Замуж — никогда - Винк Таня

— Тихо, тихо, — гладит она вздрагивающую под фланелевой рубашечкой спинку, но это не помогает — Женька захлебывается громким плачем.

Мама возвращается, хочет отнять малыша, но Аня ловко поворачивается к ней спиной, группируется, выставляя лопатки, будто это вовсе не тоненькие лопатки двенадцатилетней девочки, а крылья, способные защитить брата от беды.

— Отдай ребенка!

Аня еще крепче прижимает Женьку к груди. Мама бьет ее кулаком по спине:

— Ты что задумала, маленькая тварь?!

Следующий удар приходится по затылку — у девочки даже челюсти клацают.

— Отдай ребенка!

Мама хватает Аню за плечи, рывком поворачивает ее к себе и пытается отобрать Женю. Одной ручкой он цепляется за ворот Аниного халата, другой за ее волосы. Мама тянет его к себе, но мальчик не разжимает кулачки. Еще немного, и Аня распрощается с прядью, зажатой в крошечной, но уже сильной ручке. Девочка не плачет, стискивает зубы и терпит, и вдруг брат отпускает ее волосы и невероятным, недетским рывком обвивает ручками ее шею и прижимается щекой к ее щеке. Прижимается и замолкает. Все, что чувствует Аня, — это его дрожащее тельце, пылающие щечки и испуг. Он еще маленький, этот испуг, но Аня узнает его и отчетливо понимает, что только она сможет защитить маленькое сокровище от родителей. И еще она понимает, что брат — единственный человечек на планете, которого она любит и ради которого готова на все.

— Отдай ребенка! — Мама тянет руки к Женьке и таращит пьяные глаза.

— Анюта, — отчим одной рукой задвигает Инну за спину, — дай Женю мне.

К нему мальчик идет, но тут мама налетает на Аню и лупит ее куда попало. Отчим уже в другой комнате, и девочка понимает, что сейчас мама ее убьет — рвущаяся из Инны ярость не имеет ни глаз, ни разума. Одной рукой Аня ловит руку матери, другой пытается оттолкнуть ее и получает удар прямо в лоб…

Придя в себя, девочка услышала звон в ушах. Она сидела на лестничной площадке, на холодном полу, спиной подпирая стену. Дышать было почему-то больно. Одной тапочки не было. Девочка поднялась на ноги. Стены и двери пошатнулись, но быстро встали на место. Аня нажала на дверную ручку, но дверь оказалась запертой. Хотела нажать на кнопку звонка, но резкая боль в плече не позволила этого сделать. Аня расстегнула кофточку. На правом плече красовалась фиолетово-багровая гематома размером с кулак. Кривясь от боли, Аня застегнула кофточку и только теперь увидела на полу клок волос. Это были ее волосы. Дрожа от ужаса, девочка провела пальцами по голове, ища проплешину, но тут из квартиры донеслись крики и звон посуды. Стиснув зубы от боли, Аня забарабанила в дверь:

— Откройте! Эй вы! Откройте!

На площадку выходят соседи. Они перешептываются и бросают на Аню сочувственные взгляды. Морщась от боли в плече, Аня одной рукой давит на кнопку звонка, а другой бьет по двери, но никто ей не открывает.

— У тебя что, ключа нет? — спрашивает сосед.

— А ты сам не видишь? — хмыкает его супруга. — Аня, не стучи, идем, Андреичу позвонишь, без него никак… — Она вздохнула. — Ох… ну и люди… Одно и то же, одно и то же…

Дедушка был на работе и прибежал очень быстро. Открыл дверь своими ключами, а там уже тихо и цепочка висит.

— Инна! Виктор! Снимите цепочку!

Ответа не последовало. Было слышно, как работал включенный на полную мощность видеомагнитофон. Шел любимый мультик Женьки — «Том и Джерри».

— Инна! Витя!

— Андреич, да что ты, в самом деле… Рви цепочку, и все дела, — советует сосед.

Дедушка надавил на дверь, цепочка лопнула, и в коридоре тут же появился Виктор:

— Хорошо, что вы приехали, Роман Андреевич.

В нос деду и внучке ударила вонь курева, а из кухни донесся опостылевший Ане звук — тошнотворный, ненавистный стук бутылки о стакан, бульканье и пьяное бормотание матери. Девочка тут же снова задрожала. Жалость к маме, проснувшаяся в ее душе с тех пор, как та забеременела, теперь даже не шевельнулась. Впрочем, шевелиться было нечему — жалость умерла. Второй раз. Трясло Аню не от холода — соседка ей и кофту теплую дала, и тапочки. Девочке было страшно: знакомый с детства кошмар вернулся и пялился на нее пьяными, остекленевшими глазами…

Женька смотрел видео. Виктор увлек Романа Андреевича в другую комнату и плотно закрыл за собой дверь. Аня остановилась возле нее, но ничего нового не услышала, лишь то, что отчим говорил уже сто раз:

— Я сдам вашу дочку в наркодиспансер.

На этом разговор и закончился. Пока дедушка, не снимая верхней одежды, разговаривал в кухне с Инной (та в ответ плела что-то бессвязное и агрессивное), Аня собрала портфель и заглянула в кухню. Мама по-прежнему сидела на табурете и сосредоточенно чавкала, навалившись грудью на стол. Она мазнула по Ане мутным взором, налила в рюмку коньяк и быстренько опрокинула в рот.

— Деда, я с тобой, — сказала девочка, поймав взгляд Романа Андреевича, и он молча кивнул.

В груди у Ани разлилось тепло.

— Никуда она не пойдет! — рыкнула мать.

— Пойдет, — спокойно ответил дедушка.

— Ей в школу…

— Завтра суббота.

Роман Андреевич попытался еще что-то вдолбить дочери, и через десять минут Аня и дедушка уже шли к метро. Ей по-прежнему было холодно. Не от морозного, совсем не апрельского ветра — холод был в ее душе.

— Деда, хорошо, что ты меня забрал, — сказала Аня, застегивая молнию на куртке до самого подбородка.

— Да… — Роман Андреевич поднял воротник и с болью в сердце покосился на внучку. — Есть хочешь?

— Ага. — Аня кивнула. — Я давно не ела.

— Вот и хорошо. У меня борщ есть, сало, чеснок. — Дед подмигнул. — Как тебе такое меню?

— Отлично! — Девочка расплылась в улыбке. — А как там Рекс? Я давно его не видела.

— Тебя ждет. — Дед Рома посмотрел на часы. — Давай быстрее, успеем на восьмичасовый автобус. Холодно… — Он поежился и сунул руки в карманы куртки.

— Ага, — снова кивнула Аня.

— Странно, середина апреля, а ночью заморозки обещали…

Уже стемнело, когда они вышли из автобуса и по узкому тротуару, освещаемому редкими фонарями, направились к дому. Роман Андреевич смотрел на внучку, топающую рядом с ним, и видел счастливого птенца, выпорхнувшего из ненавистной клетки. Бедный ребенок… Рекс встретил их радостным лаем, облизал лицо Романа Андреевича, а потом бросился к Ане.

Смеясь, она схватила пса за уши:

— Привет, Рекс! Ой, я так тебя люблю!

Рома закрыл калитку и пошел к крыльцу, на котором стояла кастрюля Рекса.

— Молодец, все съел. Сейчас получишь любимые косточки и будем смотреть телевизор.

При слове «косточки» пес весело тявкнул и кинулся к входной двери. Аня схватила Рекса за ошейник. Казалось, что у пса от радостного виляния вот-вот отвалится хвост. Дед Рома достал из кармана ключ и открыл дверь, но собаку в дом не пустил.

— Подожди, потом зайдешь, — сказал он, и Рекс послушно сел на задние лапы.

Аня разулась, повесила курточку на вешалку, прошла в кухню и забралась с ногами на табурет.

— Дедушка, — сказала она, когда Роман Андреевич полез в холодильник за косточками для Рекса.

— Что, моя хорошая? — Рома положил косточки в собачью миску.

— Можно я буду у тебя жить? — спросила Аня, и Роман Андреевич едва не выронил миску из рук. — Я не хочу возвращаться домой. Переведи меня в сельскую школу, хорошо?

В груди Ромы снова поднялась волна гнева на дочку, на зятя — он обвинял Виктора в том, что тот спаивал Инну, и небезосновательно. «Женщина может спиться за полгода!» — кричал Роман Андреевич, но Виктор только хмыкал:

— Не сопьется, — и уголки его рта ползли вверх в едко-холодной клоунской ухмылке.

На Романа Андреевича смотрел большой знаток жизни…

Держа миску в руках, Рома опустился на стул:

— Ну, а теперь скажи, что случилось.

Выслушав сбивчивый рассказ внучки, осмотрев ее голову с маленькой проплешиной, Роман Андреевич тяжело вздохнул, постоял в задумчивости, поставил миску на пол, открыл дверь и впустил собаку. Рекс накинулся на еду, а Роман Андреевич снова подошел к холодильнику.