Кот, который читал справа налево - Лилиан Браун

В этот вечер он пошёл ужинать в расположенный неподалеку ресторан, и кареглазая официантка была похожа на Зою. Потом он вернулся домой и поиграл с Коко, движения кота напомнили ему о пропавшей балерине. Он зажег в камине газовые горелки и просмотрел потрепанную книгу по экономике, которую купил в пресс-клубе; статистика вызвала в памяти Девять-о-Два-Четыре-Шесть-Восемь-Три или Пять?

В воскресенье он нанёс визит Нино (ударение на «о»!).

Дом-мастерская скульптора находился в гараже и был мрачным, как и звуки, которые доносились из него. Бывший владелец гаража не потрудился навести в нем порядок, и унылые произведения Нино лишь усиливали ощущение хаоса.

Постучав и не получив ответа, Квиллер вошёл в скопление безрадостных, ненужных вещей. Там были старые ободы колёс разбитые бутылки, куски бетона, оловянные банки разных размеров и выброшенные оконные рамы и двери. Он обратил внимание на детскую коляску без колес, витринный манекен без рук и головы, кухонную раковину, окрашенную в яркий оранжевый цвет изнутри и снаружи, железные вороте, покрытые ржавчиной, деревянную кровать в модерновом стило депрессии 1930 года.

Свисавший с потолка обогреватель изрыгнул в лицо Квиллеру струю теплого пара, в то время как сквозняки парализовали холодом ноги на уровне лодыжек. И при всём этом с потолка свисала на канате хрустальная люстра невообразимой красоты.

Потом Квиллер увидел скульптора за работой. В глубине на платформе стоял Предмет, огромный, сделанный из деревянных отходов, страусовых перьев и кусочков блестящего олова. Нино приделывал к голове монстра два колеса от детской коляски.

Он крутанул колеса и отошел назад; вращающиеся спицы, блестевшие на свету, превратились в злобные глаза.

— Добрый день, — сказал Квиллер. — Я друг Зои Ламбрет. Вы, должно быть, Нино?

Скульптор, казалось, впал в транс. Его рубашка и брюки, явно на два размера меньше необходимого, были заляпаны краской и смазкой, борода нуждалась в стрижке, волосы давно не знали расчески. Несмотря на всё это, он выглядел красавцем, с классическими чертами лица и завидным телосложением. Он посмотрел на Квиллера невидящим взглядом, потом опять повернулся к Предмету с вращающимися глазами, зачарованно глядя на него.

— Вы дали ему имя? — спросил Квиллер.

— Тридцать шесть, — ответил Нино и, закрыв лицо руками, заплакал.

Квиллер сочувственно подождал, пока скульптор успокоится, и спросил:

— Как вы создаёте эти произведения искусства? Какова ваша технология?

— Я живу ими, — сказал Нино. — Тридцать шесть есть то, что я есть, был и буду. Вчера ушло, и кого это волнует? Если я подожгу эту мастерскую, я буду жить в каждом прыгающем огоньке, в каждой вспышке.

— Вы всегда обеспечены материалом?

— Если я обеспечен, то обеспечен! Если нет, то нет, Всё взаимосвязано. Человек любит, ненавидит, плачет, играет. Но что может сделать художник? БУМ! Вот как это бывает! Мир непостижим, мир непостижим, мир непостижим.

— Космическая концепция — согласился Квиллер — Люди на самом деле понимают наши замыслы?

— Они изнуряют свои мозги, пытаясь понять, но я знаю, и вы знаете, и все мы знаем… Что мы знаем? Ничего!

Нино в порыве энтузиазма подошёл поближе к репортёру для продолжения беседы, и Квиллер благоразумно попятился.

— Нино, вы, кажется, пессимист, но разве ваш успех в галерее Ламбретов не позволяет вам с оптимизмом относиться к жизни?

— Теплая, изменчивая, осторожная, слабая женщина. Я беседую с ней, она беседует со мной. Мы общаемся.

— Вы знаете, что её муж мертв? Убит.

— Все мы мертвы, — сказал Нино. — Мертвы, как дверные ручки… Дверные ручки! — Он закричал и ринулся в гору хлама в отчаянном поиске.

— Спасибо, что вы разрешили мне посмотреть вашу мастерскую, — сказал Квиллер и направился к двери. Когда он проходил мимо заваленной разным хламом полки, на ней что-то блеснуло золотом, Квиллер повернулся и сказал через плечо: — Вот дверная ручка, если это то, за чем вы охотитесь.

На полке лежали дне дверные ручки, они блестели, как чистое золото. Там были и другие творения из блестящего металла, а также потрясающие изделия, вырезанные из слоновой кости и Нефрита, но Квиллер не остановился, чтобы рассмотреть их повнимательнее. Потоки теплого воздуха из обогревателя затуманили ему голову, и Квиллер бросился на свежий воздух. Он хотел поскорее вернуться домой и провести нормальное, здоровое, полезное воскресенье вместе с Коко. Он всё сильнее привязывался к этому коту. Жаль будет расставаться, когда Маунтклеменс вернется. Интересно, действительно ли Коко нравится художественная атмосфера наверху? Что доставляет ему больше удовольствия — чтение заголовков газет и обнюхивание картин старых мастеров или задорная игра в «воробья» с Квиллером? После четырех дней игры счет был 471:409 в пользу кота.

Когда Квиллер прибыл домой, ожидая увидеть дружелюбного, пушистого, игривого, суетливого кота у двери, он был разочарован; Кот не ждал его. Он поднялся наверх, к квартире Маунтклеменса, и обнаружил, что дверь заперта. Из—за неё доносилась музыка.

Квиллер постучал. Через некоторое время Маунтклеменс, в халате, отпёр дверь.

— Я вижу, вы дома, — сказал Квиллер. — Просто хотел убедиться, что кот не останется без ужина.

— Он только что закончил есть рыбу, — ответил Маунтклеменс, — и сейчас смакует желток варёного яйца. Спасибо за то, что заботитесь о нём. Он выглядит вполне счастливым.

— Мы прекрасно проводили время вдвоем, — сказал Квиллер. — Играли в игры.

— Действительно! Я часто жалел, что он не умеет играть в маджонг.

— Вы слышали ужасные новости? О галерее Ламбретов?

— Если у них был пожар, этого следовало ожидать, сказал критик. — Верхний этаж здания способен легко воспламениться.

— Не пожар. Убийство. — Убийство?

— Эрл Ламбрет, — сказал Квиллер. — Жена нашла его мертвым в офисе в прошлую среду вечером. Его закололи.

— Как грубо. — Голос Маунтклеменса звучал скучающе или устало, и он отступил в сторону, словно собираясь закрыть дверь.

— Полиция никого не подозревает, — сказал Квиллер. — У вас есть какие-нибудь предположения?

Маунтклеменс резко ответил:

— Как раз сейчас я распаковываю вещи и собираюсь принять ванну. Нет ничего более далекого от моего ума, чем поиск убийцы Эрла Ламбрета.

Его тон завершил разговор.

Квиллер принял отставку и пошёл вниз по лестнице, подергивая усы и размышляя над тем, что у Маунтклеменса просто талант быть несносным.

Позднее, сидя в третьеразрядном ресторанчике, расположенном ниже по улице, Квиллер сердито смотрел на тарелку с мясом, ковырял вилкой салат и созерцал чашку горячей воды, в которой плавал пакетик с чаем. К раздражению от встречи с домовладельцем добавилось разочарование: Коко не подошел к двери, чтобы приветствовать его. Он вернулся домой расстроенный и раздраженный.

Квиллер собирался открыть дверь в вестибюль. Когда почувствовал запах лимонных корок, который проникал через замочную скважину, и не удивился, обнаружив в вестибюле Маунтклеменса.

— О! Вот и вы! — сказал критик дружелюбно. — Я только что спустился вниз, чтобы пригласить вас на чашечку китайского чая и десерт. С большим трудом я привёз домой торт из самой лучшей венской кондитерской в Нью-Йорке.

Лицо Квиллера прояснилось, и он проследовал наверх за бархатным жакетом и лакированными итальянскими туфлями.

Маунтклеменс налил чай и поведал о происходящих в настоящее время выставках в Нью-Йорке, в то время как у Квиллера во рту медленно таял молочный шоколад.

— А сейчас поведайте мне ужасные детали убийства, — предложил критик. — Я полагаю, они должны быть ужасными. В Нью-Йорке я ничего не слышал об убийстве, хотя там торговцы произведениями искусства обычно более или менее в курсе всего… Вы не возражаете, если я сяду за свой рабочий стол и просмотрю почту, пока вы будете рассказывать?

Маунтклеменс повернулся к кипе больших и маленьких конвертов и сложенных публикаций. Он клал каждый конверт лицевой стороной на стол, правой рукой придерживал его, а левой извлекал содержимое с помощью ножа для бумаги. Большую часть содержимого конвертов он презрительно выбрасывал в мусорную корзину.

Квиллер коротко повторил подробности убийства Ламбрета, как об этом было написано в газете.

— Вот и вся история, — сказал он. — У вас есть предположения о мотивах убийства?

— Лично я, — сказал Маунтклеменс, — никогда не мог понять убийство как способ отомстить. Я нахожу убийство ради личной выгоды гораздо более привлекательным. Но какую выгоду можно извлечь из убийства Эрла Чаморега, моему пониманию недоступно.