Главы Апокалипсиса. Начало - Андрей Русанов

Бояться глупо.

Мои челюсти сомкнулись, я зарычал. Все вокруг меня свернулось в одну точку. По телу пробежало несколько волн, мышцы моментально вздулись и окаменели, время замедлилось. Начни рушиться сейчас все вокруг, я сумел бы неторопливо собрать все свои вещи и, насвистывая какую‑нибудь ненавязчивую песню, спокойно спастись.

Страх ушел, оставив место вселенскому спокойствию. Я не видел ничего вокруг. Да и зачем?

Ветер с жутким ревом как спички валил деревья, молнии били в землю без перерыва, грохот грома слился в гул, не прерывавшийся ни на секунду. Град величиной с куриное яйцо молотил по крыше, а дождь лил даже не как из ведра – вода низвергалась сплошной стеной.

Мои ощущения закончились.

— Я начинаю тебя бояться, – Михаил смотрел на меня широко открытыми глазами.

— А что случилось? – мне даже стало интересно.

— Ты стал другим, – Татьяна выглядывала из‑за Мишиной спины.

— Не знаю. Возможно, вошел в измененное состояние. Научиться бы им управлять… – я тихо рычал.

Молния прервала нашу дискуссию. Она ударила куда‑то в крышу. Нас оглушило. Почувствовался легкий запах дыма. Я выбежал на крыльцо, а Михаил бросился на второй этаж, посмотреть, что с домом, что горит. Не успел я спрыгнуть с крыльца, как всего в нескольких метрах от меня в землю ударил белый столб пламени примерно метра два в диаметре. Помню только горячий арбузный запах озона и то, как на мне сразу же вспыхнула куртка, и как меня зашвырнуло обратно в дом.

Мне повезло, и в мирное время обо мне бы сказали: «везунчик» или «отделался легким испугом», или «в рубашке родился», а может даже посвятили бы столбик в какой‑нибудь бульварной газетенке. Но разве стоит столбик в газете или «легкий испуг» ожога на лице и груди, шишки на голове, многочисленных ссадин на руках… Стоит? Конечно, нет! А впечатления и адреналин, в одно мгновение меняющие тебя, твой мозг? Чего стоит это?

Но ничего, до свадьбы заживет. Шутка. Просто заживет. Со временем… Нытье по мелочам – удел слабаков.

Одна из градин разбила оконное стекло на втором этаже. Вода ручьем побежала по полу, а льдинки и стекло смешно запрыгали по лестнице.

— Андрюха, бери гвозди, я за досками! – крикнул Михаил уже с крыльца.

Как хорошо не чувствовать боли. Говорят, у светловолосых болевой порог выше, чем у остальных людей, этак процентов на двадцать. Наверняка, правду говорят. Но боль – это всего лишь сигнал о том, что ты жив. Я посмотрел на волдыри, выскочившие на левой руке. Ничего, пройдет. Хорошо еще, что в майке и свитере был, да Танька успела водой облить.

— Танюха, не боись, прорвемся! – я на бегу подмигнул Татьяне, на что в ответ получил высунутый язык и грозный вид, мол де, не порвись главное.

Под водопадом ледяной воды, под ударами крупного града, в кровь разбивавшего тело и отбиравшего дыхание, мы забивали досками черный проем пустого окна. Михаил порезался осколком стекла, торчавшим из рамы, но не прекратил работать.

Пот, дождевая вода и кровь покрывали нас тогда…

Мы работали, пытаясь защитить свое жилище, и мы защитили его.

Дождь все лил и лил, ревел ветер, превращая во вспаханное поле старый лес, гром перестал даже отвлекать, и все посторонние звуки превратились в обыкновенный фон, на который просто не обращаешь внимания.

Град выбил стекла еще в двух окнах. Молния попала в трубу, оставив от нее одни воспоминания. Мы лишились всех навесов и туалета во дворе. Кроме окон дом потерял часть крыши – сила стихии легко оторвала и воткнула в мягкую, превратившуюся в грязь, землю несколько листов шифера. Ветер разбросал по всему двору доски, дрова и все, что было не закреплено или закреплено плохо. Впрочем, он разбросал по двору все, что счел нужным разбросать. Только забор незыблемо стоял на пути урагана на своем прежнем месте, гневно скрипя досками и слушая бессильный вой соперника, раз за разом разбивавшегося о его деревянную твердь.

Несмотря на усталость, вездесущие сырость, пронизывающий холод и желание поспать, мучившее нас уже четвертые сутки, мы работали: забивали досками окна, пытались залатать крышу, пытались топить камин и печь. Когда в дом или где‑то рядом била молния и вспыхивал огонь, мы становились пожарной командой и бились не на жизнь, а на смерть. Я уже не говорю про то, что мы успевали убрать воду не только из жилых помещений, но и из подвала, успевали покормить живность, а также сделать прочие дела, которыми полон любой день.

Отсутствие трубы, слава Богу, не помешало камину и печи гореть. Они превратились в бесконечный конвейер по просушке одежды…

Зачастую мы не могли ждать, пока высохнут мокрые куртка или, скажем, штаны и одевались в еще сырую, но теплую «обновку». Дом стал похож на кухню коммунальной квартиры, где во всех углах что‑то сушилось или просто висело, роняя капли и ожидая своей очереди.

Мы не знали, в какой момент случится следующее происшествие. Мы ждали, и напряжение съедало наши нервы, как пламя свечной фитиль – медленно, но верно. В такие моменты кажется, что целую вечность тащится секундная стрелка по циферблату, а когда что‑то случается, времени не хватает даже на лишнее движение.

Мы молчали – слова отнимали силы, да и попросту стали не нужны, а где без них было не обойтись, обходились четкими короткими командами. Мы быстро научились понимать друг друга с полуслова и слушать того, кто быстрее ориентировался в происходящей ситуации.

Мы не думали.

Мысли характерны для овец, а мы были людьми. Мы были разумными людьми. Мы знали все, мы осознавали все. Там где есть смерть – нет мыслей.

Мы не думали.

На пятые сутки я перестал понимать, где реальность, а где вымысел, тело перешло в автоматический режим.

Мозг жаждет сна.

Мозг спит.

Мозг ждет команду «К бою».

— К БОЮ!!!!!!!!!

Мозг мгновенно просыпается и посылает команды телу. Телу, которое спит, телу которое, получив порцию адреналина, просыпается в центре боя на войне. Телу, которое побеждает все, несмотря на потери, телу, которое умрет только после окончательной победы.

Мозг – простой инструмент. Такой же, как руки или ноги…

На шестой день в доме отсутствовали стекла почти во всех окнах – почти во всех, кроме трех, защищенных ставнями; было грязно, под ногами хлюпала вода и было ужасно холодно.

Дом перестал быть защитой, он требовал основательного ремонта и серьезной уборки. Жить в доме теперь стало возможным только в одной комнате.

Слава Богу, утром седьмого дня буря закончилась.

Пошел снег.

Туманным взглядом я оглядел двор, шатаясь, прошел по комнатам, подмигнул ввалившимся глазом, с черным мешком под ним, Татьяне, что‑то неразборчиво хрюкнул Михаилу.

Мы выиграли бой. Никому ничего не угрожает. Теперь можно умирать со спокойной совестью и чистым сердцем. Ресурс организма иссяк. Тело мгновенно превратилось в одну сплошную рану. Адским пламенем зажглись и заболели ожоги. Взорвались, превратившись в подушки для иголок, натруженные промерзшие мышцы. Я почувствовал, как мясо отстает от костей в тех местах, где куски льда немилосердно били мою плоть. Адреналина бы в сердце… Кубиков тыщу… Картинка стала мутной, затем и вовсе поплыла. Ноги задрожали. Волна слабости пробежала по телу. Колени подкосились. Мое тело плашмя, лицом вниз, рухнуло на постель.

Это смерть?

Глава 20

Я открыл глаза. Сделал глубокий вдох. Сыро. Холодно. Больно. Откинув одеяло, окунулся в волну бодрящей свежести, безвозвратно смывшей с меня остатки сонливости.

Как иногда не хочется просыпаться, еще чуть–чуть полежать, поплотнее закутавшись в одеяло и, нежно обхватив руками мягкую подушку, пытаться досмотреть последний, вот–вот готовый раствориться в тумане сознания, сон.

Чтобы повторить картину приятного пробуждения из какого‑нибудь фильма, где герой просыпается и попадает в Рай, не хватало только кота, играющего с бабочкой в теплых лучах солнца, видимых в легкой пыли, прекрасной полуобнаженной девушки и столь же прекрасных яств. Но…

В комнате больше никого не было. Рядом на стуле висела сухая и, казалось, теплая форма, а желудок недовольно урчал, требуя пищи. Я осмотрелся по сторонам и только сейчас заметил, что из одежды на мне одни трусы.

Я оделся, нащупал под кроватью берцы, обулся.

— Так, куда это, интересно, все подевались? – я потянулся, мои кости хрустнули, по телу пробежала теплая приятная волна слабости. – Славно я вздремнул.

В доме было чисто, все стояло на своих местах. На мгновение, пока не увидел забитое досками окно кухни, мне показалось, что все произошедшее – кошмарный сон.

Как же мне надоела эта смесь реальных и кажущихся событий! Как иногда хочется, чтобы жизнь текла ровно, день шел за днем, повторяя предыдущий, превращаясь в бесконечный цикл недель, месяцев, лет… В мыслях крутилась какая‑то песня Виктора Цоя, ее слова все никак не хотели приобретать четкость и, еще немного покрутившись на языке, вовсе исчезли. Ну что же, нет песни, значит, не сбыться мечте идиота – вернуться к прежней вольготной жизни. Да и хотел ли бы я, чтобы все встало на свои места и оказалось дурным сном? В который же раз я задавал себе этот вопрос? И почему все время мой ответ оказывался таким же, как и прежде… Почему я все время отвечаю «НЕТ», вне зависимости от окружающих условий?