Убей свои сны - Customer

Не любит мать рода детей воздуха. Старые счеты, старые обиды. Войны, о которых даже море помнит смутно, – это ее войны. И сколько от тех воспоминаний ни отнимай, они все еще саднят.

- Бабуля… - шепчу я. – Они тоже в опасности. Воздушный океан в опасности. Ты же их знаешь, дурачков безбашенных… Они и так не очень-то разумны, одно название, что разумная раса!

- Нищему пожар не страшен, - резко произносит Мулиартех. – Наркодилеры они, эти ублюдки Дану. Все, поголовно.

Новое дело. И новый термин применительно к дружественно-враждебному племени.

- Наркодилеры? – в мозгу у меня проносятся образы убогих, изношенных существ, мечтающих об одном – чтобы окружающая действительность отступилась от них, схлынула, будто волна с избитой морем скалы – и никогда больше не возвращалась. Как-то не вяжутся эти преступные страдальцы с представлениями людей о Детях Дану, «самых красивых, самых изысканных в одежде и вооружении, самых искусных в игре на музыкальных инструментах, самых одаренных умом из всех, кто когда-либо приходил в Ирландию», если, конечно, не врут средневековые барды...

Ада смотрит на меня терпеливо-раздражительно. Ей хорошо удается эта противоречивая гримаса.

- Ты чем слушаешь, женишок? Я уж не спрашиваю, чем ты думаешь… Про что ни расскажи, все на род человеческий примеряешь. И даже не на реальный человеческий род, а на масс-медийный эрзац. Сколько же нам с тобой биться, чтобы ты на привычные вещи с другой стороны посмотрел? – вздыхает Ада. – Подумай о тех, для кого доставление и получение радости – предназначение и смысл жизни, а не противоправная деятельность, подлежащая искоренению… Дети воздуха наслаждение людям несут, понимаешь? Эйфорию, удовлетворение, кайф. Все то, о чем вы молите небеса, даже когда молчите, уткнувшись взглядом в носки собственных ботинок.

- По-твоему получается, эти… данайцы никакие не наркодилеры, а великие труженики! – усмехаюсь я. – Трудоголики.

- Правильно! – хлопает меня по плечу Ада. – Только для них доставить удовольствие – такой же кайф, как и для того, кого они осчастливили.

- Труд есть высшее наслаждение. Утопия в отдельно взятом воздушном океане. Вот теперь образ принимает гармоничные очертания. Значит, глейстиг несла счастье в массы… в массы меня, а вы ей помешали?

- Человек не создан для такого объема счастья, - хихикает Морк. – Дети воздуха – они ж горят на работе! И вы горите вместе с ними. Как бенгальские огни – красиво и окончательно.

- А мы, между прочим, учимся ограничивать себя! – звучит из моего любимого кресла, на данный момент заваленного женской одеждой, которую удалось спасти из разоренного Адиного гнезда.

Прямо на куче шмотья восседает кто-то… или что-то… прозрачное такое. Внутри едва обозначенного силуэта воздух словно прессуется, сгущаясь в тело. Трехмерная компьютерная графика в трехмерной реальности. Я завороженно наблюдаю, как прозрачное нечто наливается краской и фактурой. Причем довольно знакомой фактурой. Вот и ссадина на лбу знакомая, и синяк на подбородке, который так болит во время бритья, и рука на перевязи. Я. В первый раз я увижу собственное лицо, хотя и не в лучшем его – лица - состоянии. «Это просто праздник какой-то!»

Мой двойник восседает на останках Адиного гардероба, точно падишах на тахте. Или на чем там сидят падишахи?

- А ну брысь! – рычит моя бывшая (надеюсь, что бывшая) невеста. – Не мог на чем-нибудь другом материализоваться?

- Адочка, рыбка моя, меня притягивает все красивое, ты же знаешь! – улыбаюсь второй я демонической улыбкой. – Какая прекрасная штучка! Это, кажется, называется «боди»? – и я – он – вытягивает из-под седалища один из тех предметов женского белья, которые красивые женщины себе не покупают. Им такое покупают влюбленные мужчины, не понимая, что делают подарок себе и только себе.

- Фетишист, - спокойно говорит Ада и отбирает бордово-кружевную тряпицу у гостя. – Знакомься, Марк, это Нудд, в просторечии Нудьга, самый велеречивый из сыновей сам знаешь кого. Что ты там про учебу заливал?

- Я не заливал! – радостно (он, по-моему, все делает радостно) подхватывает Нудд-Нудьга. – Я говорил чистую правду. Мы учимся. Способность людей испытывать чистое блаженство меняется. И способы получения удовлетворения – тоже. Когда человек изобрел наркотики – сам изобрел, заметь! - опыт их применения научил нас кое-чему. Что они сжигают мозг. А мозг надо беречь. От выгорания. Мы уже в курсе, что запредельные наслаждения отнимают кайф. Начисто. Мы стараемся удержать людей от чрезмерного счастья. И действуем жестко, а порой и жестоко.

- Ты пришел, чтобы произнести оправдательную речь? – интересуется Ада, отчаявшись согнать велеречивого сына богини с удобного сиденья.

- Я пришел, чтобы забрать идиотку Сораху на суд племени, - мрачнеет Нудд. – Сама знаешь, глейстигам дозволяется танцевать со специально выбранными и хорошо обученными людьми. Танец грамотного глейстига вызывает возбуждение во славу Дану, а не разрушение смертного тела.

- Она не идиотка! То есть, может, и идиотка, но не преступница, - вступаюсь я за невиновную Сораху. – Разве вы не знаете, что с ней случилось, о мудрый Нудд?

Пришелец из воздушных сфер смотрит на меня одобрительно. Потом спрыгивает с кресла – точно так же на миг зависая в воздухе, как и провинившийся глейстиг до него, – и идет ко мне.

- Ты отличный парень… - бормочет он. – Просто отличный… Красивый… Нам нравятся красивые люди. Добрый. Способный. Только поврежденный. Хочешь, я тебя вылечу?

Я с ужасом припоминаю все сказанное Мулиартех по поводу сложностей магии. Мне бы не хотелось, чтобы этот легкомысленный зануда поддерживал мою жизнедеятельность до скончания лет. Моих. Что-то мне подсказывает: не стоит полагаться на ответственность детей воздуха.

- Я уж лучше сам… как-нибудь, - блею я.

- Чепуха! – пресекает мои метания Нудд. – Не ходить же мне с твоими травмами!

Мое лицо – оба моих лица - начинают заживать. Мелкие взрывы боли в теле затихают. Рука снова гнется, а не виснет плетью.

- Я еще и целитель, между прочим! – гордо сообщает сын Дану. – Не все, что говорят твои любимые фоморы, стоит принимать как истину в последней инстанции. Мы владеем такой магией, которую они…

- Наука умеет много гитик! – встревает Морк. – Дядя Нудд, а дядя Нудд, хватит заливать насчет Сорахи. Ты, конечно, отведешь ее на суд, где бедняжке погрозят пальцем и попытаются вылечить всем миром. Но ты уже в курсе, что у вас это не получится?

- Но попробовать-то надо! – всплескивает руками Нудд. Совершенно не мой жест.

- Зря пробовать будете, - ворчу я. – Ее покалечил тот, кто владеет четвертой стихией. А вы ею, насколько я понял, владеете не больше моего.