В непосредственной близости - Уильям Голдинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Простите, сэр, за беспокойство, но мне нужно проверить обшивку.
— Чего это ради?
Мистер Гиббс поскреб в рыжеватых волосах. На расстоянии в ярд я уловил запах спиртного.
— Дело в том… Простите, сэр, — корпус у нас, говорят, немного разболтался, что вообще-то неудивительно, ведь ему в обед сто лет.
— Да он гуляет, как старый башмак!
Мистеру Гиббсу, казалось, польстила моя осведомленность.
— Именно, сэр. И никак иначе. Ничего страшного, пассажирам беспокоиться не о чем. Удивительно, как это такой джентльмен, как вы, в море без году неделя, а уже разбираетесь, что к чему. Мистер Брокльбанк, когда я у него в каюте смотрел, не больно-то и понял, чего я делаю, но стаканчик мне за труды налил.
Мистер Гиббс сделал паузу, пожирая глазами бутылку бренди. Он опустился на колени и начал извлекать из-под кровати выдвижные ящики, что, учитывая ограниченное пространство, было нелегко.
— Какого черта вы там делаете, Гиббс? Осторожно, мои рубашки.
— Я, сэр, вам оснастку не испачкаю, мне только проверить… так, ага.
— Вы меня не слышите, что ли?
— Мне тут стыки проверить…
Речь его вдруг перешла в вопль. Пятясь, он выполз из-под койки, засунул пальцы в рот и застонал, раскачиваясь из стороны в сторону.
— Что случилось, Гиббс?
Он продолжал раскачиваться и стенать, держа руку во рту.
— Бренди!
— Если это необходимо — хлебните. Господи, да вы пожелтели!
Мистер Гиббс пренебрег изящным бокалом. Он вынул бутылку из специального углубления над парусиновым тазом, зубами выдернул пробку и приложил горлышко ко рту. Он, похоже, выхлебал не меньше четверти бутылки, прежде чем перевел дух.
— Да вы наберетесь как сапожник!
Он поставил бутылку на место, согнул пальцы и стал на них дуть.
— Столько лет в мастерах, а все попался, как подмастерье! Да уж, обшивка, можно сказать, гуляет. Одни называют это так, другие иначе, а дело-то все одно, верно?
— Последствия угрожающие?
— Да как сказать. Знаете, сэр, то, что судно вот так вышло из ветра, на пользу ему не пошло, ни чуточки. Вот обшивка и гуляет. Какой прок лишний раз толковать о том, что там с судном, хотя, как позабиваешь костыли да распорки во всякую деревяшку на корабле, да коли поминутно носом в обшивку потыкаешься, как кобель суке под хвост, то все о посудине и выведаешь…
— Все?
— Как есть все, не хуже, чем у собственной супружницы, и в голове-то даже точнее, чем когда корабль разложили на плазе. Каждый дюйм, каждый болтик…
— Наш корабль?
Мистер Гиббс сел на корточки.
— Наш корабль, а то как же. И при всем притом, не обойдется, конечно, и без стаканчика-другого…
— Так мы все-таки в опасности?
Мистер Гиббс уставил на меня глаза, хмурясь, словно это потребовало от него больших усилий. Он снова поскреб в рыжеватых стриженых волосах, приходя в себя. Лицо его прояснилось, он улыбнулся. Улыбка, однако, вышла неубедительная.
— В опасности, мистер Тальбот? Нечего вам беспокоиться. Видывал я корабли, которые того и гляди развалятся, а они приходят домой и стоят себе в доке как ни в чем не бывало, точно из самой прочной выдержанной древесины — и это так же верно, как то, что в гинее двадцать один шиллинг. И хотя…
Он замолчал, посасывая палец.
— Ну, говорите же, приятель.
Мистер Гиббс улыбнулся, но как-то слабо.
— Уж у нас-то дерево точно выдержанное. Не сыскать тут ни щепки, что моложе хоть кого на корабле, кроме разве что Мартина Дэвиса, пердуна старого. Понимаете, сэр, настоящая опасность — если смешать выдержанную древесину и свежую. Когда я был вот такой малец, наткнулся раз на кницу с глазком — старым, конечно же, да мне-то почем знать? Я доложился помощнику плотника, а ему и дела нет, только ухо мне надрал.
Мистер Гиббс задумчиво поглядел на полупустую бутылку.
— Не советую вам больше пить, мистер Гиббс.
— Ну да, ну да… Я был сопляк совсем, так мне кошмары снились про этот глазок. Однажды я во сне завопил, проснулся, выпавши из койки, нащупал в потемках помощника плотника — Гилбертом звали, а я к нему со всем уважением, «мистер Гилберт», — так вот, я его нащупал, но в потемках только снизу койку и толкнул. Он как завопил: «Что за черт?!», а я заорал: «Мистер Гилберт! Там из глазка побег лезет!» Он вылез и дал тумака туда, где думал, я лежу, да только я был не там. «Я тебе задам "побег", ветошь негодная», — сказал он, а я ему в ответ: «Нехорошо это, на нем уж и почка набухла». Тут он мне тумака и отвесил, и уж на этот раз попал в самый аккурат, да все приговаривал: «Почка! Вот когда, растак тебя, цветы распустятся, тогда меня и позовешь!»
Это воспоминание, похоже, доставило мистеру Гиббсу удовольствие, потому что он покачал головой и улыбнулся.
— А когда-то, мистер Гиббс, был такой корабль, что пустил побеги и весь зарос.
— Потешаетесь вы надо мной, сэр.
— Да-да, а на мачте у него выросла лоза и все матросы упились.
— По части пьянства нас не удивишь, сэр. А к какому порту он был приписан?
— Наверное, к греческому. Это из мифологии.
— А, тогда понятно! Греки, они всяко строят из свежей древесины, да только вот пить не умеют. Вы уж не обессудьте, но…
С этими словами он вновь отхлебнул из бутылки.
— Мистер Гиббс, в самом-то деле, сколько можно!
— Славненько, сэр, чисто горло промочить. Так или иначе, как тут работать, когда оно вовсю пробирает! Вот, опять начинается.
Мистер Гиббс, по-прежнему сидя на корточках, прикрыл глаза и покачивался противу движения корабля. Образовалась пауза.
Мною вновь овладела моя страсть.
— А мистер Бене, кажется, очень любезный джентльмен. Представляю, как он нравится дамам.
— Со всех сторон хорош, сэр, хоть его родители и амихранты. Он ради развлечения стишки пишет, только они уж больно заумные да длинные, ни слова не поймешь. Да, бренди и впрямь пробирает. Хорошо бы вы, сэр, не рассказывали старшему офицеру. А мистер Бене очень любезный — Мыс бы уже давно обогнул, по пятнадцать узлов в час делая, кабы не любезничал так с супружницей капитана.
— Несомненно, он… что вы сказали?!
— Вот я и говорю. Никогда не понимал, когда уже хватит. И всяк про то ведал, только говорили о том не иначе как шепотом — все ж таки офицер. А застукал их самолично капитан: он перед ней на коленях, а она не больно-то и возражает.
— Леди Сомерсет! А я, я боялся, что… Но как же так?
Мистер Гиббс кое-как поднялся и навис над столом, за которым я сейчас пишу. Лицо его, прежде землистое, стало потным и красным. В сочетании с рыжеватыми волосами создавалось впечатление, что внутри у него горит спиртовой пламень! Мистер Гиббс отсалютовал мне совершенно неподобающим образом, что вовсе не приличествовало офицеру, пусть и младшему, пошатнулся, открыл дверь и понесся, так сказать, под горку — в коридор. Шарахнувшись назад, Гиббс зацепил соседнюю дверь. Шум постепенно стихал: плотник направился вниз. Виллер, который, должно быть, приклеился к фанерной переборке, образующей стенки наших клетушек, прикрыл дверь, распахнул ее снова и смиренным голосом молвил, что хочет убрать на место ящики. Мне не осталось места в собственной каюте!
— Виллер, дамам на Алкионе, наверное, невмоготу из-за качки?
— Да, сэр, осмелюсь заметить, верно.
— Мисс… мисс Чамли, наверное, весь вояж провела в койке.
Виллер не ответил. Мне стало неловко: обсуждать такие вещи с прислугой неуместно. Я попытался по-другому:
— Мистер Бене…
Слова застряли в горле. Не представлялось возможным говорить о человеке, который вызвал у меня такое восхищение и в то же время заставил страдать! Но все-таки есть кто — то, кому я могу исповедаться — думаю, это подходящее слово — в том, что влюблен и ничего не желаю столь сильно, как говорить о Предмете Страсти… раз уж я не могу говорить с самим Предметом.
— Виллер!
До этого слуга смиренно смотрел мне куда-то ниже подбородка, а теперь поднял глаза и с откровенным любопытством изучал поочередно каждую черточку в моем лице, словно человеческий образ был для него чем-то необычным.
— Спасибо, Виллер, вы свободны.
Секунду или две он смотрел мне в глаза, затем слегка вздрогнул и как будто пришел в себя.
— Да, сэр. Спасибо, сэр.
— Да, вот еще, Виллер. Знаете, вы счастливчик. У вас был один шанс на миллион. Не мешало бы и помолиться.
Страшная дрожь сотрясла его с головы до ног. Он склонил голову и, не глядя больше на меня, вышел вон. Разумеется, он не годился в конфиденты; и еще я почему-то чувствовал, что Чарльз Саммерс, во многих отношениях такой чуткий и проницательный, не поймет ничего в делах сердечных. Значит, или мистер Бене, или никто. Бене — ведь он, конечно же, знаком с мисс Чамли, он сам влюблен, он мне посочувствует…
Но как мне отыскать его внизу?
Деверель! Деверель, мой кратковременный приятель, коего изгнали из моей памяти хворь и любовь, если не упоминать о предусмотрительности и неприязни! Деверель в оковах! Я отправлюсь вниз, на поиски арестанта, и как бы случайно встречу мистера Бене и Чарльза Саммерса! В их обществе я расскажу — не о требовании комитета, а о моем к нему отношении. Я корил себя за недостаточную сообразительность и за то, что оставил друга в беде. Единственным оправданием мне служили ушибы и «отсроченная контузия». Надо будет каким-то образом увести Бене от Чарльза и исподволь завязать разговор про «Алкиону» и тамошних дам.