Главы Апокалипсиса. Начало - Андрей Русанов

Ну да ладно, что я все о ремонте, да о ремонте. Починили мы дом и даже гараж утеплили, как могли.

Наступил долгожданный вечер. Наступил вместе с очередной проблемой. У нас закончились свечи. Когда‑то я читал, что свечу в домашних условиях можно сделать огромным количеством способов из самых различных материалов. Читать одно, запоминать другое, и уж тем более пробовать – третье. А если никаких подходящих материалов под рукой нет? Единственный возможный вариант, пришедший мне на ум опять же из детства, это собрать древесную смолу и жечь ее в какой‑нибудь небольшой емкости. Подумав и решив, что это слишком вредный вариант, мы решили сделать пару смоляных свечек про запас, так сказать, «на крайний случай», а пока пользоваться щепками и светом камина или печки. Естественно, воплощение идей стоило времени и титанических усилий. Я не говорю про камин, я говорю как раз о щепках, которые мог легко изготовить в начале прошлого столетия любой ребенок.

Лучина. Сколько я перечитал различных книжек, где авторы писали, мол де, наколол, повесил, поджег и вуаля! Ага! Сейчаззз! Полвечера мы потратили на обработку всевозможных досок, поленьев, палок и даже веточек, на попытки их правильно использовать, но те либо быстро сгорали или тлели, либо отказывались гореть вовсе. В общем, результата не было. Может, лучина и должна тлеть, но она должна тлеть и давать свет. В результате всех этих мучений были подобраны смолянистые щепки и найден правильный угол, при котором эти проклятые щепки более–менее медленно горели. Сделав небольшой запас «лучинок», мы сконструировали несколько подставок с пепельницами для падающего угля и золы и даже одну переносную «лучино–лампу». Ребята только диву давались, откуда у меня в голове столько полезного мусора, а Михаил даже выразил сожаление, что родился не в те годы и жил не в СССР.

Нет. Лучины не панацея. В наших условиях, с нашими потребностями мы не остановились на них.

Огонь, рассылая во все стороны причудливые играющие тени, давно потрескивал березовыми дровами в камине. На столе, фыркая и пуская красивые струйки дыма, бросаясь быстро тухнущими искорками от горевших в нем дощечек, стоял старинный, найденный Михаилом в каком‑то полуразрушенном сарае, средних размеров самовар. Большая кружка с липовым чаем грела мне руки, а кресло–качалка, коих в каждом дачном доме было в достатке, погружала в легкую дрему.

Кот негромко урчал на коленях у Татьяны, не прерываясь даже тогда, когда привставал и переворачивался. Маленькая, хрупкая девчонка, околдованная красотой огня, погрузилась далеко в свои мысли и автоматически покачивалась на кресле. Крохотная слезинка тихо скользила по ее осыпанной веснушками, словно выточенной мастером–ювелиром из самого прекрасного материала, щеке.

Михаил тихо дремал, поплотнее укутавшись в старый толстый дырявый плед, натянув на голову шлем, напоминая собой уставшего раненого танкиста, прикорнувшего после тяжелого изнурительного боя.

Постепенно я начал таять и превращаться в некую текучую субстанцию. Состояние было новым и интересным. На мгновение мне показалось, что я понял смысл жизни, дотронулся до яркого света, но ощущения, к моему великому сожалению, быстро закончились. Я тихо пропел вспомнившиеся строки:

Их следы – это полные чаши.Мои лоси уходят в чащу.Вслед за ними бреду больной,Оставляя войну за спиной…

— Откуда это? – Михаил лениво приоткрыл один глаз.

— Из какого‑то давно забытого рассказа в старинном журнале «Покровский соловей».

— А еще есть?

— Есть. Мое любимое:

Осиновые пули – осы.Не ведают ни лжи не страха.Осиновой пулей остройПрах возвращается праху…

— Да ну тебя, – Михаил поежился. – И так на душе неспокойно. Не накликать бы.

— Сам просил. Тихо как‑то. Ни одной собаки, – я печально улыбнулся. И механически повторил за Михаилом:

— Не накликать бы.

Глава 21

Я бреду по серой улице незнакомого города–призрака. Черные провалы пустых окон смотрят на меня из давно покинутых, серого цвета, бетонных скелетов зданий. Корявые изуродованные стволы мертвых исполинских деревьев уткнулись в свинцовое небо, из которого вот–вот должен пойти ливень. Под ногами – куски бетона, осколки стекла, кирпичная пыль. Холодный, пронизывающий до костей, ветер гоняет куски пластика и целлофана, запускает волны пыли. У меня на лице платок. Он немного спасает от песка. Ощущение опасности не покидает меня. Хочется бежать. Ощущение усиливается с каждым мгновением. Я не бегу. Мои глаза ищут источник ощущений. Моя рука сильнее сжимает рукоять ножа. В горле пересохло, но пить не хочется. Тело напряжено до предела. Зубы стиснуты. Вдалеке слышен легкий переливистый звон детских колокольчиков.

Яркая вспышка света. Вокруг рушатся здания, падают, вырванные с корнями, деревья. Все пространство наполнилось болью, скрежетом и треском. Рев, гул и свист на грани восприятия взорвали мое тело. Боль пронзила и испепелила мозг. Боль вырвала меня из мира сновидений.

Открываю глаза.

Вокруг все трясется, ничего не видно, треск, гул. Кто‑то дико, на пределе восприятия, визжит. Запах гари, дым. Режущая боль в руке. Что‑то липкое под пальцами, вкус крови во рту. Вокруг что‑то навалено.

Я не понимаю ничего. Голова гудит.

Визжит Татьяна. Но я ее не вижу. Рядом ощущаю движение. Что это? Кто это? Кот? Что происходит вокруг? Что‑то теплое течет по спине.

Что это за движение? Разгребаю хлам. Всматриваюсь.

Господи! Рука! Мих! Рука дрожит мелкой дрожью. Кисть неестественно вывернута вверх, пальцы скрючены. Все вокруг в крови.

— Мих! Твою мать! –кричу я не своим голосом.

Мих хрипит, его череп расколот рухнувшей плитой. Его не спасти. Ему ничем не помочь. Он мертв. Это агония тела.

В горле комок. Его не проглотить, его не продышать. Дышать не получается. Слез нет. Из глаз течет соль. Она разъедает глаза, словно кислота.

Вокруг все гудит, трещит и скрежещет. Вокруг все трясется и двигается.

Тело, словно пружина. Напряжение такое, что рвутся жилы. Вместо крови адреналин. Время застыло. Время остановилось. Времени нет. Ничего нет. Есть застывший звук, который издает объект с пометкой «Татьяна». Одним прыжком оказываюсь рядом. Объект представляет собой плотный сжавшийся комок. Осматриваю целую вечность. Внешне объект цел. Хватаю, выкидываю в объект с пометкой «окно».

— И–и-и–иииии!

Что это было? Господи! Я лежу на снегу, пытаясь укрыть своим телом вырывающуюся Татьяну. В ее глазах безумие. Бью в лицо, наотмашь, кулаком. Резкая боль заставляет упасть рядом с девушкой.

Осматриваюсь: руины дома поедает клокочущее пламя. Правая рука немеет. За шиворот пытаюсь оттащить тело в сторону от огня. Руки не слушаются. Ломаю ногти.

Вокруг Ад. Все трясется, гремит. Везде дым, невыносимая жара смешивается с режущим холодом. Снег смешался с грязью. Вокруг война. Сильный взрыв отбрасывает меня вперед. Я теряю сознание.

Открываю глаза – в руке кусок ткани. Танька!

В своей жизни я так никогда не матерился. Я даже не знал, что в моем лексиконе есть такие слова. Мое тело моментально напряглось, почувствовав мгновенный прилив сил. Дрожь пробежала по рукам и спине. Назад! Танька!

Пусть кто угодно называет американцев тупыми, но у их солдат предусмотрены лямки на тыльной стороне формы, на плечах – для выноса раненых солдат с поля боя, а у нас нет. Как жаль, что этих лямок нет на нашей гражданской одежде…

Хватаю подмышки и тащу. Тащу вечность. Подальше от земли, огня и хаоса. Тащу, спотыкаясь. Тащу, роя ногами землю и снег. Тащу, пока не начинаю чувствовать острую боль в спине — кусок заборной доски воткнулся мне в спину.

Что дальше?

Ничего! Ровным счетом ничего хорошего! Впрочем, как и ничего плохого. Кто вообще придумал эти слова, эти понятия? Какие критерии брать? Где точка отсчета? Что есть хорошее? Что есть плохое? То, чему нас учили с детства, ерунда. Причем, ерунда абсолютная. Есть правила, угодные толпе. Правила, угодные обществу… Господу, если хотите… Есть сотни, есть тысячи, десятки тысяч слов, бесконечное количество их комбинаций, обозначающих белое… Есть то же самое количество слов, выражений, интонаций, обозначающих черное…

Я сидел, упершись окровавленной спиной в доски забора. Вокруг лес, стаи голодных диких животных, пустота, отсутствие людей, абсолютный крах. Мир, которого не может быть, но он есть. Ситуация, которая нереальна, но вот она. Вопрос, на который человек мыслящий, умный никогда не сможет дать ответ… Ты ранен, ты не знаешь, что с тобой, близкий тебе человек погиб, еще один близкий человек без сознания. Вокруг Ад. Мозг взрывается от мыслей, и в то же время в нем абсолютная пустота. В этот момент в моей голове что‑то щелкнуло. Что‑то изменилось. Я осознал все. Я стал частью Мира. Частью вселенной. Я стал единым с Господом. «Я» растворилось и утратило смысл. Все утратило смысл.