Зеркало Велеса - Александр Прозоров

— А почему?

— Нешто сам не понимаешь? Холоп с тобой в сечу бок о бок идет, живот свой за тебя и землю отчую кладет. Оттого он и ближе, почти ровня. Оттого и позволительно ему более. А обычный смерд — он что? Так, прах земной.

— Не люди, что ли?

— Как же не люди? Те же христиане… Но токмо не совсем те же. Понимаешь, сын… Есть люди, которые созданы володеть, и те, которые созданы ради того, чтобы ими володели.

— Ты считаешь, что это справедливо, отец? — покачав головой, мягко, издалека, начал излагать свою, правильную точку зрения Андрей. — Разве все люди не рождаются одинаковыми, ничем не отличимыми друг от друга? Разве можно в младенце отличить смерда от князя, графа от ремесленника? Разве они не рождаются равными?

— Ты прав, сын, — неожиданно легко согласился боярин. — На Руси все рождаются равными. А станешь ты владеть или принадлежать — это каждый решает сам. Господом так заведено, что землей имеет право владеть только тот, кто готов ее защищать. Разве не в этом высшая справедливость?

— Свою родину должен защищать каждый! — тоже согласился Андрей. — Это священный долг каждого, если на страну враг нападает.

— Вот видишь, ты мыслишь, как боярин, — довольно усмехнулся Василий Ярославович. — Как воин. И это значит, что ты рожден владеть. Но есть те, кто не хочет защищать отчину. И это те, кто выбрал долю раба.

— Разве такие существуют?!

— Ты настоящий боярин, — опять подтвердил «отец» Андрея. — И потому не веришь в сие, но так уж устроен мир. Есть такие, как ты или я. Мы храним землю и по праву владеем ею. Когда приходит ворог, мы берем меч и встаем ему навстречу. А есть те, кто не хочет класть живот за свой удел, за хлеб и детей, что растут в его доме. Они приходят к нам и говорят:

«Защити нас от ворога, боярин. Спаси животы наши и добро, что трудом своим добываем». И мы допускаем их на свою землю, и защищаем их, и мы володеем ими. Так решает не Господь, сын. Так решают они сами. Так решаем мы. Разве может иметь хоть что-то тот, кто не готов сражаться за свое имущество? Разве могут быть равны те, кто сражается, и те, кто покорен? Мы бояре, сын. Потому что всегда готовы к бою. Они — смерды. Потому что не решаются встать грудью своей навстречу стрелам и мечам. Мы господа — они рабы. Разве это не справедливо?

Андрей промолчал. Все его воспитание восставало против того, чтобы делить людей на рабов и хозяев. Но он не знал, как возразить словам боярина Василия Ярославовича Лисьина.

— Что до холопов, — продолжил «отец», — то и они сами свой удел выбрали. В душе они воины, защитники, владетели. Да не хватает им терпения владения свои найти, не хватает родства али серебра оружие и броню купить. Ленивы они часто али глупы и не ведают, как стремления свои определить. Рабами быть не желают — но среди бояр места добыть не способны. Посему приходят они к нам и говорят: купи мою жизнь, боярин. Купи живот и кровь мою. Вместе будем землю оборонять, которой ты владеешь. Платишь ты им звонкое серебро, а опосля они вместе с тобой в сечу идут, наравне с тобой голову под мечи подставляют. Теперь тебе понятно, сын? Холоп тебя барчуком али Андреем кликнуть оттого право имеет, что завтра, может, ему под рогатину кидаться достанется, тебя спасая. А смерд, пока ты дерешься, в лесу али подвале отсиживаться будет. И для него ты — Андрей Васильевич!.. Чего примолк, дитятко мое?

Звереву очень хотелось возразить, но он никак не находил нужных слов. Вспоминались крестьяне, что убегали от хозяев на свободные земли. Но ведь так и выходило, что не владели они своей землей. Не защищали — убегали, чуть что грозило. Вот казаки — защищали. Так они никогда ни рабами, ни крепостными и не были. Даже налогов, помнится, не платили. Заместо этого — службу несли. Собственно, такие же бояре, как Лисьин, и получались. Только малоземельные.

— А вот псковичи, отец. Ты обмолвился, они завсегда подраться готовы — ты с собой какую-то ватагу, кажется, подговорил. Они как — владеют кем-то, или это ими владеют?

— Это скобари, что ли? А ты видел, как они живут? Власти никакой не признают, как чего хочется — толпой сбираются да орут до хрипоты. Вече называется. Не бояре, конечно, бестолковы сильно. Но и не рабы.

«Все, — понял Андрей. — Нокаут». Других аргументов он придумать не смог.

— Смотри, косуля!

Из кустарника выскочило коричневое существо размером всего втрое больше зайца, с острой мордочкой и маленькими рожками и помчалось влево от всадников, к широкому кочковатому полю, на котором торчали отдельные куцые деревца.

— Ты чего, сын? — выждав пару минут, поинтересовался боярин. — Косуля! Или ты оленины не ешь?

— Ой-ё-о… — за разговором Андрей как-то забыл, что он на охоте, а не на сайте на научном диспуте. — Пош-шел!

Косуля времени зря не теряла и успела устрекотать почти на полкилометра. Правда, и скакун Андрея отдышался, так что в галоп перешел легко и теперь стремительно сокращал дистанцию.

Вот уже до белого пятнышка под торчащим хвостиком четыреста метров. Вот уже триста… Двести…

— Стой!!! Стой!!! Сто-о-ой! Барчук, стой! Стой, барчук!

Уже сто метров. Всего ничего!

— Сто-о-о-о-ой! Стой, Андрей!!! Ба-а-рчу-у-к!

Зверев оглянулся и увидел, что позади, метрах в трехстах, мчатся двое холопов, Пахом и даже боярин.

— Сто-о-ой!

Не понимая, что происходит, он все же натянул поводья, переходя на шаг.

— Стой! — вырвался вперед красный, как рак, Пахом. — Стой, барчук, топь там дальше! Провалишься!

После такого предупреждения Андрей, естественно, повернул коня, остановился. Глянул на болото. Легконогая косуля весом от силы килограммов десять бодро прыгала через кочки, то ли не зная о топи, то ли уверенная в своей безопасности. Она же не конь со всадником — пройдет.

Добыча, до которой он уже почти дотянулся, нахально уходила все дальше. Сердце барчука кольнула острая обида — и руки сами собой скользнули назад, рванули крышки саадака. Лук, стрела… Косуля ухолила почти по прямой, от него к горизонту, так что упреждение ни к чему. Расстояние — метров двести-двести пятьдесят. Ерунда.

Он зацепил кольцом большого пальца струну тетивы, поставил комель в кулак, не отрывая взгляда от дичи, облизнул враз пересохшие губы, застыл, сливаясь с движениями цели. А потом резко выпрямил левую руку, одновременно оттягивая правую к уху.

Т-теиь! — струна больно ударила по запястью, на которое он не удосужился надеть браслет. Косуля ушла куда-то вниз, оставив на виду только рожки.

— Мимо… — холодной волной окатило тело разочарование.

И тут зверек неожиданно подпрыгнул, решив перемахнуть какую-то кочку. Стремительный штрих, рассекавший воздух, достиг ее тела, рывком швырнул вперед — косуля рухнула на снег, привстала, упала снова и больше уже не шелохнулась.