Погоня - Валентин Маслюков

— Принцесса! — громко вставил купец; он ползал на коленях по крови и помидорам, собирая свои алмазы. — Идите за меня замуж! Чего же лучше!

Народ жизнерадостно гудел, миродеры оставили оборонительные сооружения и понемногу, смелея, мешались с витязями, строй которых распался. Даже раненые, зажимая кровь, постанывая, косились на мессалонскую принцессу Нуту — у бедной женщины отчаянно горели уши.

— Стыжусь, принцесса, что вынужден служить оборотням! — продолжал Взметень в припадке упоительного самообличения. Казалось даже, он не совсем хорошо сознает, что говорит, и слушает сам себя не без удивления. — Нужно уважать себя. Иначе нельзя. Стольник великой государыни не маленький человек, принцесса! Я должен уважать себя, чтобы добросовестно исполнять свои обязанности, — самоуважение положено мне по чину. Но как это трудно, принцесса: не потерять уважения к себе, когда служишь оборотням! И сам ведь все отлично про себя знаешь, хотя обязан пресекать крамольные слухи в корне! В корне, принцесса!.. Вот в том-то и дело, это самое трудное, неисполнимое, принцесса: в корне! А попробуйте — в корне!.. Да что говорить!.. Принцесса, а я ведь витязь. Витязь по рождению и понятиям. Я знаю, что долг витязя вступаться за слабых и за сирот, стоять на стороне правды… Какое счастье, принцесса, когда бы я мог служить добру и правде!

— Что же вам мешает? — еле слышно спросила Нута.

— Разве добро у власти? — остановился в горестном недоумении Взметень.

Нута потупилась, чего-то устыдившись.

— Принцесса! — воскликнул вдруг стольник, откровенно волнуясь. — Позвольте… служить вам! Честь витязя побуждает меня служить правде и справедливости. Восстановить справедливость или погибнуть под гнетом неодолимых обстоятельств. Может статься, не поздно еще искупить свою неладную и неправедную жизнь? — И он произнес обязывающие слова древней присяги: — Бью челом в службу, государыня!

Нута молчала, едва осмелившись глянуть; она краснела безудержно, розовел пробор между расчесанными надвое темными волосами и блеклая лента, что стягивала волосы через макушку тоже как будто налилась краской. А витязь ступил вперед, опустился на колени и, низко согнувшись, коснулся лбом пола у ног маленькой женщины в посконном платьице.

Сердце больно отдавалось в груди, Нута безмолвствовала. Между тем присяга стольника привела толпу в исступленное, восторженное состояние. Вслед за Взметенем бил челом в службу молодой витязь монашеского склада, рядом теснились другие — порыв захватил всех. Бродяги тащили своей государыне престол, большое тяжелое кресло, они воздвигли его на составленные вместе столы. Женщины снимали с себя украшения, чтобы почтить ими свою повелительницу, в торжестве которой они чувствовали победу поруганной и гонимой справедливости.

На плечи государыне поверх платьица и кухонного передника накинули багряный плащ с меховой опушкой. Царская мантия эта волочилась по земле и путалась в ногах; под крики ура! пробравшись среди размазанных по полу яств и опрокинутой посуды Нута вскарабкалась на стол, а потом на престол — только чтобы не обидеть подданных. Ибо Нута все ж таки чувствовала, хотя и смутно — как во сне, — что престол нелепо поставлен.

— Великая государыня! — голосила простоволосая женщина, так и не успевшая приодеться с того времени, как она натолкнулась на Нуту и купца в зеркальной палате — та же темная кофта и оборванная по подолу неопределенного цвета юбка составляли единственный ее наряд. — Великая государыня! Требую справедливости! Младшенькая, Русавочка, у нее болел животик, от лебеды животик болел… она не плакала, но умерла. Я требую справедливости, государыня! Мой муж, он пытался что-то спасти, когда дом горел… За что же это?!

— Я не совсем понимаю, — виновато пробормотала Нута, встречая, куда ни падал взгляд, влюбленные, восторженные и требовательные лица… требовательные. — Но что ты хочешь? — спросила она беспокойно подвинувшись в слишком широком и глубоком кресле.

— Справедливости! — простонала женщина, и раздался треск.

Давно уже сыпалась с потолка известка и куски штукатурки, теперь же этого нельзя было не замечать, все головы обратились вверх: покрытый лепной позолотой потолок расселся на всю длину, обнаружив безобразные прорехи спутанных деревянных брусьев и балок, сыпался мусор. Кто-то пронзительно, с надрывом закричал. Сотрясающий грохот поколебал чертог, когда рухнул в тучах пыли целый простенок, каменная кладка пластами валилась на пол, ломала его и проваливалась куда-то в бездну, увлекая за собой новые груды камней и участки пола.

Все дрожало, с потолка сыпались обломки; потерянные, в ужасе, люди заметались, позабыв друг друга. Но пол уж пошел трещинами, которые раскалывали его на отдельные шаткие глыбы, в провалы западали столы, катилась посуда и стулья.

Нута осталась одна, напрасно хватаясь за поручни высоко поставленного и потому особенно неустойчивого престола. Подданные ее бежали, шарахались взад-вперед, сколько позволяла ходуном заходившая под ногами твердь, и только доблестный витязь Взметень оказался рядом, прыгнул через широкий уже провал, чтобы подхватить со стола принцессу.

Он подал уж было руку, не забывши при этом учтивого, хотя и скомканного присловья, как вдруг ломаная глыба пола под ногами, походившая на шаткую речную льдину, резко просела, перекосившись, и витязь с изумлением на лице опрокинулся — Нуте на руки.

— Держитесь за меня! — учтиво воскликнул Взметень, когда маленькая женщина рывком вытащила его из бездны и помогла утвердиться на краю пропасти. Кажется, стольник не понял, что тут на деле произошло, не больше того сообразила и Нута, только и успела отозваться:

— Спасибо!

Однако льдина под ними, опять начинала крениться, они едва успели вскочить на стол, как и стол поехал, заскользил и застрял в провале.

— Держитесь за меня! — кричал Взметень, отчаянно перебирая ногами.

— Держусь! — кричала Нута и скакала вместе с витязем по зыбкому месиву переломанной утвари. — Не выпускайте моей руки! — заклинала она, смутно сознавая, что спаситель ее тотчас провалится в тартарары, стоит его упустить.

И так они прыгали довольно счастливо, покидая предательскую твердь в тот самый миг, когда она начинала разрушаться и обваливалась в гулкое никуда. Где-то Нута прихватила еще двоих, она кричала, чтобы держались, да и мудрено было придумать что другое, ничего больше не оставалось, как держаться друг друга, раз уж ничего надежного и стойкого вокруг не было.

Сверху сыпался, побивал и мозжил людей камень, стены валились, потолок провис каким-то дряблым разломанным полотном. Вопли, крики, стоны, призывы — и все сминающий грохот!