Черные бароны или мы служили при Чепичке - Милослав Швандрлик

Когда Кефалин объявился на стройке, вокруг него разразилось всеобщее веселье. Рабочие прикидывали, сколько месяцев он получил за свой поступок, но куда делась рота лейтенанта Гамачека, никто не имел ни малейшего представления. Мало что знал и начальник строительства Григара.

— Уехали куда‑то на Шумаву, — сказал он, — а завтра к нам переведут другую роту из Непомук. Позвони разве что на Зелёную Гору!

Это решение Кефалина не устраивало ни в малейшей степени. Ему показалось неуместным посвящать в свои приключения великого Таперичу. Он поблагодарил Григару за полезный совет, и, расстроенный, стал прохаживаться по шоссе, соединяющему Стражов с Яновицами. Через некоторое время его одолел голод, и он понял, что во всей окрестности нет никого, кто бы пригласил его к столу. Ничего не подозревающая вдова Шошолакова ушла на работу, а обратиться к кому‑нибудь ещё ему не позволяла гордость. Где‑то до без пятнадцати девять. Потом Кефалин, невзирая на гордость, вернулся на стройку и принялся клянчить у рабочих еду. Попрошайничество принесло две краюхи хлеба с маслом и пару кружочков колбасы. На сытый желудок появилась и капелька оптимизма.

— Не может быть, — говорил он сам себе, — чтобы мой командир обо мне не забеспокоился! Когда он меня хватится, ему будет ясно, что я остался здесь. Если он отправит меня к прокурору, то это будет чрезвычайное происшествие, и его лишат премии. Скорее всего, что он меня посадит под арест там, где они сейчас. Только где они могут быть?

Пролетали минуты и часы, а ситуация никак не менялась. В двенадцать часов Кефалин получил от доброй пани буфетчицы булку, сардельку и печенюшку. Это, конечно, был не плотный обед, зато он вполне соответствовал количеству затраченных калорий.

Время шло, а Кефалин по–прежнему терпеливо ждал, как сложатся события. В половине четвёртого в покинутом лагере появилась военная машина, а возле шофёра скалился старшина Боучек.

— Кефалин! — кричал он, — Тебя уже ждут! Твоё счастье, что мы сюда заехали за провиантом!

— А вы где? — с нетерпением спросил Кефалин.

— В Срни на Шумаве, — сообщил ему старшина, — Два метра снега и пара заброшенных халуп, в которых мы расположились. Старикан всё пытается придумать, куда тебя там посадить под арест! Пошли, поможешь нам с ящиками, и скоро увидишь эту прелесть своими глазами!

Боучек, конечно же, преувеличивал. Снега было едва ли метр, по крайней мере вокруг нового дома бойцов первой роты. Он стоял на склоне за деревенькой в окружении нескольких древних деревянных построек, в которых некогда вели хозяйство их бывшие немецкие хозяева. В более или менее презентабельной халупе расположился штаб, а в его подвале устроили склад.

Первым, кто встретился Кефалину, был лейтенант Троник.

— Эх, товарищ, товарищ! — посетовал он, — Как в роте залёт, так обязательно замешан комсомолец! А вы к тому же ещё и ротный агитатор! Вместо того, чтобы быть опорой, вы стали дезертиром! Что же вы не мыслите политически?

Кефалин ответил, что, наоборот, мыслит политически, и изложил лейтенанту, как пожертвовал собой ради успеха театрального представления.

— Ну вот видите! — сказал замполит, — Представление вы всё равно не спасли, и вдобавок товарищ командир вам назначит наказание!

После этих слов Кефалину очевидно полегчало, поскольку из слов лейтенанта было ясно, что его отношения с вдовой Шошолаковой не будут выясняться перед военным трибуналом.

А Гамачек был уже тут.

— Кефалин! — завопил он, — Я вас что? Я вас разорву, как змею! Когда объявляется повышенная боевая готовность, так каждый солдат постоянно наготове, спит с открытыми глазами и ссыт на бегу! Боевая готовность, чтоб вы знали, это последние секунды перед боем! В такие минуты вы должны думать только о своих обязанностях, а все девки побоку! А если бы и не было готовности, то вы все равно совершили проступок, потому что у вас не было чего? Потому что у вас не было увольнительной! А поскольку готовность была, то значит, вы дезертировали из части и не участвовали в важном мероприятии, то есть в передислокации в пункт»Н»! Тем самым вы, Кефалин, мне фактически поднасрали! Поэтому я вам назначаю пять дней обычного ареста! Учитывая, что здесь нет гауптвахты, будете спать где? Будете спать в подвале! Хоть там и нет положенных восемнадцати градусов, зато там четыреста одеял и двести восемьдесят брезентовых палаток, так что не замёрзнете! В течение дня будете работать в роте! Убираться, помогать на кухне и всё тому подобное! Поскольку с этой минуты вы под арестом, сдайте дежурному что? Сдайте дежурному ремень, галстук, шнурки от ботинок, а если есть кальсоны, то и от кальсон. Так нам, Кефалин, предписывает устав, а для чего? Так нам предписывает устав для того, чтобы арестованный не мог повеситься раньше, чем его отведут на расстрел! Это всё, а теперь исполняйте приказ!

Кефалин сдал затребованные части обмундирования, и отправился в дежурным в подвал.

— Опять тебе повезло! — заверил его дежурный, — Будешь тут, как в раю! Парни спят в таких развалюхах, которые вообще нельзя протопить, потому что весь дым идёт обратно в комнату. А с этой работой в роте тебе ещё больше повезло!

— Где они тут вкалывают? — спросил Кефалин, — Я во всей округе не видел, чтобы что‑то строилось, а спросил Боучека, так он только злорадно посмеивался!

— Ещё бы ему не посмеиваться, — заворчал дежурный, — если он сам туда не ходит! Здесь, приятель, работа в лесу. Отвезут тебя за пятнадцать километров, дадут в руки пилу и топор, и вертись как хочешь! Здесь и мастеров не надо, чтобы гнали на работу! Там и спрятаться‑то негде, везде снегу по пояс, приходится работать, даже если не хочется! Иначе замёрзнешь, словно дрозд!

— Отличная перспектива! — вздохнул Кефалин, — Чтоб мне провалиться, жду не дождусь!

— Лазарет уже переполнен, — поведал ему часовой, — Черника опять прихватила спина, и старикан хочет его перевести в Непомуки в караульное отделение. Ну а Налезенец уже опять попытался покончить с жизнью!

— Каким способом? — с интересом спросил арестованный.

— Улёгся голый на снег, — сказал часовой, — но не успел даже порядком замёрзнуть, как его обнаружили. Теперь он тоже в лазарете.

Кефалин кивнул в знак согласия и оглядел полутёмное помещение. Здесь и впрямь было неплохо. Он положил на пол двадцать или тридцать одеял, а ещё столько же приготовил, чтобы ими укрыться.

— Я тебя не буду задерживать, — сказал ему часовой, — вот тут оставлю тебе свечку со спичками, на случай если захочешь почитать»Народную оборону»или»Красное знамя». Ясанек там опять напечатал стишок о том, как он одолеет врага в любых условиях. Только ему сейчас не до смеха. Парни при нём рассказывали сказки про какого‑то короля Шумавы, который бродит по округе и с большим удовольствием ликвидирует сознательных членов вооружённых сил. На Ясанека это так необычайно подействовало, что он теперь, когда выходит из барака, на каждом шагу оглядывается.

С этими словами часовой окончательно попрощался и предоставил Кефалина его арестантской судьбе.

Арестованный закутался в одеяла, и при свете свечи начал читать стихотворение Ясанека.

Пусть ветер хлещет изрытую землю,А снег нам глаза залепил,Оружье своё поднимаем мы все,Как гуситы подняли цепыНам ветер, мороз и и зима не страшны,Свет правды ведёт нас в даль,И тот, кто мягким и нежным был,Перековался в стальНе стойте, враги с Уолл–СтритаНа нашем победном пути.Не просто солдаты — мы сталинцы,Сильнее нас не найти!

— Надеюсь, что этот баран отрубит себе топором ногу и его отправят на гражданку, — проворчал Кефалин и устало отложил военную прессу. Потом огляделся вокруг и расхохотался. До него дошло, что хоть у него и отобрали шнурки от ботинок, чтобы он не мог повеситься, но на складе, в котором он находился, лежали целые кучи ремней, портупей и шнурков. К тому же здесь были сложены и автоматы с патронами, так что повешение было не единственной возможной формой самоубийства. Потом Кефалину пришло в голову и ещё лучшее решение. Если бы он поджёг склад свечой, то не только лишился бы жизни сам, но и, со всей вероятностью, ликвидировал бы и весь штаб.

— Отлично, — довольно произнёс арестованный, — надо, чтобы старикан как‑нибудь посадил сюда заядлого самоубийцу Налезенца, мы бы надорвались со смеху.

Представляя себе это зрелище, он уснул глубоким укрепляющим сном.

Кефалин и впрямь не мог пожаловаться. Быть арестантом в первой роте в Срни было скорее привилегией. В то время, как остальные глубоко в лесу валили деревья, нарушитель прохаживался без шнурков, галстука и ремня по баракам. Тут подмёл пол, там вытер пыль, но чаще всего выискивал тёплые укромные уголки, где мог бы предаваться мечтам. Передвигался он свободно, поскольку офицеры вынесли решение, что из‑за арестанта, который в целом заслуживает доверия, не стоит снимать с работы конвоира. Только дежурный по роте то и дело передавал Кефалину поручения и задания вышестоящего начальства.