Генеральские игры - Александр Щелоков

— Да, красивые не всегда интересны.

— Однако ты нахал!

— Не имел тебя в виду. Мы говорили вообще, разве не так?

— И на том спасибо. Ты женат?

— Да.

— Но вы уже давно разошлись во взглядах. Верно? Брак тяготит вас обоих, хотя разрывать его пока нельзя. Так?

— Нет. И почему брак обязательно должен меня тяготить?

— Разве ты не собираешься меня закадрить? Если да, самое время пожаловаться на жену.

Шоркин ухмыльнулся.

— Сказать откровенно?

— Конечно.

— О том, чтобы тебя кадрить, даже в уме не держал.

— Это интересно. Ты — голубой?

— Нет. Правда, одно время был красным. Потом меня стали считать красно-коричневым. Короче, голубой — не мой цвет. У тебя есть муж?

— Нет, но уже было два. И обоих я прогнала.

— Что так?

— По натуре я любовница. Мне противно, когда близость превращается в обязанность. Я чувствую отвращение, когда муж начинает обнимать меня с видом, словно собрался копать картошку.

— Круто.

— Нормально. Если нет чувств, надо расходиться. Любишь музыку?

Она неожиданно сменила тему, даже не взглянув на него. Скорость её пьянила. Она зачарованно смотрела на дорогу, почти ложась грудью на руль.

— Включи магнитофон.

Шоркин не шевельнулся.

Стрелка спидометра качнулась за цифру 120.

— Не любишь попсу? — Она по-прежнему не смотрела в его сторону. — Тогда проводи меня в «Магнолию». Сможешь?.

«Магнолия» — один из самых дорогих магазинов города. Те же вещи, которые можно купить в других местах, стоили здесь на сто-двести тысяч дороже. Зато по словам «я одеваюсь в „Магнолии“ можно было безошибочно судить о положении человека в новом обществе и толщине его кошелька.

Шоркин лишь один раз побывал в «Магнолии». В полупустом торговом зале его сразу встретил лощеный хлыщ — продавец — и затем следовал по пятам, пока Шоркин ходил по магазину. Проводив до двери, вежливо улыбнулся: «Заходите еще». Шоркин вышел наружу с ощущением униженности. Он не мог отделаться от впечатления, что продавец ходил за ним с единственной целью — проследить, как бы посетитель не сунул тайком в карман дорогой галстук или не надел на себя новую шляпу, и что его слова «заходите еще» прозвучали издевательски.

— Почему нет? Провожу.

Шоркин представил лицо продавца, когда тот увидит его вместе с Руфиной. Уж где-где, а в «Магнолии» её должны знать хорошо.

Они вошли в магазин через дверь, услужливо распахнутую краснощеким вышибалой в камуфляже. Тут же бесшумно возник уже знакомый продавец.

— Здравствуйте, госпожа Бергман. Что вы желаете? — Затем продавец взглянул на Шоркина и сделал вид, что страшно рад его приходу. — Мы с вами знакомы, не так ли? Как вас, извините…

— Это не обязательно.

— Да, да, это не обязательно. Проходите, госпожа Бергман. Мы рады вас видеть.

Услужливый продавец сразу же переключил внимание на даму, хорошо понимая, кто в этой паре есть кто.

Руфина, не проявляя интереса к продавцу, прошла к секции белья и легкого платья. Сняла с демонстрационных стоек несколько блузок вместе с фирменными вешалками, вошла в примерочную кабинку. Задернула за собой розовую занавеску.

Шоркин остался неподалеку, не зная, что ему делать. Неожиданно раздался рассерженный голос Руфины.

— Ну, что ты там застрял? Кто мне скажет, идет вещь или нет? Зайди же.

Шоркин раздвинул занавески, вошел в кабинку и буквально остолбенел от неожиданности. В трех зеркалах — вид спереди и с боков — отражалась госпожа Руфина, раздетая по пояс. Он увидел её полную, близкую к перезрелости грудь, свободную от каких-либо оков и драпировок цивилизации, родинку посередине ложбинки, розовые окружья сосков. Увидел и застыл в растерянности.

— Тебе плохо? — Голос Руфины звучал насмешливо. — Попросить воды?

— Нет… — Он старался говорить потише, чтобы не слышал продавец, болтавшийся рядом. — Однако…

— Ах это! — Руфина повернулась к нему и ладонями приподняла обе груди. — Я не думала, что тебя это так смутит.

— Смутит? Нисколько. — Шоркин умел быстро принимать новые условия игры. — Если честно, то это просто восхитительно. Знаешь, примерно так же, как выйдешь из дома, а солнце тебе прямо в глаза. И сразу слепнешь. — Он легонько шлепнул её по упругим ягодицам. Подумал: а чем я рискую? Она сама напрашивается на ответное хамство, так пусть и получит. — Так мы примеряем?

— Мальчиша, не хамите. — В голосе Руфины забулькал уже знакомый ему смех. — Почему я тебя не знала раньше, не скажешь?

Она надевала и снимала блузки одну за другой. Крутилась возле зеркал, а Шоркин, увлеченный новой для него ролью камеристки при знатной даме, с удовольствием одергивал обновы, оглаживал их на спине хозяйки, касался её груди, талии, бедер. И не грубо, а легкими ласкающими движениями. Руфина смеялась. Ей нравилась эта игра. Она щекотала нервы, возбуждала, заставляла сердце биться сильнее.

Руфина купила сразу три новые блузки и яркий широкий, отчаянно модный галстук для Шоркина.

— Могу я тебе что-нибудь подарить?

Они вышли из «Магнолии» к стоянке автомобилей, которая обслуживала только посетителей магазина. Шоркин нес в руках свертки, играя роль галантного кавалера.

— Теперь я тебя просто так не отпущу. — Руфина не просила, приказывала. — Это все надо обмыть. Верно? Потом будем пить кофе, и ты посмотришь, как я буду выглядеть в этих вещах ещё раз.

— Может, и без этих вещей? — Шоркин проверял, до какой степени можно зайти в разговорах и отношениях с этой женщиной. Она приняла подачу спокойно.

— Может быть, и без них. Ты не испугаешься?

— Красота — страшная сила, но пугаются её одни дураки…

Городская квартира Руфины оказалась на удивление скромной. В кирпичном доме новой постройки она занимала всего один подъезд — пять комнат с двумя выходами на лестничную клетку четвертого этажа. Обе двери стальные, обтянутые пластиком. Одна — темно-синим, другая — темно-вишневым. На левой виднелся белый эмалированный ромбик с номером. На правой номера не было. Ничто не свидетельствовало о том, что оба входа ведут в одну квартиру.

Внутри помещение поражало отделкой, дорогой и элегантной. Здесь явно трудились мастера высокого класса, которые не брали социалистических обязательств сдать объект к общенародному празднику, а делали все с расчетом на качество.

— Шикарно. — Шоркин оценил увиденное самым высоким баллом. — Как в лучших домах Лондона. — Он сделал ударение на последнем «о» последнего слова.

Руфина изящество комплимента не оценила.

— Не остри, это тебе не идет. Лучше иди помой руки.

Ванную комнату Шоркин нашел не сразу. В поисках её пришлось пройти по коридору в конец квартиры, пока он не оказался возле нужной двери. Некоторые затруднения он испытал с краном умывальника. Блестевшее золотом устройство такого рода Шоркину ещё никогда видеть не приходилось. Он несколько минут простоял у раковины, разглядывая кран, угадывая, как пустить воду и превратить её из крутого кипятка в нормальную, комнатную. Добившись успеха, остался собой доволен. Устройство было простым, но додуматься, как им пользоваться, мог далеко не каждый. Вспомнились слова из старого советского фильма: «Ишь чего для себя напридумляла, буржуазия!» Он улыбнулся.

Ополаскивая руки, Шоркин прикидывал, как удобнее сделать хозяйке ручкой, пока их отношения не зашли дальше определенной черты, и при этом не уронить мужского достоинства. Судя по всему, Руфина его намеренно провоцировала на активные действия. И в принципе он сам был бы не прочь оказать внимание её прелестям, однако беспокоил вопрос: зачем это делается? Практика давно научила Шоркина остерегаться всего, в чем сразу было трудно разобраться.

Когда он вошел в гостиную, там уже приятно пахло свежеприготовленным кофе, а в уме уже сложилась удобная с его точки зрения фраза. Однако обстоятельства не позволили произнести её до конца.

— Мы выпьем? — спросила Руфина и, не ожидая ответа, наполнила два пузатеньких бокала коньяком.

— Я… — Шоркин начал заранее заготовленное оправдание, но хозяйка его прервала.

— Не надо, господин подполковник. Я знаю, что вы собираетесь сказать. Можете уходить, я вас не задержу.

В этом неожиданном переходе на «вы» она выразила холодное презрение. Шоркин почувствовал, что его заподозрили в трусости. Ничего не поделаешь, благоразумие и боязнь разделены едва заметной границей, не всегда видимой чужому взгляду.

— Тоже мне, бабка-угадка. С чего это ты?

Шоркин прошел к дивану и сел рядом с хозяйкой.

— Не надо. — Она посмотрела ему в глаза. — Ты испугался. Теперь выкручиваешься.

— Чего же я испугался?

Ему было неприятно, что она угадала его состояние.

— Того, что я не хочу лицемерить.

— Поясни, не понял.

Она подняла бокал, протянула руку в его сторону.

— Чин-чин.