— Ну — подлец. Какой еще ответ, Алешка?

— Ну и уходи с моей жилплощади. — Алена постаралась столкнуть его с подушки.

— Ах, опять! Когда это кончится: твое — мое? Тогда переезжай на мою площадь, моя жена! — Бронзовая рука вытянулась над Аленой, схватила раскладушку за край и с силой наклонила. Алена скатилась на тюфяк. — Моя жена. Моя. И вот ты на моей жилплощади.

Когда они вдвоем, споры, ссоры — все проходит. Конечно, без них лучше бы, но это в общем не так уж страшно. А теперь обиды при всех, терпеть, чтоб ребята вступались за нее, — нет. Иногда Саша признает, что виноват, но он не все понимает. А когда в его глазах появляется бешеный блеск, Алена знает: сорвался, и попадись ему сейчас… «Колючая загородка» стала еще тесней после «Цветочного».

Чем больше она думала о репетиции, когда никто не сказал ей ни слова, тем глубже виделась пропасть между ней, Аленой, и Дуней, и уже не хотела, наоборот, боялась репетиции. По счастью, времени в поездке едва хватало на «текущий ремонт» репертуара.

После удивительных дней на золотом Телецком озере то, что разделяло ее с Сашкой, будто растаяло, как таял утренний туман над озером. А сейчас все страхи вернулись. Начинается учебный год. Как репетировать Дуню? Все потеряла. Так стыдно, хуже, чем выйти на улицу голой. И Сашка опять далекий, чужой, опасный…

Почему так смотрит на нее Анна Григорьевна? Будто видит, что думает Алена.

Глава девятая

Хорошо было бы, чтоб человек

осмотрел себя, сколько он стоит

для друзей, и чтобы старался

быть как можно дороже.

Каталов сказал: «Ты выискиваешь недостатки, делаешь обобщения, агитируешь». А Джек заорал: «А вы замазываете недостатки, фальсифицируете показатели!» И поднялось такое… Он обозвал всех тупицами, чиновниками, еще как-то… Да — ханжами. Ясное дело, настроил против себя и хороших ребят. Вначале только Каталов и с ним один какой-то обвиняли, а потом уже большинство… И получилось: из комсомола исключить и просить дирекцию института…

— Не имеют права без первичной организации! — крикнул Олег.

И все накинулись на Сергея:

— Не имеют… по Уставу! Это недействительно! Надо протестовать.

— Там уж имеют, не имеют, а исключили, — огрызнулся Сережа. — Теперь разбирайтесь, протестуйте. Такая была баня… В жизни ничего подобного… Этот Каталов…

— Да что это за Каталов?

— Ну, завотделом… Докладывал о деле Джека…

— А где Джек? — перебила Агния.

Глаза Сергея вытаращились.

— Не знаю. Сказал — пойдет обедать…

— Куда?

— Почему ты отпустил его?

— Почему не в нашу столовку?

Сергей взъерепенился:

— А вы думаете, он расстроился? Еще мерзкие шуточки отмачивал…

— Не знаешь Джека?

— Он станет рыдать на твоей груди…

— Ты не спросил даже, куда он?

— А что особенно волноваться? Придет!

Глаша хлопнула книгой по столу.

— Угораздило Огнева заболеть!

— А что Огнев? Каталов пикнуть не давал…

Все дружно расхохотались. Женя закричал:

— Не родился человек, который не даст Огневу пикнуть!

— Так ведь… Геннадий тоже…

— Вы одного калибра.

Геннадий Рябинин с третьего режиссерского — секретарь комсомольской организации. Почему его выбрали, никто не понимал: божья коровка. Полгода уговаривает Алену играть у него в отрывке Джульетту. Она сразу все выложила: Джульетта не ее роль, сам Генка неинтересный режиссер, а у нее и без Джульетты времени не хватает. Геннадий не обиделся, и дня не проходит, чтобы не поймал ее где-нибудь: «Ну как? Ты подумай только — Джульетта!»

Другого бы давно возненавидела, а Генка — личишко худенькое, улыбается, как младенчик. За доброту его и выбрали, пожалуй. Ни умом, ни решительностью не блещет. И в райкоме, ясное дело, растерялся и скис вместе с Сергеем.

Глаша строго решила:

— Давайте пока работать. Тебя, значит, отпускаем.

Это относилось к Алене. Саша впервые в жизни заболел ангиной, третий день у него держалась повышенная температура. Алене нужно было забежать в магазин, приготовить на завтра еду, постирать. Но уходить от ребят не хотелось. Когда что-нибудь случается, легче быть вместе, сообща думать, как действовать. Конечно, в горком должен писать сам Джек, но курс, институт тоже что-то должны… Какой ужас: выкинули из комсомола! А если еще из института?.. Нет, куда пошел Джек? Если бы Сашка был с ним в райкоме… Попробовал бы этот Каталов не дать ему пикнуть, от его голоска стекла дребезжат в окнах… Музыкальная кафедра волнуется: «Оперный голос! Почему не идете в консерваторию?»

Алена прыснула и стала усиленно кашлять, а то подумают — ненормальная.

Очередь ползла еле-еле. Какая-то женщина сцепилась с кассиршей из-за двух копеек. Поднялся крик: одни нападали на кассиршу, другие защищали ее.

Если бы не больной Сашка, убежала бы! Стоишь, тратишь часы, а дни-то никак не растягиваются, и ничего в них не умещается. Обед на завтра сварить надо, постирать Сашкин свитер, свои кофточки, чулки надо? А к завтрашней репетиции хоть чуть-чуть подумать в тишине надо? Ох, не повезло сегодня, кругом не повезло! Прорепетировать бы на свободе — как раз самостоятельные занятия, и без Сашкиного глаза. Бывает же невезение — все с Дуней неладно. Если бы ставила Анна Григорьевна, она бы, конечно, поняла, помогла. Рудный лучше работает с мальчишками. Но главное — Сашка. Всегда смотрел на нее нетерпеливым, беспощадным глазом, но раньше думалось, что Огнев просто ненавидит, а теперь? Ой, Дуня моя, Дуня, где тебя искать?.. А где может быть Джек? Куда делся, дурень? Может, уже пришел в институт? Дико получилось — кто побежал в райком? Дуреха все-таки Майка. Славная девчонка и способная, но… Странно, что Джек полюбил такую дурашку. Зачем она пересказывала на своем курсе то, что говорил ей Джек? Ведь знает, что Недов и его прохиндеи ловят все, чем можно насолить Соколовой, ее студентам. А что, собственно, Джек говорил-то? О Щуровой, о совхозе «Цветочном»? О том, как на заводе выполняют план в тоннах и отливают детали вчетверо тяжелее, чем нужно? Так разве о безобразиях полагается молчать? В газетах же пишут! А кого «агитировал» — Майку и этого недовского прохиндея Лютикова? Не могут за такую чушь исключить с выпускного курса. Да и Таран удавится: «Каждый студент обходится государству почти в семьдесят тысяч!» Впрочем, в райкоме-то он схулиганил… Там тоже, конечно, не боги… Опять эта тетка ругается — осатанеть можно. А как угадал Разлука: «Если не рассыплетесь!.. Главное, иметь право требовать…» Да! Думали — самое сложное пробить бюрократические заборы. Даже не верилось, когда Сашка приехал с совещания в Деевском райкоме, будто пьяный:

— Братцы, в башке не вмещается… Ответственность — даже не представить… Нас берут на свое иждивение колхозы. База — Деевский дом культуры. Жилье выстроят в Дееве…

Какой был шум, крик: «Что нам бояться ответственности? Справимся! Мы же коллектив!»

Вот тебе и коллектив! Валерий «блеснул» на целине, теперь с Джеком… А Марина? Ведь отвечать надо за каждого. И за себя.

Валерий, конечно, сбит. И, как всегда, играет чуть-чуть…

Ужасно, что отпустили тогда Валерия из поездки. Он не успел ни разглядеть, ни даже почувствовать Алтай, людей. И с Разлукой не познакомился. А он будто для Валерия говорил:

— Отрицание напрочь всего на свете — то же мещанство в новой одежке, красивенько подгримированное. Тот не созидатель, не боец, не художник, у кого есть только «против чего», а «за что» воевать — нет. Верно я говорю? — И еще сказал: — Ваша работа стала исключительно важна и сложна. Помогать людям надо. Одни никак еще не выпрямятся, не расправят плечи; другие так по-купечески разворачиваются, будто мы отменили советскую власть. Надо быть непримиримыми, только не рубить сплеча. Терпения, осторожности больше к человеку.