Большая нефть - Елена Толстая

— Да подождут с обедом! — досадливо промолвил Михеев. — Вы, товарищ Векавищев, как будто нарочно делаете вид, что не понимаете.

— Я все понимаю и вида никакого не делаю, — ответил Векавищев. — У нас в стране, между прочим, власть рабочих и крестьян. Так что сначала люди закончат обед. Не давясь и не торопясь. Ясно?

— Да ты что… — сквозь зубы начал Михеев и выгнул даже грудь колесом.

— Да я ничего, — в тон ему ответил Векавищев, — а вот ты пошел к чертовой матери.

Он вытеснил Михеева из столовой и вышел сам, на ходу вынимая шапку из кармана.

Косыгин стоял у самого крыльца столовой и внимательно слушал быструю, как сыплющийся горох, речь Дорошина.

— …Погодные условия, конечно, вносят свои коррективы, — говорил парторг. — Край здесь суровый, зимы холодные, доходит до пятидесяти градусов, а уж если шторм!.. Уй! — Он покрутил головой. — Думать страшно, что будет, если генератор выйдет из строя. Перемерзнут все… Но профилактические работы все проведены в срок, — заторопился он, — и нареканий пока что не возникало. А вот летом, Алексей Николаевич, здесь жара. Но жара — ничего, а вот гнус! Мошка! Лютые тигры, а не насекомые. — Он развел руками, как будто в попытке извиниться за ужасные климатические условия. — И так изо дня в день… Но люди работают.

Он вытер лоб рукой и с облегчением увидел на крыльце Векавищева. Теперь можно передать эстафету ему.

— Вот, Алексей Николаевич, наш лучший буровой мастер, передовик производства — Андрей Иванович Векавищев.

Векавищев криво улыбнулся и сошел с крыльца. Не любил он большое начальство и совершенно не умел с ним разговаривать.

Косыгин спокойно, доброжелательно рассматривал его. От пристального взгляда Председателя Совета Министров не укрылись ни воспаленные глаза передовика производства, ни запавшие щеки, ни встрепанность. Человек сердился, нервничал. Выкладывался на производстве целиком — от и до. Наверняка боролся с придирками начальства, с одной стороны, и ленью подчиненных — с другой. Все это было Косыгину знакомо по тем годам, когда он сам руководил производством, и потому и в других он различал эти приметы безошибочно. Ему захотелось поговорить с нефтяником с глазу на глаз, без участливой свиты.

— Здравствуйте, Андрей Иванович, — приветливо поздоровался Косыгин. Он протянул буровику руку, Векавищев пожал ее. — Чем, как вы считаете, Москва может вам помочь?

Векавищев на мгновение смутился. Но только на мгновение.

— Материалов мало, — сказал он будничным тоном. — Спецодежды.

— Поможем, — кивнул Косыгин, не задумываясь. — С этим поможем.

— Вот еще, Алексей Николаевич, — продолжал Векавищев, — раз уж заговорили. С канадскими вездеходами проблемы.

Косыгин удивленно приподнял бровь. Сам он, разумеется, на этих вездеходах не ездил, но привык считать, что импортное, как правило, лучше. Тем более — канадское. Там, в Канаде, суровые условия, возможно, под стать сибирским… И вдруг — претензии. Странно.

— Ага, — сказал Векавищев совсем уже развязно. — Часто ломаются. Не приспособлены они к сибирским условиям. Наша-то техника — она лучше, проще. И в ремонте неприхотливее.

— С вездеходами тоже поможем, — сказал Косыгин. Он ничего не записывал — запоминал. Запишет потом, в самолете. — А теперь, Андрей Иванович, главный вопрос: как насчет нефти. Когда дадите первую нефть?

Векавищев посмотрел ему прямо в глаза. Так, словно никого, кроме них двоих, здесь не было. И увидел все то же самое: усталость, задерганность, нетерпение, давление со стороны какого-то высшего начальства…

Когда будет нефть?

Векавищев чуть было не начал рассказывать про коробок. Вовремя прикусил язык.

— Будет нефть, Алексей Николаевич, — проговорил он. — Раз уж вы сами сюда прилетели — точно будет. Еще до вашего отъезда.

Косыгин засмеялся.

Хихикнул и Михеев. Остальные члены делегации делано улыбнулись. Невысказанное Векавищевым так и повисло в воздухе: «Приехало начальство из Москвы, ни уха ни рыла в нашем деле, а нефть подай как из кармана. Когда будет нефть — тогда и будет. Она ж полезное ископаемое, по первому свистку не прибежит, хвостом не завиляет…»

Буров помертвел. Сейчас он, как никогда, отчетливо понимал: отставка неминуема.

Положение спас Макар Дорошин. Он преспокойно взял Косыгина под локоть.

— Алексей Николаевич, идемте, я познакомлю вас теперь с бытовыми условиями рабочих. Сущий Шанхай. Вот вы говорили насчет того, что поможете с материалами…

— Ну что ж, — Косыгин на прощание кивнул Векавищеву, — работайте, товарищи. Желаю вам успеха.

Другие товарищи, чьи физиономии видны были в окнах столовой, заулыбались. Векавищев кивнул Председателю Совета Министров и скрылся в столовой.

Косыгина повели смотреть «Шанхай»…

Около четырех часов дня пошла нефть. Она хлынула с глубины более двух тысяч метров петергофским фонтаном «Самсон, разрывающий пасть льва», вид которого на старом, выцветшем календаре украшал дверь в апартаменты Доры Семеновны. Зеленовато-темная жирная жидкость рвалась в небо, выше вышки, и обрушивалась сверху благодатным дождем.

Человек дуреет от близости этой мощи. Сходят с ума все — и техасские промышленники-авантюристы, и сознательные советские нефтяники… Не в выгоде здесь дело, не в капиталах, не в успешном развитии родимой страны — дело в соприкосновении с первобытной силой, заключенной в недрах земли. Человек, неизмеримо меньший и на миллионы лет младше, чем эта сила, все-таки находит способ одолеть ее, перехитрить и поставить себе на службу.

Но в первые секунды она еще не ведает об этом и хлещет, избывая ярость тысячелетнего заключения, точно джинн, выскочивший из бутылки.

— Мужики, нефть! Нефть пошла! — кричал Ваня Листов, весь черный, как папуас, таким же черным, измазанным собратьям и сверкал белыми людоедскими зубами. — Нефть пошла!

Нефть пошла.

Ради этого и стоило жить. Ради такого мгновения.

За короткую человеческую жизнь немного их наберется, но каждое — бесценно. Мгновение, когда человек целиком и полностью, весь, до кончиков ногтей, понимает: он — живой.

Косыгин уже подходил к самолету. Он не вполне доволен был поездкой. Многое из увиденного показалось ему вполне ожидаемым и более-менее приемлемым: умеренный энтузиазм рабочих, сносные условия питания, абсолютно никуда не годные условия проживания… Нефти не было и не похоже, чтобы это обстоятельство заставляло начальника управления Бурова как-то шевелиться, искать новые решения. Буров упрямо топтался на месте. И не то чтобы он фанатично уперся, нет; у Косыгина складывалось впечатление, что Буров попросту инертен. Геологи определили ареал возможного залегания нефти, и Григорий Александрович пассивно бурит. Одна скважина уже не оправдала надежд. Теперь проходят еще две. Передовик производства Векавищев — человек, судя по всему, опытный, но и он, как кажется, не слишком горит на работе.

В общем, «троечка», не выше.

Однако Алексей Николаевич, всегда сдержанный и молчаливый, не спешил делиться выводами со своими спутниками. А те, похоже, из кожи вон лезли, желая узнать мнение начальства.

Косыгин одиноко шел к самолету. Он нарочно оторвался от делегации — хотелось побыть хотя бы миг наедине с суровой северной природой. Лес обступал взлетную полосу — бескрайний, угрожающий, готовый встретить зиму. Такая же грозная стихия, как и океан… И тихо от нее на душе.

Косыгин вздохнул. Не все гладко на Новотроицком месторождении. Слишком много подводных камней.

За его спиной оживленно — и чуть громче, чем следовало, — переговаривались первый секретарь обкома КПСС Поляков и каменногорские коммунисты — Дорошин и Михеев. Поляков кипел негодованием:

— По Бурову пора делать кардинальные выводы.

— Полностью с вами согласен, — быстро поддакивал Михеев.

Дорошин возражал — его негромкий, но твердый голос был едва различим:

— У меня особое мнение, товарищи. Я считаю, что Буров — хороший руководитель, и с задачей, которая поставлена перед ним партией, он справится.

— Весь вопрос в том — когда, — ответил Поляков. — Времени у него не осталось. Что там обещал этот ваш передовик Векавищев? Что к нашему отлету даст нефть? И где эта нефть? Нет, товарищи, вопрос по Бурову можно считать решенным.

Они продолжали спорить, а Косыгин стоял в стороне и старался не слушать. Но мысли сами лезли в голову. В принципе, Поляков, конечно, прав. Однако Косыгин не привык к скорым выводам. Он не позволял себе действовать под влиянием момента. Его считали странным, замкнутым, едва ли не чудаком — только лишь потому, что он постоянно, непрерывно обдумывал впечатления и сопоставлял в уме факты.

Самолет ревел, разогревая двигатели. Пора было садиться и лететь дальше. У Косыгина была запланирована длительная поездка по отдаленным северовосточным регионам страны.